– Ты ставишь на то, что Фестиваль их прикончит.

– Ага.

– Готов запустить топливный насос, – заявил автопилот. У него был голос вздорного старика.

– Мой первый муж, – сказала Рашель. – Всегда ворчал.

– А я думал, это был твой домашний хорек. – Мартин разбирался в спасательной паутинке. – На этом корыте гравитация есть?

– Шлюпка – не прогулочная яхта.

Что-то ударило, заколотило в наружную дверь.

– О, черт!

– Запуск через сорок две секунды, – сказала Рашель.

– Будем надеяться, это время у нас есть. – Мартин нагнулся и стал привязывать ее к койке. – Сколько эта штука «же» тянет?

Она засмеялась и тут же закашлялась.

– Сколько мы выдержим. Атомная ракета.

– Атомная? – Он вытаращил в ужасе глаза. – Но мы же будем живой мишенью! Если они…

– Заткнись и не мешай работать.

Она закрыла глаза, занявшись последними приготовлениями.

Слово «крадучись» было сутью всего дела. Атомная ракета была действительно живой мишенью для корабля вроде «Полководца». У нее был двигатель примерно часа на четыре, в течение которых она могла уходить от погони, если некомпенсированное ускорение не размажет пассажиров по стенкам и если линкор не включит полную боевую тягу и не настигнет ее. Когда топливо выгорало, ракета отдавалась на милость баллистики. Хуже того, пока не удастся уйти хотя бы на десять тысяч километров от корабля, ракета будет в пределах досягаемости третичного лазера: достаточно, чтобы корабль просто навел на шлюпку свою лидарную сетку – и пассажиры спекутся, как яйца в микроволновке.

Но есть разница между может и будет, и Рашель надеялась, что в эту щель сумеет проскочить ее шлюпка. Активизировать двигатель большого корабля – это создать маяк, который заметит любой миноносец противника в радиусе половины световой минуты. Включить большой лазерный сенсор или лазерное орудие – как зажечь большой неоновый сигнал: «КОРАБЛЬ ВТОРЖЕНИЯ – ИДИ МЕНЯ УБИВАТЬ».

Если каперанг Мирский не захочет навлекать на себя гнев адмирала, демонстрируя себя перед всем Фестивалем, он не станет так яростно гоняться за Рашелью. Только если она включит собственный двигатель или сигнал бедствия, руки у него будут развязаны – потому что она и без того выдаст его позицию.

Тем не менее прежде всего нужно выбраться из корабля. Несомненно, команда захвата через минуту будет уже у двери каюты с ружьями и резаками в руках. Ослабленные переборки между выросшей спасательной шлюпкой и внешним корпусом – это все хорошо, но как добиться чистого отделения, не вызвав тревоги?

– Мех-один. Передать первичную последовательность разрушения.

– Подтвердите. Первичная последовательность разрушения для меха-один.

– Меч. Подтверждение?

– Подтверждаю.

Передатчик в чемодане послал наружу разрушительную песню сирен, на волне, которую воспринимали только механические шпионы Рашели – те, что еще остались. Мех-один, заклиненный в клапане спуска унитаза гауптвахты, услышит. Используя остатки энергии своих батарей, он взорвет собственный заряд, поменьше ручной гранаты – но достаточно мощный, чтобы разрушить выводящую трубу.

На военных кораблях невозможно использовать канализацию, работающую на силе тяжести. Канализация «Полководца Ванека» – сложная система труб, соединенных клапанами, препятствующими обратному току, – работала под давлением. «Полководец» отходы не утилизировал, но хранил, иначе они замерзали бы в шрапнель, разрывая корабль, словно ружье, заряженное льдом. Но из каждого правила есть исключения, и хранение отходов в танках во избежание создания баллистических осколков – вполне удачное решение, если не считать риска аварии на борту, короткого замыкания или загрязнения системы жизнеобеспечения.

