А какие-то топографы — еще и сзади остались.
Проехали сани звуковиков с разведоборудованием, успели утянуть. Только трофейные битюги и вызволили, а машина их — там застряла, вытаскивают.
Так это — еще сколько там звуковиков?
— Павел Петрович, как же стрелять будем, если свои валят?
— Придется подзадержаться.
Там, на восточном берегу, вглуби, — перестрелка то вспыхнет, то смолкнет.
Велел Кандалинцев двум свободным расчетам готовиться к стрелковому бою. И сейчас — послал в охранение, слева и справа.
Еще подымались наши с моста.
А вот — несли раненого, на плащ-палатке. Полковые разведчики.
Еле несут, устали. Кто бы их подвез?
Тут — поищем, снарядим.
Олег наклонился над раненым. Майор. Волоса как лен. Недвижен.
— Ваш?
— Полковой. Новый. Только прислали его вчера.
— Тяжело?
— В голову и в живот.
— А где же полк ваш весь?
— А… его знает.
Наши батарейцы подменили носчиков, до господского двора. Кандалинцев им:
— Пусть на наших санях довезут до Либштадта, и сразу назад. Городок Либштадт, на скрещении шести дорог, пушечный дивизион беззаботно проехал вчера вечером. А если немцев туда допустить — у них все дороги.
— Павел Петрович, а ведь наш перебежчик — не соврал.
— Велел я его покормить, — проворчал Кандалинцев.
— А что наш комбат? И по рации не отвечает?
А — что весь дивизион?
От дальних зарев тоже чуть присвечивает. И глаза пригляделись в мути. Вон чернеет еще группка наших. Сюда.
И вон.
И вон.
Да, тут не постреляешь.
И вдруг: справа, спереди — да где наши 4-я, 5-я батареи! — густая громкая пулеметная стрельба.
И — крупная вспышка! вспышка! — за ними взрыв! взрыв!
22
Из смутного ночного брезга, из полного беззвучья — грянуло на 5–10 батарею сразу от леса справа, но даже и не минометами — а из трех-четырех крупнокалиберных пулеметов — и почему-то только трассирующими пулями. Струями удлиненных красных палочек, навесом понеслась предупреждающая смерть — редкий случай увидеть ее чуть раньше, чем тебя настигнет.
И сразу затем от того же лесу раздалось — «hur-ra! hurra!» — густое, глоток не меньше двести.
И бежали на орудия — валом, чуть видимые при мелькающих красных струйках.
От пушек звукнуло несколько ружейных выстрелов — и больше не успели. Красные струи перенеслись на левую, 4-ю, батарею — а 5-ю уже забрасывали гранатами. Вспыхивало, вспыхивало огнями.
Атака застала Топлева на дальнем краю 4-й батареи — вот! Готовились — сам их готовил, — а и сами не верили. Да целую ночь уже на струне, ослабли, кто и заснул.
Да — и больше их втрое, чем нас!
Кричать? командовать? уже голос не дойдет, и не он разбудит.
Все это коротко — как удар ночным кинжалом.
Ни-че-го Топлев сделать уже не мог! Только — бежать? Бежать в Кляйн к штабной машине и поджечь.
И — побежал.
И слышал взрывы за собой, уже близко, — и прорезались меж взрывами крики — наши? ихние?
Еще отличить: из карабинов бьют, это наши.
У машины планшетист и радист только и ждали: плескали на будку машины бензином! подносили и тыкали горящей паклей.
Ах, взялось с четырех сторон! Ат-бегай!
Убегай!
Планшета нашего вам не видеть! И в документах не ковыряться.
Уже гранат на батарее не метали. Достреливал кто-то кого-то.
Бежали сюда, на пожар, пули просвистывали рядом, цель видна.
И Топлев — побежал со своими штабными солдатами.
Бежал — зная только направление верное, а весь смысл — потерял.
Кто-то еще сбоку бежал, с батарей, не видно.
В голове проносилось: детство, школа — да с какой плотностью, да все сразу.
Солдат приотстал, чтоб рядом с капитаном.
От задыха и не скажешь, понятно и так.
По дороге — на мост, как утянули, спасли 6-ю. Тут — километр.
