Над Болинасской равниной разгулялся ветер. Он вздымал мелкую солончаковую пыль, гнал ее по ровной, блеклой полосе дороги, и если до сих пор дорога эта хоть как-то разнообразила пейзаж, то теперь стала совсем неприметной. Впрочем, поднятая ветром туча пыли в то же время оживила окрестность: на пустынном горизонте вдруг замаячили очертания лесов, там, где только что не было ни души, зашевелились упряжки. И даже Сью Бизли, хозяйке фермы «У родника», как ни привыкли ее глаза к унылой перспективе, которая открывалась с порога ее дома, тоже раз-другой что-то почудилось, когда она, заслонив маленькой красной рукой свои светлые ресницы, разглядывала пустынную дорогу.

— Сью! — окликнул ее из дома мужской голос.

Сью не ответила и даже не шелохнулась.

— Сью! На что ты там вылупилась?

На местном языке это, очевидно, значило «засмотрелась», потому что Сью, не поворачивая головы, медленно и лениво ответила:

— Вроде бы кто-то шел по дороге. А теперь вот никого не видать.

В произношении этих людей и в их манере изъясняться было нечто от печального однообразия бескрайней прерии. Но если тягучая интонация женщины все же была мелодичной, то в монотонном голосе мужчины не чувствовалось ничего, кроме усталости. А когда женщина вернулась наконец в дом, то, глядя на них обоих, можно было заметить подобное же различие и в их наружности.

Муж женщины, Айра Бизли, стал жертвой своей беспечности и нерадивости, а также невезения и болезни. У него не хватало трех пальцев — два он отсек косой, а третьего, большого, пальца и мочки левого уха лишился, когда в руках у него взорвалось ружье, в которое он насыпал слишком много пороху; колени его были изуродованы ревматизмом; к тому же он прихрамывал на одну ногу из-за того, что кривые ногти вросли в мясо. Все это лишь подчеркивало его природную неуклюжесть. Зато ладная фигурка его жены — Бизли были бездетны — сохранила девическую стройность и округлость. Черты лица миссис Бизли были неправильны, но не лишены своеобразной привлекательности, светлые волосы, в которых проглядывали более темные пряди, можно было все же назвать белокурыми, а солончаковая пыль и загар придавали ее лицу смугловатый оттенок.

Сью жила здесь с того самого дня, когда Айра неуклюже помог ей, угловатой пятнадцатилетней девчонке, вылезти из фургона, остановившегося у его порога, того самого фургона, в котором за две недели до этого умерла ее мать. Это была их первая остановка в Калифорнии. На другой день, когда Сью пошла по воду, Айра попытался сорвать у нее поцелуй, но вместо этого его окатили водой: девушка знала себе цену. На третий день между Айрой и отцом Сью начались переговоры насчет участка и скотины. На четвертый — переговоры продолжались уже в присутствии девушки. А на пятый они втроем сходили к приходскому священнику Дэвису, который жил в четырех милях от фермы, и Айра и Сью обвенчались. Весь их пятидневный роман начался и закончился на том самом клочке земли, который Сью только что видела с порога; одним взглядом, брошенным из-под светлых ресниц, она могла окинуть место, где произошло важнейшее событие ее жизни.

И все же, когда муж вышел из комнаты, что-то заставило ее отложить тарелку, которую она мыла, и, накинув полотенце на красивые обнаженные плечи, женщина снова прислонилась к косяку, лениво оглядывая равнину. Внезапно огромный столб пыли, за которым по дороге волочился длинный, изодранный шлейф, надвинулся на нее и на миг скрыл весь дом. Когда же он унесся прочь, что-то вдруг появилось или как бы вывалилось из этого шлейфа за узенькой полоской невысоких кустов, опоясывавших ферму «У родника». Это был человек.

— Ну вот, я же знала, что там кто-то есть, — начала она вслух, но почему-то замолчала. Потом повернулась и пошла было к двери, за которой только что скрылся ее муж, но у порога снова заколебалась. И вдруг решительно вышла из дому и направилась прямо к роднику. Когда она подходила к кустарнику, оттуда выглянул, пригнувшись, покрытый пылью человек. Сью не испугалась его: очень уж измученным он казался, и голос его, задыхающийся и прерывистый, звучал неуверенно, смущенно и умоляюще.

