– Граф – это даже не хёвдинг, это вроде как малый племенной конунг, – пояснил и Оттар. – Только у них тут не племена, а округа, и по ним большой король малых королей рассаживает, но каждый у себя в округе полный хозяин – и судит, и подати собирает, и законы новые выдумывает. Но и обороняется сам, как сумеет.

Оттара после битвы смалёндцы еще больше зауважали и окончательно поверили, что могут на него положиться. Ведь если бы он не послал свою дружину вперед в нужный момент, графская конница врезалась бы в толпу бегущих и почти не способных ей противостоять людей. Вероятно, что восемь сотен смалёндцев все равно победили бы пять десятков всадников, но победа обошлась бы им гораздо дороже. В благодарность Харальд подарил норвежцу меч графа – работы знаменитых рейнских мастеров, уважаемой даже арабами, с золотой отделкой рукояти и ножен. Сафьяновая перевязь, на которой этот меч висел, он оставил себе, уж очень она ему понравилась. Ремни были усажены серебряными бляшками, позолоченными и украшенными чернью, с узором в виде веток с листьями и побегами. У Харальда еще несколько дней болела и кружилась голова, но он почти не замечал недомогания, воодушевленный очередной победой. Они разбили графа, считай, местного конунга, взяли его в плен с целой сотней людей. Поймали также десятка два лошадей – потеряв всадников, те разбежались по окрестностям полям. А буквально в двух шагах лежал город Амьен – в глазах викингов, большой, богатый и почти беззащитный.

Стан перенесли с берега к господскому двору – куртису, как называл его Хериберт, и усадьбу, как говорили остальные. Усадьба, где постоянно проживал граф Амьенский, находилась в нескольких перестрелах от городских стен – или вернее, этот город вырос из скопления хижин всяких людишек, поселившихся под сенью старинной римской виллы. От виллы ничего не осталось – только часть каменной стены, а все постройки уже были новыми, хоть на них и пошел частично камень из разрушающихся древних зданий. Главный господский дом был каменным, под четырехскатной крышей и маленькими окошками наверху, остальные – деревянными, но на каменном основании, и на некоторых камнях удавалось даже разглядеть остатки старинной резьбы. Здесь были дома для прислуги, мастерские, помещения для скота и припасов – все, как в обычной усадьбе. Теперь хозяйский дом заняли оба молодых конунга с ближней дружиной, остальные разместились, как сумели, в прочих постройках. Кому места не хватило, выстроили себе шалаши за стенами. Все ценное, весь скот и припасы бежавшими хозяевами были унесены, но недалеко – в Амьен, прекрасно видный от стен бывшей виллы. Отныне его защиту составляли только каменные стены высотой в три человеческих роста, но что толку в стенах, если на них почти некому биться? Викинги намеревались в ближайшие же дни идти на приступ, а пока отдыхали и обшаривали окрестности в поисках новой добычи.

Воодушевленный очередной победой, Рери со своей ближней дружиной, оставив старшего брата отлеживаться в усадьбе, неутомимо обследовал округу. Они захватили еще несколько деревень, где им не оказывали ровно никакого сопротивления. Норманны продвигались так быстро, что жители не успевали убегать и становились легкой добычей захватчиков вместе со всем имуществом. Правда, добыча была невелика – кое-что из припасов, кое-какой скот, сколько-то пленных да медная и бронзовая утварь из деревенских церквей.

В одну из таких деревень Рери вошел почти на рассвете. Ночь застала их вчера примерно в трех «роздыхах» от Амьена, на берегу мелкой речки неизвестного названия, впадавшей в Сомму, и они решили заночевать в маленьком монастыре, из которого монахи успели сбежать. Самую ценную утварь они, надо думать, унесли, но скот в хлеву, припасы в погребах и даже запасы вина остались на месте. Обрадованные викинги расположились было отпраздновать удачный поход, и Рери чуть ли не с дракой добился того, чтобы запасы были переправлены в усадьбу. Он уже пробовал местное вино и знал, как сильно наутро болит голова.

