Конечно же, Эйлин все понимает. Ведь обе они — девушки, тяжелым трудом пробивающие себе дорогу в жестоком мире шоу-бизнеса. Может, Эйлин подскажет, как выбраться из передряги?..

Мэрилин Монро в 1950-е гг.

Не зря Наташа Лайтес говорила, что ее ученица обладает врожденным даром общаться с людьми, отлично знает, что, кому, когда и как нужно сказать.

"Подружка"-журналистка, разумеется, сделала из трогательного "секрета" Мэрилин сенсационный материал. И произошло простое американское чудо: грешница обернулась мученицей. Над участью хрупкого белокурого ангела, вынужденного разоблачиться ради куска хлеба, рыдали все добропорядочные домохозяйки. "Ночная схватка", вышедшая на экраны летом, имела бешеный кассовый успех. И уже в апреле администрация "20th Century Fox" поручила купить побольше экземпляров того самого календаря для раздачи прессе.

"За прошедшие с тех пор годы множество людей претендовало на роль человека, который "открыл" Мэрилин Монро.

Возможно, человек, который действительно заслужил згу честь, — парень, который дал ей пять долларов на такси и свою визитную карточку в тот день, когда у нее сломалась машина и она иначе не смогла бы добраться на пробы: Том Келли, фотограф, который на самом деле открыл для мира Мэрилин Монро", — полагает Рэнди Тараборелли.

А она, если не считать стратегически важного интервью Эйлин Мосби, и не думала каяться или оправдываться: "Это действительно я в том календаре. Я не хочу оставаться известной только узкому кругу, мне хочется существовать для многих людей, подобных мне самой. Хочется, чтобы мужчина пришел домой! после тяжело отработанного долгого дня, посмотрел на эту фотографию — и ему захотелось бы воскликнуть: "Вот это да!""

Единственным человеком, которого в конечном итоге огорчила и возмутила эта история, был, похоже, Джо Ди Маджио. Ему вовсе не хотелось, чтобы изображения оголенных прелестей его новой подруги мог лапать всякий прыщавый клерк или пьяный ковбой. Однако высказывать свое неудовольствие слишком уж категорично Джо пока что не решался.

Сезон был урожайным на скандалы. Не успели уняться страсти вокруг фотографий, как газетные полосы вновь запестрели заголовками, в которых на все лады склонялось имя Монро. Выяснилось, что мать актрисы, Глэдис Бейкер, до сих пор жива, тогда как Мэрилин уже давно представлялась журналистам круглой сиротой. Некрасиво, что и говорить.

Началось все с того, что в апреле 1952-го умер Джон Стюарт Эли, тот самый прохвост-двоеженец, заморочивший голову некрепкой рассудком Глэдис. Он ухитрился насолить дочери своей "младшей" жены даже своей смертью. Потому что этот факт случайно навел газетчиков на вдову, в очередной раз выписанную из клиники и работавшую сиделкой в Игл-Рок. Кроме того, достоянием прессы стало письмо, отправленное Глэдис дочери:

"Дорогая Мэрилин!

Любимая моя деточка, напиши мне, пожалуйста. Меня здесь всё нервирует, и я хотела бы побыстрее выбраться отсюда. Я хотела бы, чтобы мое дитя любило меня, а не ненавидело.

Целую тебя.

Мама."

"Голливудская сиротка", непорочная даже в своей неотразимой соблазнительности, лгала, она "похоронила" собственную мать, которую, оказывается, много лет прятала по психушкам и даже не навещала!

Это американским домохозяйкам было проглотить труднее, чем пару фотографий в календаре.

Заявление для прессы, которое Мэрилин пришлось сделать на этот раз, составил для нее Сидней Сколски. В общих чертах оно было правдивым. В нем говорилось, что Глэдис Бейкер поместили в больницу, когда ее дочь была еще маленькой, что девочка росла лишенной материнской ласки, но с тех пор, как стала взрослой, всегда помогала Глэдис материально и заботилась о том, чтоб ей как можно лучше жилось.

Нация простила свою любимицу вновь.

Действительное отношение Мэрилин к матери было, конечно же, очень сложным.

