Она выпустила руку Муромца.

Илья смотрел на нее с непроницаемым лицом.

– Я доложу капитану, – заявил он и встал. – Тем не менее, я был бы очень вам благодарен, если бы вы держались подальше от боевой рубки, когда там моя вахта, или же воздержались бы от советов. И не трогайте руками моих офицеров. Это понятно?

Она встретила его взгляд. Если по его лицу ничего нельзя было прочесть, то ее глаза ничего не скрывали.

– Отлично поняла, – выдохнула она, встала и вышла из зала, не говоря больше ни слова. И тихо закрыла за собой дверь.

Илья посмотрел ей вслед, и его пробрала дрожь. Он сердито встряхнулся, потом взял телефонную трубку и сказал:

– Дайте мне капитана. По важному делу.

Это действительно была капсула, побитая и почерневшая за проведенные в космосе четыре тысячи лет. И в ней была почта.

Робот осторожно к ней подобрался, зондируя радаром и инфракрасными датчиками. Капсула, холодная и безмолвная, не проявляла никаких признаков жизни, кроме остаточной радиоактивности на корме. На компактной ракете типа «материя/антиматерия» она проползла восемнадцать световых лет от Новой Республики на субсветовой скорости, потом затормозила у выбранной орбиты и отключила двигатель. Носовой конус капсулы был изрыт и исцарапан, ободран тяжелым переходом в межзвездной среде. Но за ним ждала серебристая сфера метрового диаметра, которая была сделана из агломерата промышленного алмаза толщиной в пять сантиметров – сейф, способный выдержать все, кроме атомного взрыва.

Почту разместили на дисках – алмазных пластинах, прослоенных отражающими золотыми листками. Технология древняя, но невероятно долговечная.

Матрос, управляющий роботом, с помощью внешних манипуляторов выкрутил заглушку, запечатывавшую капсулу, и осторожно вынул стопку дисков. Проверив, что они не взрывчатые и не из антиматерии, бот повернул и направился к «Полководцу» и другим кораблям первой эскадры.

Обнаружение почты – а ее было слишком много для тактических данных – вызвало у команды лихорадку ожидания. Люди уже два месяца были заперты в корпусе корабля, и возможность получить весточку от родных и любимых привела их в лихорадочное нетерпение, сменившееся – у некоторых – глубокой депрессией при намеке, что их могли и забыть.

Однако Рашель куда меньше интересовалась почтой. Шансы, что Адмиралтейство позволило ее работодателям послать ей сообщение с дипломатическим шифром, были, по ее оценке, меньше нуля. Мартин тоже ничего не ожидал. Сестра не писала ему в Новую Прагу, с чего вдруг она сейчас напишет? Бывшая жена – от нее он ничего не хотел. Если говорить об эмоциях, то его самой тесной теперешней привязанностью – как ни внезапно стало это ему ясно – была Рашель. Поэтому, пока офицеры и матросы «Полководца» тратили свободное время на догадки, что может быть в письмах из дома, Рашель и Мартин тревожились, потому что рисковали. Дело в том, что, как она деликатно выразилась, у него дипломатических документов не было, и даже если отвлечься от принятой в Новой Республике морали, нехорошо бы вышло, реши кто-нибудь, что Мартин – рычаг, который можно использовать для воздействия на Рашель.

– Наверное, не стоило бы нам, милый, столько времени проводить наедине, – прошептала она ему в плечо, лежа на его узкой койке. – Когда все по боевым постам, нас не должны заметить, но в остальное время…

У него напряглись плечи – он понял.

– Надо бы что-нибудь придумать, – сказал он. – Только что?

– Ага. – Она поцеловала его в плечо. – Но только не так, чтобы какой-нибудь синеносый ханжа посадил тебя под арест за неподобающие поведение или чтобы убедить штаб адмирала, что я шлюха двухкопеечная, которую можно спокойно лапать или просто в упор не замечать. Впрочем, они и сейчас от этой мысли недалеко.

– Кто? – Мартин перевернулся к ней с суровыми лицом. – Скажи мне.

– Тсс! – Она положила ему палец на губы, и на миг выражение ее лица стало суровым. – Мне защитник не нужен. Или ты пропитался местными идеями?

– Надеюсь, что нет!

– Да и я так не думаю, – тихо засмеялась она и привалилась к нему.

