Отравляющий память о Победе яд снабжен самыми разными этикетками. Одна из них — «антифашистская», объявляющая советское государство фашистским. Вот как Л. Радзиховский «благодарит» в юбилей Победы Красную армию: «Я, конечно, помню. И благодарен за спасение…, за «дарованную жизнь». Благодарен Красной армии, и СССР, каким бы отвратительным государством он ни был, благодарен солдатам, как бы кто из них ни относился к евреям, каким бы кто ни был антисемитом, благодарен — как ни трудно это сказать — да, благодарен Сталину. Этот антисемит, пусть сам того не желая, но спас еврейский народ… Но помня великую заслугу Сталина, я не могу отрицать очевидного — что он, конечно же, был «обыкновенным фашистом», создал вполне фашистский строй» [8].

Вся эта идеологическая работа оправдывается необходимостью нанести еще удар по образу советского государства и по «массовой идентичности россиян». Социолог Л.Д. Гудков объясняет задачу так: «Державная интерпретация победы 1945 года стала не просто оправданием советского режима в прошлом и на будущее… Победа в войне легитимирует советский тоталитарный режим… Представление людей о себе как жертве агрессии придало им непоколебимую уверенность в своей правоте и человеческом превосходстве, закрепленном Победой в этой войне. Рутинизацией этой уверенности стало и внеморальное, социально примитивное, почти племенное деление на «наших и ненаших» как основа социальной солидарности» [9].

Вот как закручено: гордость народа-победителя, поддерживающая его национальное самосознание, называется внеморальной и социально примитивной. По Гудкову, жертвой агрессии советский народ не был и никакого человеческого превосходства над фашистами в войне не продемонстрировал. Это — речь солдата психологической войны против России. И этот солдат — квалифицированный специалист, доктор философских наук, руководитель Отдела социально-политических исследований Аналитического Центра Юрия Левады, окончивший факультет журналистики МГУ и аспирантуру Института философии АН СССР, работавший в Институте социологии АН СССР и во ВЦИОМ.64

Он верно определяет эту память как «социальное отношение к войне, воплощенное и закрепленное в главном символе, интегрирующем нацию: Победе в войне, победе в Великой Отечественной войне. Это самое значительное событие в истории России, как считают ее жители, опорный образ национального сознания. Ни одно из других событий с этим не может быть сопоставлено. В списке важнейших событий, которые определили судьбу страны в ХХ веке, победу в ВОВ в среднем называли 78% опрошенных… Всякий раз, когда упоминается «Победа», речь идет о символе, который выступает для подавляющего большинства опрошенных, для общества в целом, важнейшим элементом коллективной идентификации, точкой отсчета, мерилом, задающим определенную оптику оценки прошедшего и отчасти — понимания настоящего и будущего».

Вся статья проникнута ненавистью к этому «опорному образу национального сознания». В свой текст, выдержанный в академической манере, Л.Д. Гудков даже включает художественный образ: «Победа торчит сегодня как каменный столб в пустыне, оставшийся после выветривания скалы». Да, удалось, по его мнению, превратить национальное сознание народа России в пустыню, выветрить то, что недавно было скалой. И вот, осталась Победа — торчит (!) как каменный столб. Надо ее взорвать!

Л.Д. Гудков объясняет, почему память об Отечественной войне и Победе стала таким важным объектом ударов: «Она стягивает к себе все важнейшие линии интерпретаций настоящего, задает им масштаб оценок и риторические средства выражения… [Она дала] огромному числу людей свой язык «высоких коллективных чувств», язык лирической государственности, который намертво закрепился впоследствии, уже к середине 1970-х годов, и на котором только и могут сегодня говорить о войне большинство россиян».

Таким образом, задача — уничтожить систему «всех важнейших линий интерпретаций настоящего», уничтожить систему координат для оценки реальности. Тогда народ будет лишен языка («риторических средств выражения») и общих художественных и эмоциональных средств общения внутри себя и с государством — он утратит «язык «высоких коллективных чувств» и язык «лирической государственности».

Поразительно точно определил цели бомбометания элитарный социолог — вот для чего эта команда двадцать лет изучала национальное сознание народа России. Л.Д. Гудков отмечает, что нынешнее поколение российских граждан уже имеет смутное представление о конкретных военно-политических аспектах войны. Казалось бы, это естественно — зачем держать в социальной памяти детали, если война стала общим символом, источником «высоких коллективных чувств». Но он дает свое, удивительно подлое объяснение различию толкований военно-политических факторов в ходе войны: «Это не выражение раскола общества на «партии» с четкими позициями и ясными убеждениями, а симптоматика «нечистой совести» и какой-то непроявленной то ли вины, то ли внутренней неудовлетворенности общепринятым отношением к проблематике войны».

Попробуйте найти основания для «нечистой совести» из-за победы в войне с фашизмом! Каких он хотел бы «четких позиций и ясных убеждений»? Чтобы мы сегодня передрались из-за отступления 1941 года? Л.Д. Гудкова тревожит тот факт, что память о Победе действует как средство сплочения народа, помогает залечивать старые раны и расколы. А старые раны надо растравлять, сыпать на них соль.

Вот головная боль антисоветских интеллектуалов: «Уходит память о сталинских репрессиях (значимость их для российской истории за последние 12 лет, по мнению опрошенных, упала с 29% до менее 1%); напротив, позитивные оценки роли Сталина с 1998 года к 2003 году выросли с 19% до 53%; на вопрос: «Если бы Сталин был жив и избирался на пост президента России, вы проголосовали бы за него или нет?» — 26-27% жителей России сегодня ответили: да, проголосовали бы».

А кому же должны граждане давать «позитивные оценки» — изменникам Родины типа Горбачева, творцам хаоса типа Ельцина и тем «олигархам», которые присвоили национальное достояние страны?

Разрушение образа войны как национального символа необходимо, согласно Гудкову, и потому, что он способствует постепенному, робкому выздоровлению российской государственности. А государственность России ненавистна антисоветским интеллектуалам в любой ее форме.

Гудков пишет: «Воспоминания о войне нужны в первую очередь для легитимации централизованного и репрессивного социального порядка. Они встраиваются в общий порядок посттоталитарной традиционализации культуры в обществе, не справившемся с вызовами вестернизации и модернизации, общества, не выдержавшего напряжения начавшихся социальных изменений» [9].

Если отцедить ругань, то смысл ясен — память о войне мешает ликвидации централизованного государства, превращению России в периферию Запада, поддержанию правового хаоса и сохранению «серых зон», контролируемых преступным миром. Мешает ликвидации России как цивилизации.

В этой кампании против России советской и одновременно России исторической смыкаются крайности — практически одно и то же утверждают либералы-западники и «русские этнические националисты» разных оттенков. Вот, в 2007 г. А.А. Широпаев («публицист, неоязычник-крокодилопоклонник, в прошлом — теоретик православного фашизма») пишет: «Вообще, «монотеистический» культ «великой победы» — это главная и последняя подпорка Системы. Ее последний морально-политический ресурс. Вышибить этот костыль — и вся Система сразу завалится, как гнилой сарай, освободив дорогу для новой истории, свободной от советчины и имперщины» [18]. Тогда же В.В. Штепа («философ и журналист») пишет примерно то же самое: «С прошлого года режим перешел к массированной раскрутке мифологии «Великой Победы» — как своего оправдания на все времена… Империя остро чувствует, что именно эта мифология «Великой Победы» является стержневой для сохранения на российских пространствах своего режима» [19].