Снова и снова нас неустанно тиранили — ментально, физически, психологически, выискивая хоть какое-нибудь отличие — пусть хоть на ширину волоса, хоть в третьем знаке после запятой.

И вот мы наконец достигли такого уровня, когда наши рефлексы предельно заострились, когда, тренируясь по восемь часов в день, мы научились с закрытыми глазами совершать все необходимые операции по запуску, пилотированию и посадке корабля, когда, жуя в столовой хлеб, мы всей кожей ощущали, что стрелка запущенного кем-то секундомера подходит к последней черте...

Настал момент оглашения результатов.

Я стал первым, отвоевав у ближайшего конкурента миллимикрон! Бреш оказался вторым, с таким же опережением. Затем шли Макгир, Калдикот и Стефано.

Я первый!

Я должен стать пилотом первого корабля на Луну! Новым Колумбом! Моим именем откроется эра космических путешествий.

Мы не знаем, кто изобрел первое, самое примитивное орудие труда, кто впервые оседлал лошадь, но, пока существует человечество, имя первого человека, покинувшего пределы Земли и оказавшегося на другой планете, будет прославляться во веки веков, и этим именем должно стать мое — Эммануил Менгилд!

Восторг переполнял меня. Представьте себе радость десятилетнего пацана, которому вдруг сообщили, что завтра он может ехать на Запад, чтобы сделаться ковбоем; вообразите состояние бедняка, коротающего ночь в ночлежке и неожиданно получающего известие о наследстве в миллион долларов; или представьте, что почувствует измученная бесконечной работой швея с исколотыми пальцами и воспаленными глазами, приглашенная в Голливуд, чтобы стать кинозвездой. И все-таки даже все это вместе взятое не шло ни в какое сравнение с тем, что я тогда испытывал. Ни один из моих современников, никто из живших до меня никогда не мог бы ощутить ничего подобного! Я собирался стать пилотом первого корабля на Луну!

Справедливости ради были объявлены и утешительные призы. Например, если бы я вдруг скоропостижно скончался на следующей неделе, или сошел бы с ума, или — что казалось совсем уж невероятным — отказался бы лететь, мое место занял бы Бреш. После него, соответственно, шли Макгир, Калдикот и Стефано. Видели бы вы, как они на меня смотрели!

Когда я получил приказ явиться к полковнику Грейвесу, командующему Базой, я нарядился с иголочки и вышагивал к нему такой важный и самодовольный, словно павлин. Боже, но как они на меня смотрели! Никогда не забуду!

Как командующий, Грейвес являлся членом испытательной комиссии, но самое главное, о чем нам, естественно, было известно, что именно ему принадлежало решающее слово. Помню, как каждый день, вплоть до финального разговора, я стремился произвести на него неотразимое впечатление. Достаточно было мимолетного взгляда, брошенного им в мою сторону, как я шире расправлял плечи, звонче и четче чеканил шаг. В его присутствии я неусыпно контролировал себя. Зевни я, скажем, после завтрака чуть дольше остальных, и вот уже есть вероятность, думал я, что напротив моего имени появится маленькая галочка, которая при случае сыграет свою пагубную роль.

Но теперь! Теперь он был для меня просто отставной пилот Джордж Джонстаун Грейвес, знаменитый в те далекие дни, когда пределом мечтаний считалась возможность достичь высоты, с которой можно увидеть кривизну Земли. К его чести, правда, надо сказать, что он до сих пор не утратил мужественности, живости ума и выглядел довольно крепким. Жаль только, что родился он несколько раньше, чем следовало. Впрочем, несмотря на все свои регалии, он по-прежнему оставался простым норвежским рыбаком, а я... Я собирался стать Колумбом.

Грейвес был среднего роста, чуть выше меня. В ожидании моего прихода он сидел, откинувшись на спинку кресла; воротник рубашки расстегнут, рукава закатаны выше локтей. Увидев его отсутствующее выражение лица, я даже подумал, не завидует ли он молодому коллеге.

В волнении я уселся на предложенный стул.

— Угу, — произнес полковник, словно в чем-то соглашаясь со мной, но глядя при этом в противоположную сторону. И только затем обернулся ко мне.

