Наверное, это просто жажда спокойствия, уютного, надежного, сытного существования с уверенностью в завтрашнем дне и теплым (фиг с ним, что жестким) мужским плечом, на которое всегда можно опереться. Да, когда-то мне подобное казалось неимоверной, непозволительной пошлостью, серой обыденно-стью, — ниже падать некуда, — но сейчас пусть все убираются к дьяволу.
Все, кроме него.
— Диллиан, убирайся из ее головы, — хладнокровно и отчетливо проговорил Устин, не дав мне приблизиться. — Все, что нам известно, тебе уже рассказали, а о причине своего невезения ты должен был догадываться и без меня.
Нет, все-таки в моей жизни романтике места не осталось, с тихим разочарованием признала я, все еще касаясь его рук. Ладони ташия быстро остывали, отдавая мне остатки тепла, но о них, по крайней мере, еще можно было погреть заледеневшие, отказывающиеся слушаться пальцы.
— Посольство Хеллы горит, — раздался у меня в голове не то раздосадованный, не то просто смущенный голос свергнутого Владыки. Я приготовилась хвататься за раскалывающуюся на части родную тыкву, но быстро поняла, что ничего не происходит — слабое жжение в висках, и только. Прежней боли, от которой слезы на глаза наворачивались, общение через сенсоры больше не вызывало.
Я убрала руки от ладоней ташия и честно доложила ему последнюю новость. Если сразу прикрыть глаза, то не слишком заметно, что в их уголках быстро скапливаются предательские слезы.
Еще одна частичка дома меня покинула.
Как скоро я стану настоящей копией Эртрисс? Такой же циничной, расчетливой и не обращающей внимания ни на что, кроме собственных интересов?
— А я-то думал, на кой народу ломать ветви рамины, — с задумчивым сожалением прокомментировал Устин, не спеша убирать руки. — Все-таки глупо было надеяться, что это они на мирные нужды… только где ж мага-то откопали?
— А когда их успели обломать? — сонно встрепенулась я. И наткнулась на крайне недовольный взгляд, мгновенно сменившийся растерянным.
— Я тебе ж еще вчера или позавчера… эй, Эльмира, ты чего?
М-да, а глаза все-таки открывать не стоило. Вот и доказывай ему теперь, что вовсе не надо тебя успокаивать и ты не какая-нибудь истеричка, просто грустно…
— Ничего, все в порядке, я сейчас… — и попыталась отстраниться.
Не тут-то было.
Вместо того, чтобы растеряться и замямлить, как положено нормальному мужчине при виде расплакавшейся девицы, Устин поймал пальцами вырвавшиеся все-таки наружу слезы и крепко прижал меня к себе, как любимого плюшевого мишку. От его рубашки по-прежнему пахло домашним хлебом и костром, и я не нашла ничего умнее, кроме как вцепиться в него и позорно разреветься от собственного бессилия и омерзительного чувства, что от меня сейчас почти ничего не зависит и остается только ждать.
Только в обнадеживающем тепле его рук об этом думать совершенно не хотелось, и на последовавшее через пару минут предложение пойти и помочь с тушением огня я согласилась без промедления, расчетливо прикидывая, где бы на Земле найти себе такого старшего брата.
* * *
Над потемневшим зданием вился жирный черный дым, медленно, но верно заволакивающий небо; из оплывших стекол с любопытством выглядывали рыжие язычки пламени, с наслаждением облизывая стены, как ребенок — сладкий леденец. От белоснежных наличников и воздушных окон остались лишь жалкие напоминания, и теперь здание посольства Хеллы на Аррио больше походило на подпаленный детский кубик — если бы они выпускались таких размеров.
На площади перед строением стоял, сбившись в перепуганные группки, народ «типично хелльской» наружности, кто в чем, и с тихим ужасом и сожалением глядел на пожар — но почему-то никто и не думал что-либо предпринять. Ни одного аррианца, кроме Устина, в пределах видимости не наблюдалось, словно аборигенов происходящее никаким боком не касалось.
— Интересно, и что эти патриоты будут делать, если огонь перекинется на их ненаглядные сады? — пробормотала я, высматривая в толпе темную макушку свергнутого Владыки. Ввиду обилия посторонних темных макушек — безрезультат-но.
— Не перекинется, — потемнел лицом Устин. — Этот огонь — не перекинется. Спалит дотла все посольство и погаснет.
