Леонид еще помедлил на вершине холма, притворяясь, будто выбирает удилище в кустах орешника, но все напрасно. А потом он подумал: вдруг она нарочно к нему не выходит? — и, уязвленный таким равнодушием, побежал прочь. Совсем рядом протекала горная речка; сейчас, в разгар лета, она пересохла, лишь тоненькая струйка вилась меж камней, но Леонид издавна знал тут одну отличную заводь. Здесь скрывалась баснословной величины форель, о которой шла слава по всей округе; эта упрямая рыбина никому не давалась в руки: ни неумелым любителям — рудокопам, ни даже столь опытным, искушенным рыболовам, как сам Леонид. Редко кому случалось увидать форель-великаншу — разве что в сумраке, на глубине четырех футов помаячит ее смутная тень; лишь однажды зоркому Леониду посчастливилось увидать ее во всей красе. Чем только он в тот раз не пытался ее соблазнить: и раскрашенной мухой и иной наживкой; и вдруг, когда он, прячась за песчаным бугорком, привстал на коленях, из кармана у него выпала розовая пятицентовая марка, затрепыхалась, подхваченная ветерком, и медленно опустилась на тихий затон. Потерять пять центов — не шутка! Испуганный Леонид потянулся за маркой, как вдруг что-то молнией метнулось из темных глубин, вода зарябила стремительной игрой света и тени, о ближний камень плеснула маленькая волна — и марка исчезла. Мало того: еще на мгновенье форель застыла, вся на виду, и явно ждала новой подачки! Заговорил ли в ней охотничий азарт, или бумага и клей показались ей новым изысканным лакомством, — этого Леонид так и не узнал. Увы, у него не было второй марки! Пришлось оставить форель в речке, зато блестящую мысль он унес с собой. Он уже не расставался с этой мыслью, и в кармане у него всегда была запасная марка. А вот теперь, когда у него есть еще и крепкая, но тонкая, как паутинка, леска, и новый крючок, и только что срезанный гибкий прут для удочки, теперь он попытает счастья!

Но судьба решила иначе. Едва он спустился узкой тропинкой на поросший соснами берег речки, его чуткое ухо уловило в ближнем кустарнике какой-то необычный шелест, а потом он вздрогнул: его окликнули. И он узнал голос — то была она! Он сразу забыл о форели. Сердце его сильно забилось; приоткрыв рот, подняв глаза, он ждал свою богиню, как ждет первого свидания робкая юная дева.

Но миссис Бэрроуз явно была совсем в ином расположении духа. Она остановилась перед ним, тяжело дыша, вся красная от жары, влажные завитки растрепавшихся волос прилипли ко лбу, нарядные домашние туфельки запылились, мало того: в глазах ее горел недобрый огонек, и совсем уж недобрые складки легли у губ.

— Несносный мальчишка! — еле выговорила она, запыхавшись, прижимая руку к груди, а другой рукой подбирая вокруг тонких щиколоток юбку, в которую впились колючки ежевики. — Почему ты меня не подождал? Мне пришлось всю дорогу бежать за тобой!

Робея и мучительно запинаясь, Леонид стал оправдываться. Он ждал у дома и потом еще на холме; он думал, она не хочет его видеть.

— Как же ты не догадался, что этот человек не давал мне выйти из дому! — с досадой перебила она. — Как же у тебя не хватило ума понять, что он меня подозревает и все время за мной следит, не дает шагу ступить, и, когда приходит почта, он глаз с меня не спускает, даже сам ходит на почту, проверяет, все ли мои письма он видел! А ты мне что-нибудь принес? — нетерпеливо прибавила она. — Да что же ты молчишь?

Раздавленный, мучимый угрызениями совести, Леонид подал ей письмо. Она почти вырвала конверт у него из рук, распечатала, пробежала глазами несколько строк — и лицо ее преобразилось. В глазах и на губах задрожала улыбка. Леонид воспрянул духом: вот она уже и не сердится, и какая она красивая!

— Он тоже мальчик, миссис Бэрроуз? — спросил он застенчиво.

— Н-ну… не совсем, — сказала она, сияя очаровательной улыбкой. — Он старше тебя. А тебе он что написал?

Вместо ответа Леонид протянул ей письмо.

— Вот бы мне его повидать! — сказал он несмело. — Письмо ну просто замечательное! Прямо первый класс! Он молодчина, я его страх как полюбил!

Миссис Бэрроуз без особого интереса пробежала глазами письмо.