— Менгилд, — начал он, — вы ведь помолвлены, не так ли? Мисс Расс, если не ошибаюсь?

— Да, сэр, — моментально ответил я. Хоть на Базе от нашей пятерки не требовали уставных отношений, мы взяли за правило с каждым обращаться уважительно — «сэр», вплоть до персонала, поправлявшего наши постели. Как вы понимаете, на окончательное решение могла повлиять любая мелочь.

Взгляд Грейвеса скользнул по поверхности стола. Там лежала всего одна папка с бумагами, и я подумал, что командующий, наверное, давно уже выучил наизусть ее содержимое.

— Вы просили разрешения встретиться с ней и погулять по территории Базы сегодня вечером?

Я смутился.

— Все верно, сэр. После объявления результатов нам сообщили, что в течение тридцати шести часов мы свободны от занятий, и позволили каждому пригласить кого-нибудь на этот вечер. Я связался с Ирен... с мисс Расс — и сейчас она уже летит из Де-Мойна. Я надеюсь, что ничего плохого с...

Полковник Грейвес резко качнул головой.

— Не беспокойтесь. Конечно, ничего плохого, Менгилд. Вы ведь не планировали жениться на девушке до полета?

— Нет-нет, сэр. Мы решили совершенно иначе. Договорились, что оформим брак сразу же после моего возвращения, если, конечно, со мной ничего не случится. Вначале она действительно предлагала сыграть свадьбу до полета, но я ее отговорил.

— А ей известно, что ваши шансы на возвращение в полном здравии лишь немногим больше пятидесяти процентов?

Я облегченно вздохнул, вообразив, что догадался, к чему он клонит.

— Да, сэр. Но Ирен все равно хочет, чтобы я полетел. Она прекрасно знает, как много значит для меня этот полет. Ведь я мечтал о нем, можно сказать, с раннего детства. Вот почему она полностью меня поддерживает.

Полковник оперся подбородком на скрещенные пальцы и посмотрел мне в глаза.

— Мисс Расс, наверное, относится к домашнему типу женщин? Любит дом, уют, детей и так далее?

— Думаю, да — как любая нормальная девушка.

— Вы тоже все это любите?

Я посмотрел в сторону и задумался.

— Знаете, сэр, еще будучи совсем маленьким, я грезил только об одном — о космических полетах. Но после того как три года назад появилась Ирен, я уже не мыслю своей жизни без нее. Уверен, что после выполнения задачи и моего благополучного возвращения с радостью исполню все пожелания моей невесты касательно нашего общего дома, ибо во многом разделяю ее точку зрения на семейное будущее.

Командующий снова уставился на противоположную стену, потом опять перевел взгляд на меня и продолжал уже более мягким и доверительным тоном:

— Вы все правильно говорите, Менгилд. Постараюсь объяснить все как можно короче. Как вы знаете, в ракете используются атомные двигатели, которые должны быть надежно экранированы. На данный момент так оно и есть, если не случится каких-нибудь непредвиденных катаклизмов. Экранирование, которое мы разработали, весьма эффективно. Но не забывайте, что столь длительного путешествия в подобных условиях человек еще никогда не предпринимал, и едва ли возможно гарантировать стопроцентную защиту в течение всего полета — об этом, кстати, свидетельствуют последние лабораторные исследования.

Я обомлел.

— Это значит, что...

— Это значит, что пилот по возвращении на Землю может полностью потерять способность производить потомство. Мы, разумеется, могли бы улучшить экранирование и в будущем, несомненно, так и поступим. Заниматься этим сейчас... В лучшем случае это привело бы к продолжительной отсрочке. А в худшем речь может пойти о кардинальном реконструировании и перестройке всего корабля, который, как вы знаете, моделировался с учетом жестких допусков на вес бортового оборудования и запасов топлива. Поэтому мы решили полет не откладывать, но честно предупредить пилота, чтобы он сам принимал решение.

Я задумался, еле справляясь с потоком нахлынувших эмоций.

— Я могу ответить вам прямо сейчас, сэр. Слишком большой отрезок своей жизни я потратил, мечтая о...