Остановились, оглянулись. Высоко, над деревьями, краснело пламя от машины.
Говорил комдив: до Германии дотянуть ее.
А где пушки остались — только автоматные дострелы.
23
Кандалинцев и Гусев потом только вместе, помогая друг другу, — могли и не могли вспомнить, как же оно точно было? Что после чего? И чья именно пушка попала в первый танк? и в третий? и отчего горел бронетранспортер?
Аж часов до шести утра нельзя было стрелять: впереди, по тот берег, трещала автоматная перестрелка, и все время выходили наши люди из окружения. Как будто и частей наших там нет, а сколько их набралось в этой снежной мгле.
Но потом по левой дороге, от Дитрихсдорфа, стали помигивать подфарники танков и бронетранспортеров. Немцы пошли! Иногда коротко вспыхивали и фары, не удерживались не включать, — шла моторизованная колонна. И все явней нарастал ее гул, через последнюю автоматную стрельбу.
А вот оно — первое рыло и вылезло! Пора — и бить.
— Орудие к бою! — еле донеслось через шоссе справа от Кандалинцева.
— Прямой наводкой! — трубно заорал Олег и своему расчету. — Огонь!
Наводил Петя Николаев. Рыгнуло наше орудие. И кольцовское рыгнуло.
И Олег бросился помогать расчету со следующим снарядом, теперь все в быстроте!
А немец не ожидал тут огня.
Стал расползаться в стороны.
Но и мы — не мимо! Фонтаны искр от брони! — значит, угодили, осколочно-фугасным!
Остановился танк.
А позадей — загорелось что-то, наверно бронетранспортер.
А по дороге — колонна катила!
Но и мы свои снаряды — чуть не по два в минуту!
А наш снаряд — и «королевскому тигру» мордоворот.
И так получилось удачно — как раз перед мостом и на мосту — разворотили по танку и пробкой закрыли мост.
Удивляться, что сам мост уцелел.
Немецкие танки били сюда, но оттого, что берег наш много выше, а они снизу, — снаряды их рикошетили и улетали выше. Расчеты падали в лежку в кюветы и тут же вскакивали опять заряжать. Николаев и Кольцов не отходили от орудий — и целы остались.
…Когда не думаешь ни о себе, ни о чем, ни о ком, а только как бы вжарить! как бы вжарить.
А немцы вперемежку стреляли и неразрывными болванками, как у них повелось еще с осени: не хватает снарядов?
А от болванок — осколочных ранений нет, только во что прямо угодит.
Все ж — ранило мятучего Юрша и двух из расчета Кольцова.
И на орудии Николаева танковой болванкой перекосило колонку уравновеса.
Вот так — вспоминали потом, все вместе, но что именно за чем и от кого — уже никому не разобраться.
Потом — было разное. Подошел-таки, ниоткуда возьмись, наш стрелковый взвод — и залег по берегу.
Мост — на пристреле. Между подбитыми танками немцы поодиночке пытались сюда пробегать — тут их и укладывали.
А через лед, да по круче, в снегу утопая, — кручу берега тоже не взять.
Ну и нам по мотоколонне на тот берег — нечем бить, снаряды кончились.
А тут, по свободной дороге сзади, вдруг подкатил наш танк с угловатым носом, ИС, новинка, сильнейшая броня, из дивизионной по нему стрелять — что семечки бросать. Стал между пушками — и бабахнул предупредительно раза три по мотоколонне, два раза — по дороге на Адлиг.
И оттуда — не совались.
Моторы — оттянули немцы в лес.
А сзади еще два ИСа подошли.
Вот когда полегчало.
Еще потом — выше, ниже по реке — через лед, и на снежную кручу карабкаясь, — выходили из окружения.
Средь них — и свой комбат Касьянов, с подбитой рукой.
И — батарейцы с захваченных 4-й и 5-й, кто смог убежать, добежать. Не много их.
И капитан Топлев, целенький.
Но про комдива — только и мог сказать, что его — окружили.
Как бы не насмерть.
Не поверил Олег, глянувши на часы: куда три часа ушло? Как они сжались, проскочили? Будто канули в бою.