— Уж, пожалуйста, не люби его больше, чем меня! — сказала она со смехом, и голос ее звучал ласково, и глаза тоже смотрели ласково, и она даже мимолетно погладила его по щеке.

— Как можно! Я никого никогда не полюблю, как вас! — серьезно произнес Леонид.

Он сказал это с такой безграничной верой, смотрел так правдиво и открыто, что женщине стало не по себе. Но тут же она встрепенулась и досадливо вскрикнула:

— Опять этот негодяй меня преследует! — Она посмотрела на вершину холма. — Ну, конечно! Смотри, Леон, сейчас он свернет на эту тропинку. Что же делать? Он не должен видеть меня здесь!

Леонид поднял глаза. Да, это был Бэрроуз; но он, по-видимому, просто направлялся кратчайшим путем туда, где работали его люди. Леонид уже не раз видел, как он ходил этой дорогой. Но это самая удобная тропа на всем крутом откосе, и в конце концов муж с женой неминуемо столкнутся на ней. Мужчина еще мог бы уклониться от встречи, пробраться кустарником по нелюдимой каменистой тропинке, проходящей немного ниже, но женщине ее не одолеть! И тут Леонида осенило.

— Я его сюда не пущу, — уверенно сказал он. — Вы только спрячьтесь тут, за камнем, и сидите тихо, покуда я не ворочусь. Он вас еще не увидал.

Миссис Бэрроуз едва успела отступить за камень, а Леонид уже метнулся по тропе навстречу ее мужу.

Но любопытство взяло верх, и сейчас же она осторожно принялась за ним подглядывать. Немного не добежав до Бэрроуза, мальчик остановился, и кажется, встал на колени. Что он там делает? Муж медленно приближался. И вдруг тоже остановился. Тотчас же до нее донеслись их взволнованные голоса, и еще через минуту, к изумлению миссис Бэрроуз, ее муж стал торопливо спускаться по склону на нижнюю тропинку, изредка оглядываясь, потом заспешил прочь и скоро скрылся из виду.

Не успела женщина понять, что опасность миновала, как Леонид уже стоял рядом с нею.

— Как ты сумел его спровадить? — с жадным любопытством спросила она.

— Гремучкой, — серьезно ответил мальчик.

— Чем, чем?

— Там была гремучая змея, ну, знаете, такая ядовитая.

— Гремучая змея?! — Она испуганно подобрала юбки и во все глаза уставилась на Леонида.

Мальчик, весь во власти недавнего приключения, совсем было позабыл о своей богине, но теперь поспешно обратил к ней преданный взгляд и ободряющую улыбку.

— Ну да, но вы не бойтесь, со мной она вас не тронет, — мягко успокоил он.

— Но как же ты это сделал?

Он пытливо поглядел на нее и спросил с сомнением в голосе:

— Я бы вам показал… а вы не испугаетесь? Только со мной вам бояться нечего, — прибавил он гордо.

— Да… то есть… — с запинкой начала миссис Бэрроуз, но любопытство опять взяло верх над страхом, и она прибавила шепотом: — Покажи скорей!

Он пошел впереди нее и наконец остановился у того места, где недавно опускался на колени. Тут тропинка была совсем узкая — прокаленный солнцем голый каменный уступ, едва впору пройти одному. Леонид молча показал на щель в камне, снова опустился на колени и начал тихонько, переливчато свистать. Прошла минута-другая напряженного ожидания, и вдруг что-то шевельнулось — пугающее, скользящее… Оно скользило так плавно, с такой невыразимой грацией… невозможно было отвести глаза. И вот показалась узкая, плоская голова с холодными глазами, и за нею чешуйчатая, расчерченная желтым лента длиною около фута; на мгновение змея замерла, потом, описав в воздухе ровный, изящный полукруг, повернула голову к свистящему мальчику. Свист оборвался, и змея, лишь наполовину поднявшись из расщелины, застыла, словно и сама обратилась в камень.

— Вот и мистер Бэрроуз это самое увидел, — тихо сказал Леонид. — Потому он и удрал с тропы. Я только позвал Уильяма Генри (я этого змея зову Уильям Генри, и он знает свое имя), а потом закричал и предупредил мистера Бэрроуза. Хорошо, что вовремя поспел, еще бы минута — он наткнулся бы на Уильяма Генри, тут бы ему и конец. Гремучие змеи никому дорогу не уступают, сразу жалят.