После семи лет очень непростых, но все же очень близких отношений Мэрилин порвала с Наташей резко и без каких-либо объяснений. Впрочем, уходить, не оборачиваясь, было в ее характере, и Наташа — наверное, самый яркий, но отнюдь не единственный тому пример. В таких случаях Мэрилин казалась целиком выкованной из стали и никому уже не напоминала мимозу. Кто-то объяснял это ее расчетливостью, побуждающей отбрасывать людей, когда они больше не могли быть полезны, кто-то — бесчувственностью, кто-то — психической неустойчивостью и сложностью натуры…

В какой-то из весенних месяцев 1955 года Мэрилин вступила в недолгую любовную интрижку с другим учеником Страсберга — Марлоном Брандо. Так, во всяком случае, знаменитый актер утверждал в автобиографической книге "Песни, что пела мне мать". Роман начался неромантично. По воспоминаниям Брандо, в разгар шумной вечеринки Мэрилин пристроилась за стоявшим в углу роялем и тихонько наигрывала и напевала печальную песенку. Порядком набравшийся Брандо оказался рядом. Он с кем-то разговаривал, не замечая Мэрилин. И, сделав неловкое движение, нечаянно задел голову молодой женщины локтем. Мэрилин вскрикнула. "Ради бога, извините! — смутился здоровяк Марлон. — Я не нарочно!" "Это вы только так говорите", — процедила Монро, потирая ушибленное место.

Две недели спустя Марлон позвонил Мэрилин и с небрежностью — возможно, напускной — сказал: "Чертовски хочу приехать к тебе прямо сейчас". И он приехал.

Между ними было столько общего! Оба были воплощениями сексапильности и природного магнетизма. Но именно оттого, что женщина и мужчина с созвучными именами были так похожи, трудно представить себе их союз долгим и прочным. Против этого работало даже то, что они были коллегами. Ведь Мэрилин, пусть и по совсем другому поводу, говорила: "Актеры часто прекрасные и очаровательные люди, но для актрисы полюбить актера все равно что совершить кровосмешение. Ну, скажем, полюбить брата с таким же, как у тебя, лицом и манерами".

Есть ли и в этом случае "другая версия"? Конечно, есть! Она принадлежит режиссеру Джорджу Инглунду, лучшему другу Брандо и автору книги "Марлон Брандо. Голая правда". Он пишет, что Марлон повел себя как типичный "гадкий американец" (так называется совместный фильм Инглунда и Брандо): заключил пари, что сможет покорить Мэрилин Монро без особых хлопот. В этом пари не было, по сути, ни победителей, ни побежденных. Потому что, когда Мэрилин и Марлон оказались наедине в гостиничном номере, они вдруг поняли, что могут стать друг для друга куда лучшими собеседниками, чем любовниками. И все время свидания они "сидели и разговаривали о том, каково это — быть окруженным теми, кто мечтает похвастаться, что переспал со звездой, а не теми, кто видит в тебе человека".

Однако же Эми говорила, что Мэрилин не раз с девчоночьим хихиканьем упоминала при них с Милтоном о некоем загадочном кавалере, которого называла Карло. И Грины были уверены, что "Карло" и есть не кто иной, как Брандо.

Какой бы ни была правда — голой или одетой, — но приятельские отношения между Марлоном Брандо и Мэрилин Монро сохранились на всю жизнь.

"Она была исключительной женщиной. Многие люди, включая меня, совершили непростительную ошибку, не понимая и не ценя ее в должной мере. Мэрилин было необходимо быть понятой и оцененной, и она заслуживала этого", — писал он спустя много лет.

В 2007 году была продана с аукциона переписка Мэрилин и Марлона. Не любовная — за восемь месяцев до своей кончины Монро просила у старого друга совета по поводу своих дел.

Примечательно, что письмо Мэрилин было написано на бланке Института психоанализа Лос-Анджелеса.

Отношения актрисы с психоаналитиками и психотерапевтами начались все тогда же, в 1955 году.

Радикальные перемены, новые впечатления, напряженный график — все это стало для Мэрилин палкой о двух концах. Днем она была оживлена и деятельна, ночью никак не могла заснуть, сколько ни увеличивала дозы барбитуратов. От веселья Мэрилин внезапно переходила к меланхолии, могла внезапно разрыдаться на людях, срывалась по пустякам. Все это пугало тех, кто любил ее.

К тому же психоанализ был тогда в большой моде. В частности, многое из него заимствовал Ли Страсберг, совершенствуя свой метод.

Милтон Грин свел Мэрилин с Маргарет Хохенберг, психотерапевтом, у которого лечился сам. Ли Страсберг горячо одобрил эту затею. (Не мог же он знать, что Маргарет окажется, пожалуй, первой, кто констатирует, что Ли оказывает на Мэрилин чересчур сильное влияние.)

Почтенная иммигрантка из Венгрии, изучавшая медицину в Вене, на родине психоанализа, а также в Будапеште и Праге, обладавшая огромным клиническим опытом, в том числе и с тяжелобольными, допустила с Мэрилин ту же ошибку, что и другие психотерапевты, которым доводилось работать с актрисой позже.

Все они, побуждая Мэрилин без конца обращаться к ее прошлому, не умели помочь ей справиться с тяжким грузом нахлынувших воспоминаний и тем самым осложняли ее отношения не только с прошлым, но и с настоящим и будущим.

И Ли Страсберг, и Маргарет Хохенберг советовали Мэрилин записывать мысли, приходящие в голову. Ей было трудно делать по указке и систематически то, что она, как мы знаем из воспоминаний Эми Грин, с удовольствием делала по собственной воле и от случая к случаю. И все же она послушно записывала наблюдения за собой и жизнью вокруг — чаще не в специально заведенных для этой цели блокнотах, а на обрывках бумаги и салфетках. Она писала: "Проблема отчаяния в моей работе и моей жизни — мне безусловно, следует с этим бороться, приобретая прочные профессиональные навыки и ставя их выше отчаяния". "Чего я боюсь? Прячусь из страха перед наказанием? Либидо? Спросить у доктора X.". "Научиться примирять и сочетать противоречивые импульсы". Иногда она облекала свои ощущения и написанные верлибром стихотворения. Вот одно из них.

Удивительно, как при таком насыщенном ритме, интенсивной учебе у Колльер и Страсберга, сеансах психотерапии, проходивших поначалу по три-пять раз в неделю, у Мэрилин еще оставалось время, чтобы общаться со старыми друзьями и знакомиться с новыми, ходить по выставкам, концертам и книжным магазинам (откуда она уносила кипы книг), да и просто гулять по Нью-Йорку.

На прогулки она иногда брала с собой своего 16-летнего поклонника — Джеймса Хаспила, которому мы тоже обязаны интересными воспоминаниями об актрисе.

Мальчишка, сбежавший из дома, Джимми познакомился с Мэрилин еще в 1954-м, на съемках "Зуда седьмого года". Куда бы Мэрилин ни шла в те дни, ее плотно окружало кольцо фанатов. Ведь тогда она еще не придумала для себя верную палочку-выручалочку — Зельду Зонк.

Однажды Джимми продрался через толпу и вместо автографа осмелился попросить поцелуй. И Мэрилин, изумленно взглянув на дерзкого паренька, улыбнулась и чмокнула его в щеку.

В следующий приезд Монро Хаспил стал ее пажом. Он открывал для Мэрилин повседневную уличную жизнь Нью-Йорка, с которой не очень-то хорошо были знакомы ее богемные друзья. Выполнял ее мелкие поручения, подносил ее покупки, договаривался с таксистами.