Жиль Л’Этуаль был знатоком ароматов, но не грабителем. Он никогда ничего не украл, лишь сердце одной женщины, да и та призналась, что отдала его добровольно. Но в тот прохладный египетский вечер, спускаясь по стремянке в древнюю гробницу, он с каждым осторожным шагом приближался к преступлению.

До Л’Этуаля в гробницу уже проникли исследователь, инженер, архитектор, художник, картограф и, конечно же, сам генерал – все ученые наполеоновской армии интеллектуалов. Теперь они пробирались в недра священного захоронения, остававшегося неприкосновенным тысячи лет. Подземная усыпальница день тому назад была обнаружена исследователем Эмилем Сореном и его группой рабочих-египтян, которые во время раскопок наткнулись на замурованную каменную дверь. Теперь двадцатидевятилетний Наполеон был удостоен чести первым увидеть то, что пребывало в забвении тысячи лет. Не секрет, что он лелеял надежду на завоевание Египта, но великие амбиции генерала распространялись и за пределы военных побед. Под его эгидой история Египта исследовалась, изучалась и записывалась.

Спустившись по стремянке в тускло освещенное помещение, Л’Этуаль присоединился к избранному обществу. Он принюхался и узнал запах известняка и гипсовой пыли, затхлого воздуха и пота рабочих, а также едва ощутимый аромат, настолько слабый, что его едва можно было уловить.

Лазуритовый потолок, расписанный под звездное небо, опирался на четыре красные гранитные колонны, утонувшие в кучах песка и обломков. В стенах были вырублены несколько дверей, одна из которых казалась больше остальных. Сорен уже начал вскрывать ее долотом.

Стены помещения, в котором они находились, были покрыты изящными детальными фресками, выдержанными в терракотовых тонах. Фрески казались настолько свежими, что Л’Этуаль приготовился почувствовать запах краски, но ощутил лишь одеколон Наполеона. Внимание парфюмера привлек стилизованный орнамент водяных лилий, обрамлявший картины и покрывавший стены усыпальницы. Египтяне называли такой цветок голубым лотосом и тысячи лет использовали его аромат для создания духов. В свои тридцать лет Л’Этуаль, уже почти десятилетие изучавший сложное египетское парфюмерное искусство, был весьма неплохо осведомлен о свойствах голубого лотоса. Цветок отличался прекрасным ароматом и сильными галлюциногенными свойствами. Их он испытал на себе и нашел превосходными для случаев, когда его прошлое вторгалось в настоящее.

В цветочном орнаменте присутствовал не только лотос. На первой фреске рабы доставали из мешков семена, на второй – засеивали ими грядки. На других изображениях они ухаживали за проросшими растениями и деревьями, а потом собирали цветы, ветви, травы и фрукты. На последней фреске они приносили урожай человеку – по разумению Л’Этуаля, покойнику – и складывали все к его ногам.

Пока под ударами долота сыпалась штукатурка, Абу, гид Сорена, рассказывал о том, что они видели перед собой. Абу рассказывал интересно, но запахи пота, горящей пакли и едкой пыли сильно докучали Л’Этуалю. Он посмотрел на генерала. Как бы ни страдал парфюмер, он знал, что Наполеону сейчас было еще хуже. Из-за тонкого обоняния генерал с трудом выносил общество некоторых слуг, солдат или женщин, запах которых ему не нравился. Ходили слухи о том, как долго он принимает ванны и как обильно пользуется одеколоном, созданным специально дня него из ароматов лимона, цитрона, бергамота и розмарина. У генерала даже были особые свечи (теперь они освещали это мрачное помещение), сделанные из китового жира; их присылали из Франции, и при горении они источали менее неприятный запах.

Эта особенность Наполеона стала одной из причин, почему Л’Этуаль все еще оставался в Египте. Генерал попросил его задержаться, чтобы иметь при себе парфюмера. Л’Этуаль не возражал. Шесть лет назад, во время Террора[2], он потерял в Париже все, что было ему дорого. Дома его ждали только воспоминания.

Пока Сорен расправлялся с остатками гипса, парфюмер пристально разглядывал глубокую резьбу на двери. Здесь также имелся бордюр из голубого лотоса, обрамлявший картуши с такими же неразборчивыми иероглифами, какие можно было встретить по всему Египту. Возможно, камень, найденный недавно в портовом городе Рашида[3], поможет расшифровать эти надписи.

– Генерал, все готово, – произнес Сорен, передав инструменты одному из египетских юношей и отряхнув от пыли руки.

Генерал шагнул к двери и попытался повернуть блестящее медное кольцо. Закашлялся. Потянул кольцо сильнее. Генерал был щуплым, истощенным, но Л’Этуаль надеялся, что ему удастся справиться с замком. Наконец раздался громкий скрежет, и дверь распахнулась.

Сорен и Л’Этуаль присоединились к генералу на пороге. Все трое протянули свечи в темноту, осветив мерцающим желтым светом склеп и коридор, наполненный сокровищами.

На всю оставшуюся жизнь Л’Этуаль запомнил не богатую стенную роспись, не алебастровые кувшины, не изящные резные и украшенные скульптуры и не деревянные сундуки, наполненные сокровищами, а теплый, сладкий аромат, выплывший ему навстречу.

Парфюмер ощутил запах истории и смерти, слабое дыхание увядших цветов, фруктов, трав и деревьев. Большинство из них были ему знакомы. Но он уловил и другие ноты и, зачарованный этими слабыми и незнакомыми ароматами, интригующими и манящими, словно прекрасная мечта на грани исчезновения, устремился вперед.