Это стихотворение потом множество раз цитировалось как поэтическое предвидение редких качеств Александра, его душевной красоты, физической неотразимости и его будущей славы. Муза Державина, всегда любившая приятно польстить, на этот раз как будто захотела говорить правду, потому что и на самом деле Александр рос чрезвычайно привлекательным ребенком, а потом юношей. Но условия, в которых шло его развитие, с самого начала неблагоприятно воздействовали на формирование его характера.

И прежде всего это связано с весьма странными отношениями в семье. Как мы уже отмечали, Екатерина никогда не считалась с мнением родителей Александра, и она взяла его к себе, как потом и других детей Павла, так что дети только изредка могли бывать у отца с матерью. Павел жил в Гатчине, и его отношения с Екатериной II были крайне натянутыми, если не сказать враждебными. В свою очередь, у Екатерины был план устранить Павла от престола и сделать Александра своим непосредственным преемником, и последний вполне мог догадываться об этих намерениях.

В любом случае для него были очевидны недоверие и вражда, царившие между отцом и бабушкой. А сам он был поставлен между ними в психологически очень трудное положение. С одной стороны, он вынужден был постоянно угадывать любые желания бабушки, прилагая все усилия, чтобы казаться таким, каким она хотела бы его видеть. С другой стороны, своего вспыльчивого отца он просто боялся, стараясь вообще поменьше пересекаться с ним. В результате ни с отцом, ни с бабушкой он не мог быть вполне искренен, и ему, вероятно, очень трудно было и вообще с кем-то делиться своими впечатлениями и размышлениями, и это очень рано сделало его скрытным, что удивительно для ребенка.

В связи с этим историк М.И. Богданович пишет:

«Положение, в котором провел свои юные лета Александр, деля время между императрицей и стоящим тогда во главе оппозиции наследником престола, было весьма затруднительно и оказало неблагоприятное влияние на его характер. Нередко случалось ему, проведя утро на парадах и учениях в Гатчине, среди тамошних, большей частью необразованных и грубых, офицеров являться в тот же день в Эрмитаж, где двор великой монархини блистал столько же внешним блеском, сколько изящным обращением, умом и талантами избранных гостей ее. Необходимость применяться к тону столь различных обществ, взвешивать каждое слово развила в Александре умение хранить тайну и вместе с тем скрытность, что впоследствии подало повод упрекать его в двуличии. Быть может, эти же обстоятельства поселили от самой юности в Александре недоверчивость к людям».

Впрочем, с одним человеком Александр все-таки мог себе позволить быть искренним, и это был Лагарп. Но их разлучили, и Александр писал ему о проблемах, которые он испытывал, оставшись один при дворе, который он ненавидел, и предназначенный к роли, одна мысль о которой заставляла его содрогнуться.

Вот, например, несколько строк Александра, написанных Лагарпу:

«Мое положение меня вовсе не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравятся исключительно тишина и спокойствие. Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу, для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша… Одним словом, я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь и еще менее предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или иным способом».

Историк А.Н. Пыпин, приводя в доказательство слова современника Александра, относящиеся к 1796 году, пишет:

«Он наследовал от Екатерины возвышенность чувств, верный и проницательный ум <…>, но его сдержанность, его осторожность таковы, каких не бывает в его возрасте, и они были бы притворством, если бы не следовало приписать их скорее тому натянутому положению, в каком он находился между своим отцом и своей бабушкой, чем его сердцу, от природы искреннему и открытому».

А вот совершенно противоположное мнение историка С.П. Мельгунова:

«Любовь к военным экзерцициям Александр сохранил на всю свою жизнь, уделяя им наибольшее время, и она, в конце концов, обращается действительно в „парадомаиию“, как назвал эту склонность Александра Чарторыйский. Молодой царь в период мечтаний о реформе одинаково занят и своими фронтовыми занятиями. Так, в 1803 году он дает свое знаменитое предписание: при маршировке делать шаг в один аршин, и таким шагом — по 75 шагов в минуту, а скорым — по 120 „и отнюдь от этой меры и каденсу ни в коем случае не отступать“». Генерал С.А. Тучков в своих «Записках» дает очень яркую картину казарменных наклонностей Александра <…>. Его двор, рассказывает Тучков, «сделался почти совсем похож на солдатскую казарму. Ординарцы, посыльные, ефрейторы, одетые для образца разных войск солдаты, с которыми он проводил по нескольку часов, делая заметки мелом рукою на мундирах и исподних платьях, наполняли его кабинет вместе с образцовыми щетками для усов и сапог, дощечками для чищения пуговиц и других подобных мелочей». Беседует Александр с Тучковым на тему, что ружье изобретено не для того, чтобы «им только делать на караул», и вдруг разговор сразу прерывается, так как Александр увидел, что гвардия при маршировке «недовольно опускает вниз носки сапог». «Носки вниз!» — закричал Александр и бросился к флангу. Александр целыми часами в это время мог проводить в Манеже, наблюдая за маршировкой: «Он качался беспрестанно с ноги на ногу, как маятник у часов, и повторял беспрестанно слова: „раз-раз“ во все время, как солдаты маршировали». В то же время Александр тщательно смотрел, чтобы на мундире было положенное число пуговиц, зубчатые вырезки клапанца заменяет прямыми и т. д. Помимо Тучкова мы имеем немало и других аналогичных свидетельств. Александр в этом отношении — совершеннейший отец. Он всегда готов заниматься смотрами".

Сам же Адам Чарторыйский, на которого ссылается С.П. Мельгунов, отмечал не только "парадоманию", но и ряд других черт характера Александра:

"Благородному характеру Александра всегда была свойственна какая-то женственность со всеми присущими ей приятными, положительными и отрицательными чертами. Часто случалось, что он мысленно строил планы, которые ему нравились, но которых нельзя было осуществить в действительности. На этом идеальном фундаменте он возводил целые фантастические замки, заботливо улучшая их в своем воображении <…>. Александр был молод, неопытен, почти детски доверчив, и эти природные черты его характера ослабели лишь с течением времени".

Необходимость лавировать между ненавидевшими друг друга отцом и бабушкой, как между Сциллой и Харибдой, приучила Александра к двуличию.

Историк С.П. Мельгунов отмечает:

"Крайним самолюбием и в то же время жаждой популярности можно объяснить много загадочных противоречий в деятельности Александра. Искание популярности, желание играть мировую роль, пожалуй, и были главными стимулами, направляющими деятельность Александра. Как человек без определенного миросозерцания, без определенных руководящих идей, он неизбежно должен был бросаться из стороны в сторону, улавливать настроения, взвешивать силу их в тот или иной момент и, конечно, в конце концов подлаживаться под них. Отсюда неизбежные уколы самолюбия, раздражение, сознание утрачиваемой популярности. Быть может, такова неизбежная судьба всякого игрока — и особенно в области политики. Доведенная даже до артистического совершенства, подобная игра должна была привести к отрицательным результатам".