– Правда.

– И что ты терялся? Все про свою Вигдис думал?

– Какую еще Вигдис, ты что, дурак? – Рери оскорбился. – И ты как хочешь, а я знаю: это была настоящая королева свартальвов. А ты… ты просто мне завидуешь!

– Я?

– Ты! Тебя-то в волшебную страну на пир не приглашали!

– А ты – глупый мальчик, верящий в «лживые саги»!

– Да ну тебя!

Прогоняя сомнения, Рери твердо решил поверить, что был у свартальвов. Какая разница, в конце концов? А так гораздо приятнее…

Теперь, когда младший брат вернулся, а старший оправился от удара копытом по голове, войско было готово идти на приступ. Особенно Харальд рвался в бой. Чем больше франкского золота попадало в руки, тем больше ему хотелось, и графская перевязь вызвала в его воображении несметные сокровища, хранящиеся в городе.

Впрочем, отговаривали его не очень настойчиво, да и зачем? Благодаря предусмотрительности Оттара и Вемунда викинги привезли с собой лестницы и плетеные большие щиты, изготовленные норвежцами для взятия аббевилльского каструма, но там не пригодившиеся. Использовать их можно было хоть завтра, и, после недолгих разговоров, приступ был назначен на раннее утро второго дня после возвращения Рери из Страны Фей.

Однако еще вечером, в сумерках, брат Хериберт явился к братьям-конунгам в сопровождении незнакомого монаха – еще довольно молодого, светловолосого, с аккуратно выбритой макушкой и такими же гладкими щеками, впрочем, запавшими то ли из-за недостатка припасов в городе, то ли от строгостей монашеской жизни.

– Хрёрек, я привел к тебе моего собрата, из амьенской обители Святого Стремония! – с непривычным воодушевление сообщил Хериберт. – Его прислали к тебе епископ Лиутгард и Гизела, графиня Амьенская, и у него письмо от нее для тебя.

– Что у него для меня?

– Письмо, вернее, послание, записанное на пергамене.

– На чем?

– Сейчас ты все поймешь. Брат Филибер принес для тебя слова графини Гизелы из города.

– А, слова! Для меня? Почему?

– Вернее, для всех вождей вашего войска.

– Постой, а как он сюда попал? – нахмурился Харальд.

– Его спустили со стены.

– А если бы они тысячу воинов спустили? – разъярился Харальд. – С какой стороны спустили? В каком месте? Кто из наших там стоит? За такие дела вешать надо!

И он быстро вышел, намереваясь немедленно найти виновных такого недосмотра. Небось стояли, разини, да болтали про королеву свартальвов, пуская слюни! Теперь все войско не из воинов состоит, а из одних сказителей, тролли бы их побрали всех! А все Рери! Даже подвиги у него не как у людей!

– А что за послание? – полюбопытствовал Рери.

– Графиня хочет предложить вам выкуп за мужа. И предлагает встречу для переговоров. Брат Филибер говорит, что у нее очень выгодные для вас предложения. Но позволь, я прочту письмо.

– Дай поглядеть! – Увидев в руках монаха какую-то светлую трубку, Рери забрал ее, потряс, но оттуда ничего не выпало. Внутри она была пуста. – Что это такое? И где послание?

Хериберт постарался подавить улыбку. Его поражало резкое несоответствие между решительностью и воинской опытностью норманнов и их совершенно детской наивностью относительно самых, казалось бы, простых вещей.

– Это и есть послание, то есть письмо. Оно написано буквами на пергамене. Пергамен ты держишь в руках, а там внутри ничего нет, да и быть не должно.

– Но где же тогда ее послание? – Рери нахмурился, сузив глаза, поскольку заподозрил, что его дурачат. – Если этот твой брат насмехаться над нами пришел, то я сейчас велю его повесить! И тебя вместе с ним!

Что касается посланий с каким-либо знаком или предупреждением, то он пока знал только об одном: в саге Гудрун, желая предупредить братьев о предательских замыслах Атли, прислал им кольцо, обвязанное волчьим волосом. Если бы графиня прислала кольцо или что-то в этом роде, Рери бы понял. Но кожаная трубка, в которой ничего нет!

