Казалось, этот кошмар продолжается целую вечность, но на самом деле все кончилось довольно быстро. Имеющие опыт боев на море, в тесноте корабля, норманны не растерялись и в помещении, набитом людьми; к тому же их было больше, так что на смену раненым немедленно вставали другие, они были бодры, вооружены, со шлемами на головах, в отличие от полураздетых франков, некоторые даже держали щиты. Люди Хильдемара были перебиты, ранены или связаны.

Сам Хильдемар продержался дольше. Молодой норманн загнал его в угол, но виконт, несмотря на несколько ран, продолжал отбиваться. Лицо его было искажено яростью и ненавистью, заглушившими боль и усталость. Он тоже с первого взгляда узнал своего противника, младшего из двух норманнских королей, захвативших Сен-Кантен. И не требовалось долго раздумывать, чтобы понять, зачем он сюда явился. Ведь у него, Хильдемара, на глазах норманны собирались преследовать сокровище Святой Троицы. И ее, Теодраду. Он надеялся сбить их со следа, но этим собакам, видно, помогает сам дьявол. Однако, сдаваться Хильдемар не намеревался, и ненависть придавала ему сил.

Рери тоже был настроен самым решительным образом. Они и правда потеряли след. Сколько они ни расспрашивали – трех монахинь с ящиком никто не видел. Преследовать «какого-то сеньора с женой» они и не думали, но и возвращаться назад ни с чем Рери и не думал. Зная, что беглянки направляются в Реймс, он предпочитал держать путь туда же и постараться, опередив их, перехватить перед городом. В эту усадьбу они заехали только переночевать. Но Тибо сразу узнал Хильдемара, и Рери тоже отлично запомнил худощавое лицо и длинные ноги надменного «франкского журавля».

Хильдемар был старше его лет на семь, хотя едва ли Рери уступал ему в боевом опыте – сказалась разница в образе жизни. Вот чем молодой норманнский конунг уступал виконту, так это длиной конечностей, а это в сражении на мечах весьма и весьма важно. Рери требовалось все его умение и ловкость, чтобы приблизиться на длину собственной руки с клинком и при этом не попасть под клинок противника, который получал возможность его достать еще раньше. Выручил опыт. Изловчившись нанести Хильдемару две или три раны – тот не был защищен ничем, кроме нижней рубашки – в дальнейшем Рери только делал ложные выпады, не приближаясь на расстояние верного удара. Но Хильдемар все же был вынужден отбиваться, шевелиться, двигаться – теряя и теряя кровь.

Его выпады становились все менее и менее верными, удары все более и более слабыми, движения замедлились. Понимая, что ему осталось несколько мгновений, он собрал в кулак все оставшиеся силы и, схватив меч обеими руками, обрушил его на голову противника. Рери уклонился, а конец клинка вонзился в земляной пол.

Это был конец. Даже не особенно спеша, Рери точно и сильно ударил по склоненной шее виконта. Тот рухнул, так и не выпустив рукояти меча, и больше не шевелился.

Рери быстро огляделся, стараясь убедиться, что опасности больше нет. Сражение в спальном покое уже прекратилось, вокруг стояли его люди, молча ожидая конца поединка.

– Готов, – произнес Орм.

– Хороший удар, – невозмутимо одобрил Торир Верный, будто наблюдал обычный учебный поединок.

– Где ящик? – спросил Рери, отдавая меч оруженосцу, чтобы вытер кровь обо что-нибудь. – Или он их не догнал?

– Здесь только две монашки, – Гейр Лысый показал пальцем куда-то себе за спину, в угол. – Давай пошарим, может, и третья найдется.

Люди расступились, и Рери прошел в угол. Одна монахиня, невысокая, средних лет, стояла на коленях, стиснув руки и опустив голову, вся погруженная в себя – то ли молилась, то ли оцепенела от ужаса. Прямо перед ней виднелось тело второй, рослой и крупной. Та лежала лицом вниз, но не прямо на полу – тело ее было странно приподнято и выгнуто, будто что-то объемное находилось между ней и полом.

