— Мерси! — завывал он. — Мерси!

Она хотела крикнуть ему в ответ: не будет тебе ни Мерси, ни милосердия [2], — и не сумела произнести эти слова. Горло саднило, видимо, от жара и дыма, и она не знала, сумеет ли сделать еще один шаг назад, ибо ощутила себя вдруг такой измученной, иссохшейся, слабой, такой старой …

Она отчаянно желала увидеть себя в зеркале.

— Мерси! — простонал Харкендер так мучительно и изможденно, что она не знала, сумеет ли он произнести еще хотя бы слово.

Черная, будто стеклянная, клешня, тянулась к ней, шаря в воздухе. Он уже слез с кострища, но пламя тянулось следом за ним. Все, что сохранил от него его ангел-хранитель, был страшный черный скелет, танцующий на невидимых струнах, при этом, видимо, не ощущающий боли. Мерси не сомневалась, что боль, державшая в плену Харкендера сейчас, должны быть тяжелей, чем любая, которую он ощущал прежде.

«Ну и как ты, радуешься сейчас, в компании своих ангелов? — безмолвно кричала она. Гордишься тем, что единственный такой человек на земле, кто сумел войти в их царство? И достаточно ли ты могуч сейчас, чтобы править бал на карнавале разрушения и в адской обители разврата?»

— Мерси! — беззвучно кричал он. — Мерси! Мерси! Мерси!

Он и прежде молил о милосердии — ей это было известно — когда прошел через пожар, уничтоживший его дом, и когда страдал от медленного, постепенного восстановления своих нервных окончаний, беспомощно лежа на больничной койке. Он молил о милосердии прежде, и его пришлось ждать много долгих лет, прежде чем выкарабкался. Трусость подсказывала ей: он сумеет это вынести. И та же самая трусость уверяла: ей это не нужно.

Теперь он повернулся спиной к стене, и выход был отрезан. Дьявольская черная клешня тянулась к ней, пытаясь утащить в преисподнюю. Сознание подсказывало, что она это заслужила. Что эти двадцать пять лет лжи были несправедливы, и за все надо платить. «Но неужели сейчас? — кричал внутри нее полный ужаса голос. — Пожалуйста, Боже, только не сейчас!»

Она никогда прежде не взывала к Богу, просто не верила, что ей ответят.

Не могла она и решиться взять тянувшуюся к ней руку, но что-то за нее сделало это. Некто, кому реально принадлежало ее тело, дотянулось и взяло страшную руку Харкендера, сжав ее, подобно милосердному союзнику.

Как только она коснулась руки, Мерси увидела лицо Харкендера — или то, что от него осталось — очень ясно. Она видела угольно-черный череп и горящие глаза, блестящие зубы в безгубом провале, напоминающем дьявольскую усмешку.

Она не сомневалась: то было лицо Харкендера, но при этом на него словно бы наложилось другое лицо, совершенно иное по форме и содержанию.

Новое лицо мягко глядело на нее небесно-синими глазами. Это было прекрасное лицо, но она сразу отказалась видеть в нем лицо ангела — как и прежде отказывалась. И все равно, узнала его очень быстро.

Рука потянула ее — нежно, но без лишней вежливости, прямо в пламя. Она начала гореть, и ей не понадобилось зеркала, чтобы увидеть, в кого она превратится.

Нелл оставила Гекату и Анатоля Домье вместе с кучей своего багажа возле дома для гостей в деревне, пообещав прислать за ними, когда заручится разрешением отца. Она собиралась прогуляться пешком до Конца Света, но по дороге ее перехватила тележка булочника. Этот булочник знал ее и пригласил поехать вместе с ним.

Поездка не отличалась особым удобством. Дорога оказалась выщербленной, разбитой, их то и дело задевали обвисшие ветви деревьев, которые следовало обрезать еще пару лет назад. Булочник извинился от имени своего лендлорда, чьи люди все ушли на войну, оставив дорогу в плачевном состоянии. — Великий сад Англии пришел в запустение, — пробормотал он. — Вот растения и расползлись, куда ни глянь.

— Лучше уж так, чем когда их разносит на куски взрывом, и они валяются в грязи пополам с кровью, — отвечала она.

