Странно - человек ведь тупой, никогда таким делами не занимался и ТВ почти не смотрит, и что его так разогрело туда идти? Скажи я ему такое пару дней назад, он просто бы заржал. Это в лучшем случае, в худшем - морду бы набил. За что? За то, что это те самые «городские джунгли», против которых он сейчас выступает, сам не понимая этого. А тут все это на бумажке краси-вой написано. Да, и еще: по любому, Клим это бумажку ему дал.

- Тогда что? – говорит и смотрит на меня. Казалось, весь его маленький мозг старался меня понять и не мог, он крутил эту бумажку в руках, как свя-щенник Библию.

- Ну, есть этот листок и что теперь? - говорю. Голова начала опять болеть, да и от этой водки замутило. – Закусывать будешь?

Санек молчал.

- А я закушу, - сказал я и пошел на кухню за хоть чем-нибудь, что могло отбить эту тошноту.

Санек в это время сидел и молчал. Может, сказать ему было нечего, мо-жет еще что-нибудь, но он молчал. Принес нарезанной колбасы, мама в холо-дильнике оставила еще в пятницу, а я ее только сейчас обнаружил.

Опять налили и выпили.

- Клим организует мобы на марш. Пойдешь..? Он и от армии откосить поможет, - протараторил Санек, используя, наверное, единственный довод. И как запомнил - я ведь мимолетно упомянул об этом в пятницу?! Вот и считай людей тупыми и недалекими - то, что надо, всегда увидят и запомнят.

- С какого это он от армии откосить мне поможет?

- Ну… Это самое… Ну, как бы, проявишь себя, сделаешь пару дел, а он… это… нужные рычаги включит.

- Каких дел? Какие рычаги?

Мелет - и сам не знает, что мелет.

- Всяких, - размыто проговорил Санек. Мне почему-то показалось, что Саня придумал это все про службу.

- Криминал? – спрашиваю, и поверить себе не могу, зачем я это спраши-ваю - конечно же, криминал.

- Не знаю…, - скорее утверждение, чем отрицание или непонимание.

- То есть вместо армии в тюрьму? - водка опять пробила брешь в само-контроле.

- Как знаешь… Так че, не пойдешь? - сказал Санек.

Мне почему-то стало его жалко. Он не был похож на прежнего Санька, излучавшего уверенность и силу, пусть тупую и недалекую, но силу. Он сам не знал, что ему делать и дело тут было не в моих речах, он и сам не горел жела-нием туда идти, просто его «попросили». Его сознание говорило ему - «тебе это не надо», и он соглашался с ним. Но ему ведь «порекомендовал» авторитет и как он может его ослушаться? Дело было даже не в Климе, дело было в самом Саньке. Он пытался заставить себя думать, но у него не получалось, он пони-мал и знал входы и выходы из многих ситуаций, но политика… он просто не мог понять этого. Поэтому и теребил в руках этот листок помойный, чтобы хоть в нем найти оправдание своим действиям. Убеждая себя, что это он идет по собственной воле, а не по чьему-то приказу.

Хотя, может, все гораздо прозаичнее было, - он просто денег был должен, не знаю…

- Не пойду и тебе не советую, - попытался отрезать я.

- А ты меня не учи, - его кулаки сжались. Ну вот - стандартное действие - не понимаю, значит, сломаю.

- Да я, нет…, - комок в горле встал и не хотел выходить при виде сжатых кулаков. Он меня побьет и сильно.

- Ну вот и все, - сказал он, видимо, почувствовав мой страх. Такие, как он, всегда это чувствуют, как животные. Он тупо смотрел на меня с видом победителя. Конечно, второй раз он предлагать бы не стал, для себя он сделал вывод: «если я не с ним, значит, я против него». Такие, как он, всегда мыслят крайностями.

И на меня вдруг нахлынуло то самое ощущение, посетившее меня на скамейке перед уродами.

- Что изменится от того, что вы выйдете и вас отдубасят дубинками? Что с того изменится? Героями будете? Ах, как мы круты, за свободу! Кто такие эти оппозиционеры? Кому они реально помогли? Они защищают бандита! Они делают деньги на всем этом!! Твоя свобода - в твоей голове, а не в ихних баш-ках, какими бы умными они не были! Здесь надо жить, а их интересы мне по барабану. У меня свои интересы, я хочу жить. Что, правительство заставляет людей быть такими, какие они есть? Что заставляет людей…

Тут я задел стопку рукой, и она упала на пол.

Поднял, не разбилась, но мысль уже потерялась.

Я попытался продолжить:

- Что, дураки, Кондопогу забыли? Что там творилось?

- Мммм…. - Санек ничего не понял, но - и кулаки разжал.

Нет, его мои слова, конечно, не переубедили, но он просто не мог меня ударить - и все тут. Он со мной вырос, он жил здесь, он учился со мной в од-ном классе, но даже это не могло стать причиной, того, что он меня не уда-рил. Короче, так и не понял я ничего, какая в нем произошла перемена. Он просто долил себе водку в стопку, допил и ушел, ничего не говоря.

- Я просто хочу сказать, они устроят это шествие, люди получат по голо-вам, а они разъедутся по своим Рублевкам, Лондонам, Парижам и Нью-Йоркам, и там будут показывать это все. А что изменится для тебя? Ничего. Только в ментуру заберут, да в перспективе по этапу пойдешь, а матери твоей что…, - орал я ему в спину. - Да ты, с этим Климом якшаясь и так, там скоро будешь, - это уже в закрытую дверь.

Ушел.

- Живи своим умом, а не хренью всякой, - пробурчал я себе под нос.- Где твои «Королевы» и шахи?

И - скрип-скрип над головой.

- Слышно? - проорал я и, что было силы, кулаком ударил в стену.

Дальнейшего не помню, отключился.

А потом пришли эти две опойки. Может, еще кто приходил или звонил - не знаю.

Только Барсик сидел на столе, не обращая внимания на колбасу и смотрел на меня - то ли с укором, то ли просто пытаясь понять что-то.

Кот смотрит на человека сверху вниз. Это правда. Куда мне до него.

Вот опойки ушли, голова разболелась - просто ужас. Съел последний анальгин, невесть как его нашел в коробке с лекарствами.

Помогло, но похмелье осталось. Головокружение, тошнота, все прям бе-сит. Пошел и взял пиво из холодильника. Налил себе стакан и выпил залпом. Как бы противно ни было, а помогло. Еще эти докторишки советуют не по-хмеляться, всякое говно есть, чтобы прошло, врут!

И опять этот гам, наш Гайд-парк продолжал жить. На улице было столпо-творение, центром которого была баба Нина. Она живо возмущалась. выдава-ла какие-то тирады и бабки, обступившие ее со всех сторон, активно подда-кивали. Как-то взгляд мой зацепился за одну из них - бабка, маленькая, красномордая такая. Она жевала слова, было ничего не понять из того, что она лепит, только «ага-ага-ага» и было слышно.

Гребаный верзила Артур опять сидел на скамейке и что-то доказывал Ак-сакалу, активно жестикулируя руками.