- Я ее уже нашел, - вздохнул Нипернаади.

Кати стремительно вскочила с кровати и со жгучим любопытством уставилась на него.

- Кто она, кто? - живо спросила она. - Хозяйская дочка с хутора или женщина постарше?

- Об этом еще рано говорить, - ответил Нипернаади таинственно и встал.

Разочарованная Кати уселась обратно на кровать.

- Вот ты какой, - раздосадованно сказала она, - с тобой невозможно разговаривать. У тебя от меня секреты, ты мне не доверяешь. А твой дядя не такой: спросишь — он ответит. Всю душу выложит, ничего не утаит. Нет, Тоомас, не верю я, что ты меня когда-нибудь посватаешь, еще там, во ржи не верила. Все боялась, что ты убежишь, бросишь меня под открытым небом. Да и как мен верить тебе, если ты даже в пустяках не доверяешь мне.

Нипернаади взъерошил девушке волосы и засмеялся.

- Ты как маленький ежик, всегда колючки выставляешь, - сказал он. - Но из таких выходят хорошие, порядочные жены.

Со двора донеслись возгласы и лай собаки.

- Тоомас! - звал хозяин Хансуоя. - Тоомас, куда ты подевался?

- Слышишь, какой ревнивый старик? - заметил Нипернаади.

- Иди, раз тебя зовут, - испугалась Кати. - Найдет тебя здесь, опять будут неприятности.

- Боишься его?

- Боюсь, - дрожа, ответила Кати. - Он такой большой и сердитый. Помнишь, как он вышел на быка? Иди, иди поскорей, я правда не хочу, чтобы из-за меня были неприятности.

- А я ничуть его не боюсь, - сказал Нипернаади, внезапно зевнув. - Больше того, я подумываю слегка его укротить. Пока меня не было,  он возгордился, куражится не в меру. Стану я терпеть этакого горлопана у себя на хуторе. Завтра же выставлю его из Хансуоя — пусть проваливает со всем своим добром, сыном Яаном, невесткой Лийз и прочими делами. Надоели эти вечные свары, спесь и бахвальство. Хочу, чтоб у меня в доме был покой.

- Тогда я тоже уйду, - сказала Кати и боязливо съежилась.

- Вместе с дядей? - спросил  Нипернаади.

- Нет, домой, к матери, - ответила Кати примирительно. - Не хочу смотреть, как ты выбрасываешь на улицу невинных людей. А лучше бы ты потерпел, дядя и так обещал поставить себе избушку  где-нибудь в сторонке. А выгонишь ты его с хутора, народ будет говорить, что из-за меня. Я так не хочу.

- Ладно, посмотрим! - уже мягче сказал  Нипернаади и вышел.

Хозяин Хансуоя стоял посреди двора и кричал:

- Тоомас, куда ты подевался, Тоомас?! Мне надо с тобой поговорить сегодня же.

Увидев перед собой  Нипернаади, он взял его за руку и увел в дом. Сын Яан уже дремал, привалившись головой к столу.

- Отдай мне свою девушку! - сказал хозяин Хансуоя. - Ты спас мне жизнь, ты меня вылечил, отдай еще и свою девушку. А взамен проси чего хочешь. Хочешь, дам шесть коров и трех лошадей? Хочешь, двадцать ваков земли дам? Хочешь, отдам тебе свой лес, строевой лес, ни одно дерево еще не срублено, хочешь? Принести документы и план моего хутора- записать что я продал хутор тебе? А может, оставишь Хансуоя мне и возьмешь векселя?

- Ты пьян и говоришь глупости, - сказал  Нипернаади, вставая.

- Я не пьян и не говорю глупости! - осердился хозяин Хансуоя.

- Да как ты сеешь говорить о Кати словно о какой-нибудь скотине на продажу!? - повысил голос  Нипернаади.

- Понятно, Кати не продажный скот, это понятно, - ответил хозяин Хансуоя. - Но я же должен как-то от тебя избавиться! Кати сама сказала: «Если Тоомас на мне не женится, пойду за тебя». Вот так она сказала.

- Но я ведь женюсь на Кати, - возразил Нипернаади.

- В том-то и беда, что женишься, - воскликнул хозяин Хансуоя. - А вот не женился бы — то-то была бы радость. Хочешь шесть коров и трех лошадей? Иди в хлев, выбирай какие понравятся и гони к себе на хутор. А я дам тебе записочку, что продал тебе этот скот и с благодарностью принял денежки.  Ох и несокрушимое у тебя сердце, черт побери, словно кремень. Ну что тебе стоит помочь мне? Жизнь спас, вылечил, отдай и Кати.

- Слишком много требуешь, - произнес  Нипернаади, - жизнь спас, а Кати не отдам.