На рассвете он снова поднял дружину и повел по накатанной дороге, где еще виднелись следы старинной каменной кладки. Пролегавшая среди полей, дубрав и виноградников, дорога вскоре привела их в довольно большое селение, с несколькими десятками обычных крестьянских хижин и господской усадьбой чуть поодаль.

В селении не оказалось никого живого. Едва светало, люди еще должны были спать, и Рери не без оснований рассчитывал на легкую победу, но оказалось, что побеждать некого. Исчезли не только люди, но и скотина, и домашняя птица, и даже собаки!

– Заколдованное место какое-то! – недоумевал Орм, вместе с которым Рери осматривал брошенные дома.

Причем брошенные только что! В очагах еще дымились спешно залитые водой угли, в котлах и горшках нашлась теплая, недоваренная каша или похлебка, на столе в одном доме лежала наполовину ощипанная курица. На скамьях и на полу виднелись неубранные постели с откинутыми одеялами, будто жители вот только что поднялись с них. Все, буквально все говорило том, что дома покинуты какие-то мгновения назад. И при этом не было обычных следов поспешного, суматошного бегства: ничего не валялось, двери домов и прочих строений оказались аккуратно закрыты, огни потушены во избежание пожаров.

– На крыльях они улетели, что ли? – удивлялись викинги, заглядывая в дома.

– Ага, и коровы тоже!

– Не хотел бы я попасть в такое место, где коровы летают! Получишь еще, Улле, коровьей лепешкой по голове!

– А может, они стали невидимыми? – Торир с опаской пощупал одну из брошенных постелей. – Вроде нет никого…

Но викинги, смущенные его словами, как-то подобрались и взялись за амулеты. От пустых домов веяло колдовством.

– Не говорите ерунды! – бросил Рери, которому, однако, тоже было слегка не по себе. – Просто из вчерашней деревни кто-то успел их предупредить. Вот они и сбежали заранее. Пошли поищем. Бросьте это все – вещи сами не убегут. А вот скотина и пленные нам пригодятся. Особенно все то, что они позаботились унести с собой!

А что жители унесли ценности, было очевидно. Даже в большом доме господской усадьбы – выстроенном из серо-белого известняка, с большим очагом посередине, что напомнило северянам их родные дома – не оказалось ни серебряной посуды, ни дорогих шелковых одеяний, ни бронзовых светильников.

За селением расстилались поля и виноградники, такие же пустые и безлюдные – Рери сам в этом убедился, оглядев округу с вершины невысокого холма. В несколько сторон разбегались тропинки, и по каждой он послал людей. В его распоряжении было человек пятьдесят, и он, подумав, разделил их на два отряда. Над вторым он назначил старшим Орма, приказав ему немедленно прислать весть, если беглецы будут обнаружены, и не вступать в бой до подхода второго отряда. Ведь викинги, идущие налегке, всегда догонят крестьян, обремененных повозками и медленно бредущей скотиной.

Сам он, во главе оставленных при себе трех десятков, двинулся по другой тропинке. И вскоре почувствовал, что избрал верное направление. На дороге мелькнула сначала одна свежая коровья лепешка, потом другая. Невозможно уйти со стадом, не оставляя следов, коровам-то не объяснишь, что ради их собственной безопасности лучше потерпеть. В предчувствии скорой удачи викинги бодрым шагом двигались вперед, держа наготове оружие. Рери, насчитав четыре коровьих лепешки и заметив иные следы, уже готов был послать за Ормом и его отрядом, как вдруг тропа кончилась.

Она не привела ни какому городу или селению, не влилась в другую, более крупную дорогу. Наоборот. Она уперлась в лощину между двумя довольно крутыми известковыми холмами, глядящими на воду все той же мелкой безымянной речки. И там оборвалась. Идти отсюда можно было только в реку, и изумленный Рери даже заглянул в воду. Но нет. Если бы, допустим, тут был брод, через который прошли беглецы со своим стадом, то сейчас оба берега были бы сплошь покрыты коровьми и человеческими следами, а вода была бы жестоко взбаламучена и перемешана с грязью. Однако ничего подобного. Светлые струи текли, никем не потревоженные, на берегах не было ничьих следов.