"Я знала, что на самом деле нас ничто не связывало, и знала, что в состоянии сделать для нее очень немногое. Мы были чужды друг другу. Наше совместное проживание в Лос-Анджелесе складывалось очень трудно, и даже она отдавала себе отчет в том, что ни одна из нас по сути не знает другую… Мне хочется просто позабыть обо всех тех несчастьях и страданиях, с которыми ей довелось столкнуться в ее жизни, а мне — в моей. Я пока не могу забыть об этом, но хочу попробовать. Когда я становлюсь Мэрилин Монро и не думаю про Норму Джин, мне это иногда удается".

Придет время — и бывшей Норме Джин отчаянно захочется сорвать с себя опротивевшую маску Мэрилин Монро. Но пока она, в душе все еще одинокий перепуганный ребенок, прячется от своих страхов — и от той, кто произвела ее вместе со всеми ее страхами на свет, — за кропотливо созданной сияющей личиной.

Доверенные люди Монро до конца ее жизни и даже после смерти пересылали для Глэдис Бейкер деньги и переписывались с ее лечащими врачами. Но видеть мать Мэрилин было тяжело.

Однако именно в 1952 году, въехав в очередную съемную квартиру, Мэрилин поставила в ней белый рояль — такой же, как тот, о котором мечтала Глэдис, гуляя с крошечной дочкой по Лос-Анджелесу, такой же, как тот, что недолго простоял в их недолго просуществовавшем общем доме… Мучительное, но все же отчего-то сладкое напоминание о несбывшемся счастливом детстве…

После инцидента с "воскрешением" матери Мэрилин Монро актрису начали осаждать самозванцы. Само по себе явление грустное, но в описании Сильвена Ренера оно выглядит даже забавным:

"В ту весну 1952 года все слои общества кишели мнимыми родителями Мэрилин Монро.

Психиатрические больницы Лос-Анджелеса были переполнены душевнобольными, выдававшими себя не за Наполеона, Линкольна или Аль Капоне, а за матерей, отцов, братьев и сестер популярных кинозвезд. Этой весной у сироты Нормы Джин Бейкер, известной под именем Мэрилин Монро, были на этих крошечных территориях за глухими заборами сотни "матерей" и "отцов", "братьев" и "сестер", которые настойчиво звали ее, громко крича и испуская страшные стоны.

Она стала предметом мечты. Один напрашивается к ней в садовники, выращивать в ее саду сорт роз, еще никому не известный. Другой хочет подарить прирученную голубку с ее именем. Третий в обмен на встречу предлагает кинотеатр, который будет называться "Мэрилин Монро". В общем, она стала плюшевым мишкой, игрушкой для всех этих мужчин".

Зная о Мэрилин хотя бы то, что знаем о ней мы, — а знаем мы о ней на самом деле, скажем в который раз, не так уж много, — можно предположить, что нахлынувшая популярность и возбуждала, и пугала ее.

Тем не менее весной, летом и осенью 1952-го она делала все, чтобы упрочить эту популярность, напоминая о себе всеми возможными и невозможными способами.

Неожиданно для всех блестяще озвучила небольшую роль в радиоспектакле "Театра звезд Голливуда". Участвовала в радиопрограмме комика-чревовещателя Эдгара Бергена, развлекая слушателей вместе с двумя постоянными бергеновскими персонажами, Чарли Маккарти и Мортимером Снердом.

В учебном лагере морских пехотинцев военной базы Кэмп-Пендлтон спела на стадионе под открытым небом песенку "Сделай-ка это еще раз", чем привела публику в неистовство. Мэрилин интонировала и двигалась так чувственно, что было совершенно очевидно, к чему именно она призывает почти десять тысяч разгоряченных молодых людей. А она еще и подзадоривала их: "Не понимаю, ребята, почему вы сходите с ума по девушкам в кофточках в облипку? Зачем свистите нам вслед? Отними у нас эти кофточки — и что останется?!"

Она весело сознавалась журналистам, что не носит под платьем "ничего, ну совсем ничего", никаких там сковывающих движения трусиков-лифчиков-корсетов, — она хочет чувствовать себя свободной!