Неясный дневной свет просачивался сквозь вершины деревьев, но Нелл лес вовсе не казался дремучим. Зеленый, мирный, «уснувший» — такое определение она предложила вместо «одичавший». Она могла представить, как эти густые древесные кроны нагоняют страх, но только не на нее. Да и булочник явно радовался возможности совершить поездку в этих местах. Молочник и почтальон, разумеется, тоже. Если коттедж и находится под плотной защитой, как утверждала Геката, видимо, стражи рассеяны по округе.

Нелл забрала у булочника хлеб, спускаясь с повозки, и на всякий случай купила еще пару буханок в ожидании гостей. Булочник ничего на это не сказал, нацарапав пару строк в своей книге, не спросил и о том, сколько хлеба привозить в дальнейшем. Нелл посмотрела ему вслед, махнула на прощание и шагнула сквозь железные ворота.

Она опускала за собой задвижку, когда увидела, что отец вышел поздороваться с ней. Она положила хлеб на землю, обнимая его. И не сразу заметила, что кто-то подошел забрать буханки. Когда она разжала объятия и отступила в сторону, то увидела эту женщину. Нелл поначалу не узнала ее, хотя что-то в ее внешности было смутно знакомое, и глаза удивительного цвета пристально разглядывали Нелл.

— Ну вот, — сказала она тоном восьмилетней девчушки, — я и дома.

— Нелл, это Мандорла Сулье.

Нелл в удивлении уставилась на гостью, не ожидая застать ее здесь, но кроме того, еще поразившись, как может состариться волчица-оборотень. И не смогла произнести ничего, кроме: — О!

— Беспокоиться не о чем, — быстро заверил ее Лидиард. — Она никому не причинит вреда. Она пришла ко мне за помощью.

— И получила ее, — добавила бледная женщина. — Меня принес Пелорус; мы больше не всемогущи.

Нелл кивнула, показывая, что не возражает. — Там, в деревне, ожидают еще двое просителей о помощи, — произнесла она. — Мир вдруг охватил энтузиазм проторить тропу к твоим дверям.

— Кто? — резко спросил отец.

— Человек по имени Анатоль Домье. Ты его не знаешь. Он утверждает, будто во сне получил приказ отыскать тебя. И вроде бы ему доверили передать послание — доверил кто-то, утверждающий, будто он — Саймон. Другую ты встречал прежде. Она называет себя Гекатой.

— Гекатой? — Он словно бы с трудом в это верил. — Геката ждет в деревне разрешения прийти, послала тебя в качестве гонца?

— Она утверждает, что другие способы коммуникации заблокированы. И боится использовать свою силу, к тому же, мне кажется, ее осталось очень мало. Сомневаюсь, что возраст начал сказываться на ней, но некие сверхъестественные процессы разрушения, похоже, гложут ее душу. — Произнося эти слова, она оглянулась — но Мандорла отвернулась забрать хлеб.

— Лучше я пойду в деревню, — сказал Лидиард.

— Не надо, — остановила его Мандорла. — Оставайся здесь, с дочерью. Я стану твоим вестником.

Лидиард нахмурился, сомневаясь. Нелл полагала, ему хотелось узнать, что нужно двоим путникам, прежде чем он впустит их в дом.

— Они оба выглядят довольно смирными, — сообщила она, хотя и не знала, вправе ли выносить свои суждения. — И я подозреваю, им тоже нужна поддержка, которую может дать твой хранитель. Если верить Гекате, снаружи происходит нечто разрушительное, но ты, видимо, слишком ценен, и тебя защищают от этой угрозы.

— Геката прежде обладала достаточной силой, чтобы выстроить собственную гавань в другом мире, — нерешительно вымолвил ее отец. — Или же пребывала в фаворе у своего создателя, и он делал это для нее.

— С тех пор мы все вышли из фавора, — протянула Мандорла, услышав его слова уже с порога — Все, за исключением Зелофелоновых щенков.

— Они тоже подвергаются нападениям, — сказала Нелл, сожалея, что разговор принял подобный оборот. — Домье перед этим посылали с другой миссией — стрелять в Люка Кэпторна. Покровитель Кэпторна выручил его, но его собственные силы тоже, должно быть, на исходе. Геката считает, любой ангельской мощи сейчас можно противостоять.

Теперь уже Лидиард покачал головой. — Пойдем внутрь, — сказал он ей. — Не стоит торчать на холоде, обсуждая такие вещи. Твои вещи в деревне?