— Эй! Послушайте!.. Спрячьте меня, ладно? Хоть ненадолго. Понимаете… дело в том, что… за мной гонятся. Прямо по пятам, вот-вот нагонят. Спрячьте куда-нибудь… пока они не проедут. Я вам потом все объясню. Скорей! Ради бога!

Все это нисколько не поразило женщину и даже не показалось ей странным. К тому же незнакомцу пока что не грозила опасность. Он не был похож на конокрада или разбойника. Бедняга попытался даже рассмеяться с горечью и в то же время виновато: дескать, неловко же мужчине в такую минуту просить помощи женщины.

Она бросила быстрый взгляд в сторону дома, и он, заметив это, торопливо проговорил:

— Не выдавайте меня. Спрячьте так, чтоб никто не видел. Вам я верю.

— Пошли, — сказала она вдруг. — Держитесь по эту сторону.

Он понял ее и, низко пригнувшись, как собака, шмыгнул к ее ногам, прячась за юбкой, а когда женщина неторопливо направилась к сараю, стоявшему в полусотне шагов от кустарника, беглец держался так, чтобы она заслоняла его от окон дома. Дойдя до сарая, она быстро приоткрыла дверь, сказала: «Полезайте наверх, на сеновал», — снова затворила дверь и уже собралась уходить, как вдруг изнутри послышался негромкий стук. Рассерженная Сью открыла дверь, и он выпалил:

— Я вот что хотел вам сказать: этот подлец оскорбил женщину! А я бросился на него и…

Но Сью уже захлопнула дверь. Беглец сделал серьезный промах. Ему не следовало, оправдываясь, упоминать о представительнице ее вероломного пола. И все же, когда Сью шла домой, ничто в ней не выдавало волнения; вот она переступила порог, тихонько подошла к двери в смежную комнату, заглянула туда и, увидев, что муж поглощен плетением лассо и, по всей видимости, не заметил ее отсутствия, снова как ни в чем не бывало принялась мыть посуду. Но вот что любопытно. Если перед тем Сью делала это рассеянно и небрежно, словно ее занимали какие-то посторонние мысли, то сейчас, когда она и в самом деле была поглощена раздумьем, движения ее были старательны и аккуратны. Сью бережно брала каждую вымытую тарелку, придирчиво оглядывала, нет ли где трещинки, потом осторожно вытирала ее полотенцем, а перед глазами у нее все время стоял человек, которого она спрятала в сарае. Так прошло несколько минут. Но вот на дом обрушился новый порыв ветра, еще одно облако пыли пронеслось мимо двери, потом послышался стук копыт и кто-то громко окликнул хозяев.

Айра выскочил из комнаты и очутился на пороге почти одновременно с женой. К дому приближались двое вооруженных всадников, в одном из которых Айра узнал шерифа.

— Был здесь сейчас кто-нибудь? — отрывисто бросил тот.

— Нет, никого.

— И мимо никто не проходил? — продолжал допытываться шериф.

— Нет. А в чем дело?

— Вчера ночью в «Монте» у Долорес один циркач зарезал Хэла Дадли, а к утру сбежал. Мы гнались за ним по пятам до самого края равнины, но потеряли из виду в ваших треклятых песках.

— Ба, да ведь Сью, сдается мне, видела кого-то, — вдруг вспомнил Айра. — Верно, Сью?

— Так какого же дьявола она до сих пор молчала… Прошу прощения, мэм, я вас не заметил… Тут такая спешка.

Едва Сью шагнула вперед, как с голов обоих всадников слетели шляпы, а их лица расплылись в смущенной и в то же время восхищенной улыбке. На смугловатых щеках Сью проступил бледный румянец, глаза заблестели, она удивительно похорошела. И даже Айра ощутил легкое волнение, совсем было забытое за унылые годы супружества.

Молодая женщина вышла во двор, прикрывая полотенцем свои красные руки, но оставляя на виду округлые белые локотки и красивые открытые плечи, и стала пристально вглядываться вдаль, не обращая внимания на двух мужчин, к которым подошла почти вплотную.