— Вот так, паря. Все‑таки мы их сделали… — и на траншею смотрю, а мысль вертится, что вот огнеметчиков в плен не берут точно, да и какой тут плен, а я как даже не мишень, а не сказать что. Да только наплевать уже, сил нету совсем.

Только я тут понимаю, чего‑то не так вокруг. И вообще, я жег каземат секунд десять, наверное — неужели не смогли меня подстрелить? И соображаю — а ведь стрельба вокруг идет. Только не в меня, а вообще. Наши кроют по ихним. Оглядываюсь — ба, вот уж не ждал. Все пространство ожило — повскакивали, кто лежал живые, с траншей еще лезут, причем не только наши черные и панцирники, но и драгуны, орут, вперед бегут, стреляют. Ай, молодца! Может, и уцелею, не до меня станет? Вот только сил ну совсем нет. Просто переворачиваюсь и опускаюсь ничком на землю, прямо мордой в пыль, на холодный камень. Все, бензин кончился, батарейки сдохли. Не троньте меня, дайте полежать.

Хрена там. Тронули. Я и поплыть не успел — топот сапог рядом, хватает кто‑то меня за плечо, переворачивает. Драгун, дышит в харю мне чесночищем, поганец:

— Эй!.. Жив!

-..Жив — поняв, что покой нам только снится, встряхиваюсь, и тянусь за винтовкой. Да и, странное дело — секунды всего — а усталость эта внезапная, вроде как и прошла. Отираю пот с пылью с морды, еще раз башкой встряхиваюсь — не, нормально уже…

— А этот? — оборачиваюсь, а там штурмовик стоит над убитым огнеметчиком, за плечо его взял.

— Этот — все. Убит. Сразу, наповал.

— А… А жег кто? Он?

— Я. Как он тебе жечь будет, железяка? У него ж башка прострелена.

-

Драгун толкает меня в плечо, и тут я соображаю — это ж их лейтенант, как его, суку, Фаренг, что ли. Ай, да и плевать — куда меня еще дальше отправят‑то? Но штурмовик только фыркает, и вдруг махнув револьвером, бежит вперед. Драгун срывается за ним, мимо пробегают еще двое драгун и штурмовик — они сзади стояли, я их и не заметил. А я так и остаюсь, как дурак, сидеть в пыли, между мертвым огнеметчиком, и все еще пышущим жаром использованным баллоном.

Сидел я так, секунд десять, наверное. Пока уже не осознал глупость своего состояния. Да и, вообще‑то — как бы опять этот дуболом, Кане, не прицепился, что мол, я отсиживаюсь. Мне проблем не надо. Встал, отряхнулся даже зачем‑то, винтовку подхватил, ремень на руку намотал, чтоб не потерять. Револьвер в кармане нащупал, гранаты проверил — и вперед. Добежал до траншеи, у входа в каземат, спрыгнул, и тут же отскочил — жаром оттуда тянет. И запашок. Прежде всего — забытый запах горелых нефтепродуктов — аж плакать захотелось, ностальгия не к месту накатила. Ну и горелым мясом, как без этого. Да уж. Один вон обгорелый у выхода лежит. Ну к черту, не пойду туда смотреть. Да и незачем, поди. Побежал, петляя по ходу, вперед — там где‑то стрельба еще идет. На ходу все примеривался — снять штык, да ружье за спину, и револьвер все же вытащить? Нет, не стоит — в траншеях с ружьем все же лучше. И штык длинный пригодиться может. Словно в подтверждение вываливается на меня из‑за ближайшего поворота спиной кто‑то, в сером мундире. Валашец. В руке револьвер еще аж дымится, морда в кровище. Чуть сам на штык мне не сел. Ну, тут я уж вперёд, а он поворачивается, глаза аж квадратные, я ему штык к груди, и думаю — колоть, чи не? Или стрельнуть сразу? Вот чего‑то боязно так как‑то, вот выскочи он на меня сразу мордой — так кольнул бы не думая а так… Тут это поц револьвер чуть повел, ну я его штыком в грудь и кольнул, но чуть. Нажал только самую малость, не успел, чуть острие вошло — как он заверещит! И стрелялку моментально выронил, руки поднял. Вот те фокус, что делать? А мне и не видать, что там за поворотом, может, там еще кто? Судорожно в карман лезу за пистолетом, левой его продолжаю штыком подпирать, а это чудище верещит:

— Сдаюсь! Сдаюсь! Не убивайте! — мать твою, полковую шлюху, на кой чорт ты мне сдался?..

Выдернул револьвер, и решил, что без оружия он мне не опасен, отдал взад винтовку, со штыка его отпустил, и, наготове пистоль держа, высунулся, к стенке дятла этого прижимая. А там наши, ну, драгуны, бегут, трое, морды злющие, один уже ружье поднял. Орать пришлось:

— Стаять, казлы! Не смей стрелять, этот в плен сдался!