– Позволь мне, и сейчас все прояснится! – Хериберт бережно забрал у него из рук «кожаную трубку» и развернул, так что она превратилась в плоский лист.

– Я такие видел в Сенрикене, – заметил Вемунд. – Там их было полным-полно. Валялись везде, как желтые листья осенью. И в сундуках, и на столах, а многие были зачем-то сшиты вместе и уложены в такие странные ларцы под крышкой, но без трех боковых стенок.

Брат Хериберт еще раз подавил тяжкий вздох и расправил пергамен.

– Графиня приказала написать письмо латинскими буквами, но на северном языке, – пояснил он. – У нее есть несколько пленных норманнов, один из которых перевел ее слова на северный язык. Брат Филибер записал эту речь и должен был ее прочитать тебе, Хрёрек. Но лучше будет, если я прочту сам.

– Подожди, это руны? – Рери нахмурился. – Это колдовство? Она прислала нам какое-то заклятье? Только попробуй начать! Эту дрянь надо немедленно сжечь!

Викинги, стоявшие вокруг, заметно попятились, переменившись в лице. Руны, к которым они привыкли у себя дома, никогда не использовались для передачи сообщений, а только для различной ворожбы. Из них сведущие люди – эрили – создавали «магические слова», как правило, короткие, из трех, пяти, семи рун. А здесь длиннющее заклинание из нескольких сотен знаков! Это какой же силищей оно должно обладать! И добра от этой франкской ворожбы никто не ждал. Пожалуй, не окажись тут Хериберта, у несчастного брата Филибера попросту отняли бы письмо и сожгли в ближайшем костре, чтобы уберечься от чужого колдовства.

– Да нет же, как можно! – Хериберт всплеснул руками. – Хрёрек! Твой ум в плену заблуждений, ты веришь в языческое колдовство, которое если и может иметь силу, то только при помощи дьявола. Но графиня Гизела, как и другие добрые христиане, ни в коем случае не может прибегнуть к колдовству!

– Но что же это такое? – Рери обвиняющим жестом указал на лист, покрытый черными значками.

– Да это слова графини, речь, которую она хочет обратить к тебе, только записанная на пергамене. Переложенная в буквы, чтобы ее мог прочитать любой другой человек и сказать так, как сказала бы сама графиня! – Хериберт убеждал, словно обучал глупых крестьянских мальчиков в монастырской школе обители Сен-Рикье. – Ни в буквах, ни в этих словах нет ни малейшего вреда, поверь мне, во имя милосердного Господа!

– Да пусть уж говорит! – неожиданно поддержал его Оттар. – Я уже слышал, как читали и с таких листов, и с целых книг – ничего плохого вроде бы от этого не случалось.

– Ну, давай уже, – позволил наконец вернувшийся Харальд, все еще хмурясь.

Но викинги, однако, слушали с расстояния шагов в пять, и каждый на всякий случай держал перед собой меч или нож, надеясь, что сила острой стали, неплохо помогающая против всякой нечисти, отпугнет и чужеземное колдовство. А Хериберт начал:

– Итак, слушай: «Я, Гизела, дочь короля Хлодвига, прозванного Благочестивым, вдова графа Фриульского Эберхарда, мать графа Вермандуа Адаларда, жена графа Амьенского Гербальда…

– О боги! Сколько графов! – поразился Оттар. – И они все там, в городе! Рери, не грусти, у нас с тобой тоже будет по такой же перевязи, как у Харальда конунга!

– Да нет же, – пояснил Хериберт, тщательно скрывая досаду, что ему не дают читать. – Графиня Гизела – дочь покойного короля Хлодвига Благочестивого, внучка императора Карла Магнуса…

Он посмотрел на слушателей, по привычке надеясь, что они испытают трепет по поводу столь высокого происхождения женщины, обратившейся к ним с посланием. Но увы: на лицах варваров было лишь ожидание и любопытство. Трое из них сами принадлежали к королевским родам или были связаны с ним родством, четвертый носил звание конунга, пусть и морского, и полжизни провел в обществе таких же. Северяне привыкли ко множеству конунгов, как земельных, так и морских, и в происхождении графини Гизелы не видели ничего особенного. Разумеется, не с пастушками же им, потомкам знатных вождей, вести переговоры!