В тот день «ГГГ» пришла вместе с представителем управляющей компа-нии, женщиной бальзаковского возраста, с резко выпирающей попой и слегка лоснившимся лицом, с которого немного растерянно смотрели белые рыбьи глазки. Представитель УК держалась поодаль, пока «ГГГ» весело разговаривала с населением скамейки, бесконечно поправляя свою прическу - знаете, такой старый, как в советском кино популярный, зачес на химии.

Наконец, стали собираться остальные. Стало поинтересней, менять пози-ции не стал, на балконе было бы лучше, но я все боялся, что меня заметят Тоха и Коробок.

Мое удивление вызвало практическое отсутствие новых лиц. Все те же люди, собирающиеся здесь каждый вечер. Алкаши сидели на трубе, напротив скамейки. К ним подошел Адольф, со всеми церемонно поздоровался (даже со валявшимся на земле Кульком) и встал рядом. Руки в карманах камуфляжных штанов, черная майка с триколором – черный, желтый и белый, с надписью какой-то. В зубах – окурок. Он прищурился как бывалый, оценивая иннова-цию от Артура, умник хренов. Оскалился довольно, видать, понравилось. Ин-новация заключалась в следующем – Артур надул презерватив, нарисовал на нем морду и привязал сие произведение к дереву, напротив скамейки. Это деревце тоже вечный камень преткновения. Одни говорят срубить его, другие – не надо. Впрочем, не в дереве дело было.

В центре скамейки сидела баба Нина, как всегда, немного сутулясь из-за своего высокого роста. Положив руки на колени, она хитро чему-то ухмыля-лась и щурилась.

Старшая стояла как дурацкий памятник, вполоборота. Спиной к дверям подъезда и левым боком к скамейке, перед ней расположились малозаметные жители дома. Они виделись мне серой безмолвной массой, в которой, как изюм, попадались знакомые лица. Например, похожая на борца сумо жен-щина (не знаю, как ее зовут, но вижу ее часто), и дворничиха, сейчас что-то обсуждавшая с низкорослой женщиной. Дочка офицера отставного, Натальей ее вроде зовут.

Я еще в школе учился, когда она с каким-то курсантом встречалась (есть тут у нас в городе офицерское училище), а отец запретил, и тут, на стоянке прямо, этому курсанту морду бил, орал, чтобы больше его не видел здесь. Кровищи было море. Не понимаю я этого, если человек любит, он виноват, что ли? Зачем избивать, словно какого-то подонка? Впрочем, никому это не надо.

Были там и лица, которые я уже видел, но ничего сказать о них не мог. Какой-то длинный худущий мужик с мелкими усами. Молодая женщина с ре-бенком на руках, не из тех, кто все время здесь торчит с детьми (эти-то не явились вовсе), ещё кто-то…

Но было видно, что многие не пришли, особенно те, кто среднего возрас-та. У людей свои дела, свой дом и не многие-то хотят тратить своё время на собрания, где ничего не решается. А потом, наш подъезд и наша «синяя» ска-мейка - не самое удачное место для собрания жильцов.

А может, и наоборот. Это с какой стороны посмотреть.

Итак, «ГГГ» начинала собрание. Положив бумаги на табуретку, вынесен-ную бабой Галей, она призывала всех к тишине. Не знаю почему, но я огля-нулся, стрельнув взглядом по окнам соседних домов. Удивительно, почти во всех окнах соседних домов торчали головы.

И этот дым от помойки - так и тянулся. Почему никто не погасит…?

Тем временем, старшая все призывала и призывала к тишине своим зычным голосом, но лишь резкий выкрик Артура, обращенный к людям, сто-явшим напротив «ГГГ», возымел действие. Довольный собой Артур деловито положил руки на колени и расправил плечи.

До чего же он меня бесил! Такие, как он, всегда считают, что если они сильнее, значит, они тут главные. Безумно захотелось гаркнуть ему – заткнись сам, упырь, но я трус по природе и, если всех это устраивает, то зачем в героя играть?

Наконец, старшая начала выступление. Именно выступление, она гово-рила так, как будто здесь не собрание, а кружок самодеятельности.

- Ну, раз никому не надо, начнем, – сказала она в сердцах, окинув взгля-дом всех пришедших. Только гармошки не хватало.

Затем началась скука. Старшая долго рассказывала о прогрессе, достиг-нутом в последние время. Ее монотонная речь навевала такую тоску и скуку, что я, сука такая, прослушал, в чем именно этот прогресс заключался. Вообще обидно, что прослушал, так бы хоть постебался. Потом она отмечала хорошее качество субботника, прошедшего накануне.

- Особенно хочется отметить Костю, - говорит, скользя по толпе взглядом. - За хорошую работу на субботнике и отличное содержание своей пригараж-ной территории. Костя, благодарность тебе. Где Костя?

Костя - это барыга из соседнего подъезда, он не пришел, поставив «ГГГ» в глупое положение. Впрочем, вышла она из него легко, рассыпавшись в благо-дарностях дворникам и тем, кто подрезал кусты и вырубал лишние деревья. Короче, скука была смертная. Я почти не слушал эту хренотень. Я пытался разглядеть бумажку, лежавшую раньше на табуретке, а теперь перекочевав-шую в руки представителю управляющей компании, которая тупо смотрела в него, будто в первый раз видела. Назначение табуретки понял сразу – «стол», для сбора денег и подписей. Значит, все это бред – и все эти восхваления и все остальное, не для этого вы собрание организовали, не для этого!

Так и получилось. Еще минут двадцать она несла эту ахинею. Затем по-делилась планами на будущее. Планами новой жизни - это ее слова. Мне захо-телось спросить: новая жизнь, - это какая? Ведь слово «новый» подразумевает все, что угодно – от рождения ребенка, до посадки в тюрьму. Это всего лишь следующий шаг, а куда - неизвестно, можно только предполагать.

В речи старшей, слово «новый» имело, несомненно, только положительное значение. Дежа вю какое-то. Она опять толкнула речь о планах и светлой пер-спективе – о новом магазине, который будет располагаться ближе. По ее сло-вам, этот проект, как и проект детской площадки, уже подали наверх. Слово «наверх» просто завораживало.

«Наверх» - туда, к тем, кого никогда не видели и не увидят. Эти самые верхние должны одобрить то, о чем им и дела-то нет, и не будет никогда. Тем не менее, наверх так наверх, просто магия какая-то. А потом началось самое интересное.

С чего это началось, если честно, я не заметил. Мое внимание заняла Настя, появившаяся у соседнего дома. Ради того, чтобы ее получше разгля-деть, я даже из кухни в комнату перешел. Она прогуливалась с Ксюшей, ка-тившей перед собой коляску с ребенком и лузгавшей семечки. Я мог бы смот-реть на нее часами, просто вот так сидеть и смотреть, не пошло, не с мыслями как бы скорей затащить ее в постель, а просто смотреть, не отрывая глаз, и любоваться ею. Вот вам и внутренний мир, и одиночество. Стоило ей появиться на горизонте, как остальные вещи становились неважными. Существует только она, и по барабану все принципы, по барабану все… остается только предательское ощущение своей неполноценности и несоответствия ей. Сижу как баран, на уродов смотрю, тоже мне занятие.

Они двигались в сторону остановки. Все дальше и дальше. Как парусник, подхваченный попутным ветром, она все отдалялась и отдалялась от моего взгляда. Дальше, дальше и дальше. И видеть ее становилось все труднее и труднее. «Бегущая по волнам», подумалось мне.

Александр Грин, кажется. Почти Гринин.