Ну, боялся я, что шмальнет, сдуру‑то. Нет, обошлось. Подбежали, смотрю — один унтер. Тут же я ему — по стойке чуть малость встал, козырнул — и сдал трофея. Тот только номер мой спросил, да и дальше отправил. Ну, а мое дело какое, мое дело глупое, стреляй — беги. Трофеи собирать не выйдет — тут же пришьют уклонение от боя и мародерство, как ни крути. Сунул револьвер в карман, да и дальше рванул…

К вечеру мы уже контролировали бОльшую часть укреплений на хребте. Потери были страшные, с обеих сторон, как мне кажется. Пришлось немало пострелять и покидать гранаты, я даже беспокоиться и экономить начал, но уж лучше так, чем в рукопашную. Нас тоже засыпали пулями и гранатами, мне осколок впился в левую руку, матерясь выдернул зубами, но это мелочи, в основном везло. Оставалась последняя 'ниточка' на гребне — дальше только какие‑то укрепления вниз по валашксому склону. На соседней стороне дороги вроде уже закончили, там каким‑то чортом рванул арсенал, или что‑то вроде того — жахнуло по — взрослому, аж дрожь прошла — и гриб поднялся внушительный. А мы тут завязли, защитники этой последней линии, видно уже поняв, что им крышка, отбивались на всю зарплату, не жалея боекомплекта. Но это их и подвело, наверное, вскоре огонь стал слабеть, гранаты летели все реже, не для заградительного действия, а по делу, цельно. А дальше им пришел каюк — заухали с дороги наши минометы, и вскоре, пристрелявшись, самоварники устроили на вражеской позиции натуральные содом, и, возможно, с гоморрою. Как они это со своими каракатицами смогли сделать, не знаю, но взрывы шли один за другим, словно с василька лупили. И с последним залпом, дымовыми, нас подняли в атаку.

Я выкарабкался вместе со всеми, и рванул вперед, вдоль невысокого уступчика. До траншеи оставалось метров пятнадцать, когда что‑то грохнуло за спиной, и земля как‑то смешно закрутилась, потом по ушам ударила какая‑то невыносимо громкая свистящая и звенящая тишина, и все выключилось.

Не везет — или, наоборот, везет — это как посмотреть. Как мне давно, еще в той жизни сказала однажды моя адвокат — 'Если человек фартовый — то это навсегда. Главное — это понять — в чем фарт'.

Контузило, уже выходит, в третий раз. И в третий раз — без серьезных повреждений шкуры и нутра. Да и вообще, контузия не сильная. Как мне потом, уже в санчасти рассказали, это таки была пушка. Та самая, картечница, фланкирующего огня. Они во всех укреплениях тут есть. Ну и вот в этом, тоже. Мне, выходит, опять повезло — я первый пробежал, и на меня стрелок гашетку и дернул. Те, кто за мной шел, выходит, словили картечи — а мне все ерунда, только что оглушило, да по склону дульными газами бросило. Ерунда, так и сказать. Но из строя временно выбыл — даже сейчас, как пришел в себя — тошнит, голова кружится, и звуки то пропадают, то исчезают, то снова не слышно ничего, то громко, как в колодец. Лучше всего — слушать рассказы, отвернувшись и тряпкой уши прикрыв. Слышно не все, но так комфортней.

А рассказывал длинный, перемотанный бинтами, драгун. Как взяли и эту линию, после того, как злющие за потерю товарищей огнеметчики в пять секунд изжарили ДОТ с пушкой, как пошли дальше, и рогатки с проволокой разметали огнем артиллерии. Как зачищали погреба и потерны — драгунский ротмистр, потеряв половину людей, приказал пленных не брать вообще, и боезапаса не жалеть. В общем — виктория, в полном виде, как оно есть. Взяли мы таки погребок. Кровью умылися, но взяли. Перевал, сука, наш.

И говорят, пришло подкрепление, и на днях начнется натуральный прорыв. Пришло, правда, мало — 'полубатальон' пехоты, причем из новых, номерных баронских полков, как бросил случайно услышавший разговоры проходивший мимо драгунский лейтенант — еще и из ополченцев, то есть, совсем лайно. И даже приданная им батарея двадцатифунтовых полковых гаубиц не впечатляла. Взвод конных егерей для разведки и подавно. Но, все сходились — что это только начало, и основная армия барона на подходе — и уж теперь‑то мы ломанем, 'как кабан в камыши', по выражению одного писателя из прошлой жизни, напрямки, нанося удар в 'мягкое подвздошье Валаша'. Мне так кажется — это вряд ли, укрепления свою функцию, пожалуй, выполнили, пусть и не вполне — удержали нас, время выиграли. Хотя, наверное, рассчитывали тут все же на большее. Как ни крути — прорвали мы их образцово — показательно — любой Жуков бы позавидовал. Не считаясь с потерями, за считанные дни. Удар, натиск, стремительность — и вот, укрепления наши. Наше все — и почти целая батарея минометов, и несколько орудий, и погреба — и даже вот этот — беленый внутри, теплый каземат — санчасть.