Несколько дней спустя Мартин сидел у себя в каюте один, задумчиво ворочая мыслями о Рашели и держа кружку быстро остывающего кофе, когда в дверь забарабанили.

– Кто там?

– Почта для инженера! Получить у эконома!

Застучали удаляющиеся шаги, потом донеслась какофония звуков с дальнего конца коридора.

– Гм-м-м? – Мартин сел на койке. Почта? Вообще-то такое казалось невероятным. С другой стороны, все в этом полете было невероятным.

Пробужденный от грез, Мартин нагнулся, нашарил ботинки, потом вышел проверить источник прерывания.

Найти его было нетрудно. Каюта эконома представляла собой кишащую толпу нижних чинов, тянущихся за своей почтой от родных и знакомых. Письма были распечатаны на принтере и заклеены в аккуратные конверты. Озадаченный Мартин попытался найти главного.

– Да? – Перегруженный работой старшина за столом сортировки оторвал взгляд от пачки писем, которую складывал для передачи на курьерский Его Императорского Величества корабль «Годо». – А, это вы. Вон там, среди неотсортированной почты. – Он показал на ящик поменьше, где содержались отобранные письма: умершим, спятившим и штатским.

Мартин с любопытством покопался в пачке и нашел письмо со своим именем. Довольно толстое. «Странно», – подумал он.

Не став открывать письмо тут же, Мартин отнес его к себе в каюту.

Открыв же, чуть не выбросил его на месте: оно начиналось с ужасающей фразы: «Дорогой мой Марти!»

Только одна женщина так его называла, и хотя она была предметом некоторых из самых нежных его воспоминаний, она же умела наполнять его желчной и болезненной злобой, которой он потом стыдился. Они с Мораг разошлись уже лет восемь назад, и взаимные упреки с обвинениями проложили между ними ров молчания.

И что же могло побудить ее писать письмо сейчас? Она всегда отлично владела словом; ее сообщения по электронной почте состояли из кратких предложений с упрощенной орфографией и не были похожи на те эмоциональные наводнения, которые она приберегала для общения лицом к лицу.

Озадаченный Мартин стал читать.

Дорогой мой Марти!

Давно я тебе не писала. Надеюсь, ты меня простишь. Куча дел, и главное, Сара, за которой надо присматривать. Она очень выросла в последнее время и очень похожа на своего отца. Надеюсь, что ты появишься на ее шестнадцатилетие…

Он оторвался от письма. Это была какая-то тщательно продуманная шутка. Его бывшая жена говорит о ребенке – их ребенке, – которого не существует. И стиль – совершенно не ее! Как будто кто-то, прочитав досье его семейной истории, пытается…

Он вернулся к чтению, на этот раз тщательно выискивая скрытый смысл.

Сара сейчас изучает в колледже теологию. Ты же знаешь, насколько она всегда усердно училась? Ее новый учитель Герман вроде бы вытащил ее из скорлупы. Она работает над статьей по эсхатологии, и настояла, чтобы я послала тебе экземпляр (прилагается ниже).

Дальше шла болтовня о придуманных друзьях, воспоминания о всяких мелочах, которых никогда не было, и более серьезных моментах (очевидно, хорошо задокументированных). Насколько Мартин мог судить, все это было бессодержательно.

Он стал читать «статью». Она оказалась длинной, и Мартин усомнился, что мудро было со стороны Германа ее посылать. В Новой Республике школьники пишут восьмистраничные эссе о Боге? И о Его мотивах в той мере, в которой их можно вывести из космологических констант? Написана была статья в четком, местами скучном стиле, от которого у Мартина скулы свело – работа студента, который гоняется за отметкой, а не статья специалиста, заявляющего свою точку зрения. Потом его взгляд упал на сноски.

Рассмотрим гипотетический случай силы, которая намеревается создать локальное нарушение принципа причинности, в результате которого не произойдет поглощение световым конусом своего начала. (Мы неявно предполагаем идеально сферическую зону греховности, расширяющуюся со скоростью c и началом в момент времени T0.) Если сферический объем греховности не пересекается с четырехмерной траекторией исходного положения силы, то мы имеем дело не с первородным грехом. Следовательно, мы не будем ожидать, что Эсхатон обречет грешную цивилизацию целиком на проклятие, то есть на превращение в сверхновую второго типа: искупление возможно. Однако проклятие той греховной силе, что вызвала нарушение причинности, неизбежно.