- Вот-вот, Кати не отдашь, - со вздохом повторил хозяин Хансуоя. - Что ты, дурак чокнутый, нет, ничего подобного. И я бы не отдал, даже на Хансуоя не променял бы. Черт бы побрал, мне-то что прикажешь делать?

- Ложись спать, - ответил Нипернаади, пожелал хозяину спокойной ночи и вышел.

Хозяин Хансуоя смотрел ему вслед большими затравленными глазами, но все-таки стянул сапоги и лег в постель.

Хлеб убран, работы на полях окончены. Одна телега за другой въезжала во двор хутора, и золотое зерно  сыпалось из тяжелых мешков в белые закрома. Земля уже дышала поздней осенью, ночи стали свежи и прохладны. С каждым днем солнце проходило свой путь все ниже, пылающий диск остыл, охладел, нагревал только задымленные квадраты окошка. Все чаще на небе появлялись серые свинцовые тучи, а потом по целым дням слезились холодной моросью. Из лесов и садов ветер разносил желтые и медно-красные листья, поля и луга стали желто полосатыми, словно тигровые шкуры. На оголенных ветвях деревьев кое-где торчат одинокие багровые листочки, а поредевшие леса продувало ветром, как решето. Временами уже падали невесомо-прозрачные снежинки, сияли и лучились на солнце среди желтых листьев. Зима была уже не за горами.

Хозяин Хансуоя коротал дни чаще всего дома, в задней комнате, расстроенный и угрюмый, даже еду носили ему туда. Если же выходил во двор, то не говорил ни слова, только огрызался и отворачивался. Яан безнадежно махал рукой, Лийз ругалась и злилась. А  Нипернаади, казалось, вообще не обращал внимания на хуторских. Днями напролет он бродил по лесам и полям, любовался водой, наблюдал за птицами, а вечером, вернувшись домой, был совсем не словоохотлив. Иногда разве бренчал на своем каннеле и был доволен. Частенько возле него останавливалась Кати, будто намереваясь что-то сказать, но когда  Нипернаади вопросительно поднимал брови, она застенчиво убегала. Чаще всего бежала к Яаку в заднюю комнату, и там они вдвоем шептались часами, а когда в конце концов Кати выходила, глаза у нее были красные. Лийз презрительно косилась на  Нипернаади, Моормаа честил его дураком, а Яан только вздыхал и качал головой.

И вдруг  Нипернаади сообщил, что завтра собирается покинуть Хансуоя.

- Сколько мне еще прохлаждаться? - заявил он, - надо наконец домой идти!

Улучив момент, когда в комнате никого не было, к нему подошла Кати и спросила:

- Я слышала, ты собираешься завтра уходить, это правда?

- Правда, - сказал  Нипернаади. - Я по горло сыт этой жизнью — видеть вокруг себя одни постные физиономии, и заплаканные глаза.

- Куда же ты пойдешь? - спросила Кати и села рядом с ним на кровать.

- Пойду домой, - ответил  Нипернаади. - К себе на хутор, потому что это не мой хутор.

Кати уставилась на него большими глазами, в которых застыл вопрос.

- Так это не твой хутор? - спросила она, подчеркивая каждое слово. - Яак тоже это говорил, а я не верила. Он сказал, что твой хутор отсюда километров за двадцать. Это правда?

- Да, Кати, - радостно сказал  Нипернаади, - мой Хансуоя километрах в двадцати отсюда, но это вовсе не хутор, это мыза с красивым белым домом и красными хлевами. И сорок коров у меня в хлевах, рыжих, черных и пестрых. Бог мой, этот хуторок рядом с моей усадьбой жалкое батрацкое жилье, это и не хутор даже, а подгнившая развалюха. Мой дом стоит на пригорке, а внизу, в долине, течет быстрая речка. Сейчас у меня, должно быть, красотища: речка несет палые листья, весь поток золотится. Стаями плещутся гуси и утки, а когда они выходят из воды, лапы у них ярко-красные.

- Значит, ты обманул меня? - спросила Кати, но без всякого упрека в голосе.

- Нет, Кати, не обманул, - уязвлено отозвался  Нипернаади. - Но только когда там, во ржи, ты стала сокрушаться и показала свои разбитые ноги, я подумал: эта девушка не пройдет и двух километров. И я решил так: придется отвести ее на хутор моего родственника Яака Лыоке, там она подправится, подлечится, попривыкнет к тяжкой доле хозяйки, а потом дойдет и до моей усадьбы. И еще я так подумал: сказать ей, что хутор не мой, а родственника, так и не пойдет. Кати чурается чужих, стесняется их, она скорее умрет на дороге, чем согласится пойти на чужой хутор. Что мне было делать? Ноги у тебя были в крови, сама ты изнемогла. И что же — тащить тебя еще целый день по незнакомым дорогам? Тогда-то мы и пришли сюда, к моему родственнику, чтобы немного отдохнуть, попривыкнуть к новому занятию и потом двинуть домой.