Когда самодельная бомба Рашели сдетонировала, она искорежила выводящую трубу, по которой отходы со всех палуб поступали в главный танк. Хуже того, она вырвала клапан. Сточные воды хлынули из танка обратно и полились повсюду – сотни литров в секунду поступали в каналы труб. Сигналы повреждения заверещали на станции обслуживания, и вахтенный матрос поспешно открыл главные клапаны, сбрасывая фекалии из труб в космос. На «Ванеке» было почти тысяча двести человек команды, и он уже пару месяцев находился в полете: дождь трюмных вод пролился из шпигатов, будто пожар тушили, и почти двести тонн их вылетело в космос, как раз когда спасательная шлюпка Рашели заканчивала обратный отсчет.

В процессе сбора шлюпки нанофабрика в чемодане Рашели произвела обширные – чтобы не сказать разрушающие – изменения в околокаютном пространстве. Вроде бы твердые переборки разлетелись как стекло, на внешнем корпусе корабля пена закрученного алмаза, в полметра толщиной, рассыпалась пылью по кругу три метра в диаметре. У Рашели желудок рухнул вниз, когда гамак, в котором она лежала, метнулся в сторону. Импровизированные газовые сопла над головой врубились, выталкивая новорожденную шлюпку из разорванного чрева. Жуткие и болезненные ощущения навалились на Рашель, а Мартин ухнул, будто его ударили в живот. Шлюпка входила в поле искривленного пространства корабля – градиент в одно «же» метров на сто вокруг корабля. Лодка зловеще скрипела и дергалась, потом закувыркалась к корме линкора.

На борту «Полководца Ванека» орали сигналы нулевой гравитации. Офицеры мостика, ругаясь, дергали привязные ремни кресел, старшины орали на матросов по всему кораблю, созывая всех на места по аварийному расписанию. В машинном отделении испуганно матерился капитан третьего ранга Крупкин, перебрасывая аварийные выключатели, потом схватился одной рукой за стол, другой за переговорную трубу, чтобы потребовать от мостика объяснений.

Без всякого шума сингулярность двигателя перешла в режим отключения. Поле искривленного пространства, обеспечивающее подобие гравитации и защищающее от ускорения, схлопнулось в куда более слабое сферическое поле, с центром в точечной массе машинного отделения, – как раз вовремя, чтобы двести тонн трюмных вод и двадцать тонн импровизированной шлюпки не стукнули молотом по корме корабля и не разорвали в клочья теплообменники.

Во входном коридоре на Зеленой палубе заливалась, требуя внимания, какофония сигналов тревоги. Мигали стробированные огни: синий, красный, зеленый; выла тревога разгерметизации, оповещения об отказе гравитации – все на свете. Лейтенант Зауэр, ругаясь про себя, воевал с дверью аварийного отсечения.

– Помоги, кретин! – крикнул он матросу Максиму Кравчуку, который, побледнев от страха, застыл посреди коридора. – Хватай рукоятку и тяни, если жить хочешь!

Дальше по коридору опускались двери герметизации поврежденных отсеков. Как только они закрывались, из них выдвигались засовы, опускающиеся в гнезда. Максим схватился за рукоять, которую указал Зауэр, и дернул. Вместе они смогли распечатать дверь.

– Залезай, болван! – буркнул Зауэр.

Сигнал разгерметизации, кошмар космонавта, перестал мигать, но мерзкий вой сирены отказа гравитации продолжал ломить в висках – и пол стал крениться. Кравчук свалился внутрь отсека и стал пристегиваться к стене – руки работали инстинктивно. Зауэр видел белки его вытаращенных глаз. Он остановился у входа, оглядел коридор. Эта сука из ООН была в следующем отсеке: надо обезопасить этот и достать дыхательный аппарат, чтобы можно было идти дальше – смотреть, что она сделала с кораблем. «Кажется, не только капитан будет вопросы задавать», – подумал он с горечью.

Зауэр забрался в отсек, когда уклон стабилизировался на относительно терпимых тридцати градусах. Стала ощущаться легкость в ногах. «Наверное, двигатель отключается», – понял лейтенант. Оставив дверь открытой – она закроется автоматически в случае падения давления, – он стал тщательно надевать аварийный скафандр. В основном скафандр представлял собой набор соединенных прозрачных мешков с наспинным баллоном, где хранился запас воздуха на шесть часов. Для внешних работ не годится, но вполне подходит для работ в пробитом корпусе.