– Вроде тут что-то есть, – Хрут Голодный взял лежащую за плечи. – Помогите, что ли, Вальмунд, иди берись, тяжелая же баба. Что твоя корова…

Вдвоем они оттащили женщину в сторону. Ее плечо и спина были залиты кровью, огромным черным пятном выделявшейся на светло-серой шерсти некрашеной одежды. Теперь никто и не помнил, как это вышло – видимо, сестра Гунтильда слишком рьяно защищала свое сокровище, находясь среди двух десятков отчаянно машущих острых длинных клинков. Сестра Ида при этом лишь подняла голову, лицо ее дрогнуло, но тут же она снова сжалась.

Под телом монахини обнаружился мешок, а в мешке прощупывалось что-то прямоугольное, деревянно-твердое.

– Есть ящик, клянусь кривым троллем! – воскликнул Эгиль. – Здесь ящик, Хрёрек конунг!

Быстрым движением ножа он вспорол мешковину. И вдруг в спальном покое раздался женский крик. Он прозвучал со стороны ложа, где вроде бы никого не было, и от неожиданности все повернулись.

Из-под тяжелого полога на них смотрела молодая женщина в кое-как напяленном платье – Теодрада успела одеться, пока ждала «виконта Бельвилльского». Стоя на коленях на постели, она с выражением ужаса на лице не отрывала глаз от мешка, на котором тоже темнело несколько пятен крови, и протягивала руку, будто хотела каким-то образом не допустить до него варваров. При виде того, как норманны берутся за вместилище реликвии, она забыла о себе, пораженная только одной мыслью – язычники не должны прикоснуться к сокровищу Святой Троицы!

– Это она! Графиня Теодрада! – воскликнул Тибо, знакомый с ней и сразу узнавший, хоть он видел ее тоже года три назад. – Вот она, сеньор Рейрик!

Рери окинул молодую женщину взглядом. В полутьме, при свете нескольких факелов, ее было трудно рассмотреть, но он как-то сразу уловил сходство с графиней Гизелой – тот же овал лица, и что-то общее в фигуре – узкие плечи, тонкая талия, маленькие руки.

– Точно она? – он глянул на Тибо. – А что же говорили, будто тут виконт с женой? Она же ему не жена, она же монахиня!

– Это точно она, – уверял Тибо. – Графиня Теодрада, прошу вас, подтвердите, что это вы! Мы отвезем вас назад в Сен-Кантен, или в Амьен, к вашей матушке, не бойтесь.

– К-кто вы? – дрожащими губами едва выговорила Теодрада, уже доведенная превратностями и ужасами этой ночи до изнеможения.

В голове мелькали и путались сразу множество мыслей и опасений: страх и боль от вида мертвого тела сестры Гунтильды, которая, подобно святым, не пожалела жизни ради защиты реликвии, потрясение от смерти Хильдемара, который, хоть и не заслужил ее дружбы, все же был живым человеком и христианином; боязнь за свою собственную участь и стремление во что бы то ни стало заслонит святыню от жадных рук язычников.

– Я – Тибо, Теодебальд из Бельвилля, сын виконта Теодеберта. Я воспитываюсь… или воспитывался у вашей матушки, благородной графини Гизелы, и она поручила мне сопровождать этого человека в поход к Сен-Кантену… Вы не узнаете меня? Неужели я так изменился за три года?

– Моя мать? – дрожащим голосом проговрила Теодрада. При мысли о матери в душе замерцал лучик надежды.

– Вы же ничего не знаете, да, что произошло в Амьене? Конечно, откуда же? Поверьте, графиня, мы не враги вам. Этот человек, – Тибо показал на молодого норманна, который невозмутимо вкладывал в ножны меч, убивший Хильдемара, – Рейрик, он король норманнов, то есть младший из двух братьев-королей…

– Тех, которые захватили Сен-Кантен?

– Да, то есть нет, то есть это не то, что вы подумали, – Тибо путался, не зная, как поскорее прояснить положение дел. – Они – не те, что осаждали Сен-Кантен все это время, наоборот, его осаждал другой норманнский король, их злейший враг. Они убили его.

– Но Сен-Кантен все же захватили!

– Да, но…

– Кончай болтать! – резко прервал их беседу Рери. – Это тот самый ящик? – спросил он у Теодрады. – То самое сокровище, которое может исцелять больных?

Теодрада не ответила, но по ее лицу Рери догадался: тот самый.

– Тогда поехали живее. Может, Хериберт там помрет, пока мы здесь будем языками болтать. Скажи ей, чтобы собиралась, – велел он Тибо. – Поедем прямо сейчас.