— Таки все посольство и дотла? — скептически хмыкнула я, приподняв бровь. — Да там же сплошной мрамор! Прогорит внутреннее убранство…
— Присмотрись повнимательнее, — посоветовал таший. — И побольше доверяй чутью, что ли, оно у тебя теперь надежнее глаз и ушей.
— Гм? — я покорно обернулась, рассматривая полыхающее здание. — Все равно не понимаю, почему никто и не чешется тушить, — хелльцы часом какому-нибудь богу огня не поклоняются?
Устин молча помотал головой, пожирая взглядом пламя.
А я все никак не могла понять, что же он такого особенного видит. Огонь как огонь, и что-то незаметно, чтобы что-нибудь происходило с мрамором стен, как предсказал таший. Жутковато, конечно, наблюдать разгул столь разрушительной стихии, — но отчего же не пытаться его остановить? Чай не лавина и не всемирный потоп…
— Леди ди Дара, — произнес дрожащий женский голос у меня за спиной. Я не сразу поняла, что обращаются ко мне, — чужое имя не желало ко мне прилипать, в отличие от души своей истинной владелицы; а поняв, не сразу догадалась опустить взгляд, чтобы рассмотреть собеседницу. Женщина, уже немолодая, такая же невысокая и крепко сбитая, как большинство хелльцев, — быть может, мы и пересекались где-нибудь в посольстве; я плохо запоминала людей, которые не могли быть мне хоть как-то полезны.
— Мы знакомы? — смущенно поинтересовалась я.
— Официально нас не представляли. Я — смотритель посольства и прилегающего музея, Ираэйн ди Лоррет, вынуждена обратиться к вам как к главе инквизиции с просьбой отстоять интересы Хеллы. — Она прикоснулась тыльной стороной ладони правой руки к левому плечу, открывая татуировку на нежной коже запястья — пронзенная мечом книга в толстом переплете.
Ритуальный жест?
— Извините, но я не Эртрисс, — честно призналась я.
Несколько мгновений Ираэйн недоуменно смотрела на меня, пытаясь понять, издеваюсь я или все-таки говорю правду.
— О, прошу прощения, — никакого смущения и раскаяния нет и в помине. — Вы очень похожи на сестру.
— Мы близнецы, — кивнула я, подавив желание брезгливо поморщиться.
Будь оно все проклято!
Я уставилась на пожар, словно он был виновником всех моих бед, и внезапно обнаружила, что никакого завораживающего эффекта огонь не производит.
Одно дело — уютный костерок на лоне природы, аккуратно обложенный камнями. Рядом с таким пламенем очень хочется свернуться теплым клубочком и неотрывно следить за переливами оранжевого в алый и желтый; наблюдать, как с медленным и плавным величием перебираются по добровольным дарам язычки огня и осознавать, что сейчас ты — в безопасности.
То, что сейчас яростно рвалось наружу из посольства, никакого ощущения уюта и тепла не вызывало, и красоты в этом не было — агрессия и тупая сила; отчего-то подумалось, что наведенное заклинание наверняка напоминает самого мага, не способного сообразить, какие последствия будут у его «патриотического» по-ступка.
Не совсем понимая, что и зачем делаю, я двинулась вперед, к горящему зданию, уверенно лавируя в неподвижной толпе. Где-то на заднем плане окликнул меня Устин; но быстро замолчал, разобравшись в моем поведении еще лучше и быстрее меня самой.
Чуть ли не на меня упал объятый пламенем резной наличник; сверху на него закапало расплавленное стекло. Огонь рванулся за своей добычей. Часть его упала на землю, не погаснув, и поползла к наличнику, а еще одна часть будто повернулась ко мне, словно оценивая — не стоит ли спалить еще и эту чокнутую тетку?
— Ты мне противен, — сказала я ему. — И ты, и твой создатель, чтоб ему сгореть от собственных творений! Немного ума надо, чтобы сеять раздоры и разрушать все вокруг!..
Огонь замер; а потом вдруг сорвался со всех окон и стен, поднялся с земли — чтобы образовать передо мной огромный пламенный ком — не танцующие язычки, скорее уж извивающиеся черви и противно пищащие мошки. От бесформенной груды веяло жаром и ответной неприязнью; она заходила ходуном, протянула ко мне щупальца — и застыла, не прикасаясь.
