Мое предсказание оказалось верным. До своего возвращения в Америку я много раз его видел.

Это был единственный слон, которого султан оставил себе, остальных взрослых он поделил между мелкими князьками. Молодые все достались мне. Но маленький игривый сосунок так очаровал зятя султана, Тунну Бейзара, что он попросил его у меня. Я решил, что судьба слоненка сложится более счастливо, если он пойдет к Бейзару, и отдал его ему.

Я не раз видел потом, как наряженный в мягкий красный ошейник, сделанный из индийского тростника, покрытого сукном, слоненок бегал взад и вперед по лестнице на веранде дома Тунну, повизгивая от восторга и, казалось, совсем забыв о родных джунглях и матери.

Меня нередко спрашивают, почему, когда я окружаю стадо диких слонов, они не сталкивают людей со спин ручных слонов. Ведь, срывают же они ветки с деревьев? Почему бы им не стащить человека со спины слона и не растоптать его? Я и сам не раз задавал себе этот вопрос, но никогда не смог ответить на него.

Знаю только, что человек, сидящий на спине ручного слона, находится в полной безопасности среди стада диких слонов. Не будь этого, никакая ловля диких слонов живыми не была бы возможна.

Бухта Старых Песков — одна из наиболее живописных местностей в Бретани. На берегах ее, один против другого, раскинулись два маленьких рыбачьих поселка, Пульфсин и Пульбрэнь.

Общий промысел — рыбная ловля — и общие интересы так сблизили между собой рыбаков, что, не будь грязной узкой лужицы, Дурлуза, которая разделяла эти два поселка, никто не мог бы сказать, где кончается один поселок и начинается другой.

Здоровый воздух и красивое местоположение не могли не обратить на себя внимания городских жителей, и здесь решено было устроить два курорта.

Отели, гостиницы и пансионы начали расти, как грибы, в обоих поселках, и лет через десять они стали неузнаваемы. Самое худшее было то, что беспокойные дачники вместе с собой принесли в эти тихие места и вечную суету, распри и дрязги города.

Глухая война вскоре разгорелась между Пульфсином и Пульбрэнем — прежними друзьями.

То Пульбрэнь умудрялся во время с'езда на сезон нанимать всех извозчиков того и другого поселка в часы прихода поездов, и никто из них не мог везти, таким образом, пассажиров в Пульфсин. То Пульфсин, в отместку, снимал все местные лавки Пульбрэня и в продолжение целого сезона держал их закрытыми. И дачникам приходилось или ходить за провизией в Пульфсин или, когда это им надоедало, снимать комнату в Пульфсинских пансионах.

И тот и другой курорт имели свои печатные органы, выходившие аккуратно каждые две недели: «Маяк Пульбрэня» и «Страж Пульфсина». Редакторы обоих журналов принимали живейшее участие в борьбе двух курортов, и на страницах каждого журнала нередко появлялись самые ядовитые обвинения по адресу соперника.

Война была в самом разгаре, когда однажды в воскресном номере «Стража Пульфсина» появилась сенсационная заметка, гласившая о том, что в эту ночь на берег Пульфсина был выброшен кит таких небывалых размеров, что, надо думать, даже иностранцы, не только парижане, явятся целыми толпами насладиться этим необычайным зрелищем.

«Кит — наш, — заканчивалась заметка, — вне всяких споров и сомнений, и Пульфсин в настоящее время является единственным курортом, который обладает настоящим китом. Мы очень огорчены за Пульбрэнь, который до сих пор никогда не упускал случая разбить нас на голову и об'явить свое превосходство. Но теперь всю его самодовольную похвальбу мы можем погасить скромным вопросом: „Покажите ка нам, где ваш кит?“»…

В то же воскресенье в «Маяке Пульбрэня» появилась подобная же заметка, но с той разницей, что здесь утверждалось, будто кит выброшен на берега Пульбрэня. «Местные рыбаки могут это подтвердить, — гласила заметка, — они были очевидцами того, как кит был выброшен на берег ночью и потрясал своим ревом бухту в то время, как ноздри его выбрасывали водяные столбы. Пульфсин всегда хочет доказать свои преимущества перед нами, но теперь ему придется подождать, пока другому такому же чудовищу не заблагорассудится окончить свою карьеру на их берегу».

Не успела эта новость облететь тот и другой курорт, как дачники Пульфсина и Пульбрэня уже бежали к морю, каждый на свой берег, отыскивать место, где лежало это небывалое чудовище. Но нигде на однообразном протяжении песков ничего не было видно.

Один из купальщиков заметил, что он видел сегодня утром на канаве Дурлуз какую-то странную, серую, неподвижную массу, напоминавшую огромный слиток олова. Все бросились к указанному месту. Действительно, там лежал кит небывалых, невиданных еще размеров. Дачники остановились в оцепенении от вида такого чудовища. Но, кроме того, у каждого из них, подошедшего поближе, возникал вопрос: на чьих же владениях выброшен кит?

Кит лежал поперек Дурлуза, при чем хвост его находился на берегу Пульфсина, а голова — во владениях Пульбрэня.

— Он наш, я это докажу! — кричал со своего берега редактор «Стража», угрожающе потрясая своим журналом. — Надо только провести прямую линию по направлению от Дурлуза к морю, чтобы убедиться, что хвост и большая часть туловища лежит в наших владениях.

— А я утверждаю, что он на территории Пульбрэня, — с азартом оспаривал права на кита редактор «Маяка». — «Кто имеет голову — тот имеет зверя», так гласит старинная поговорка, а в данном случае не только голова, но и вся передняя часть кита с плавниками лежит на нашем берегу.

В этот момент раздался еще третий голос, принадлежавший человеку, одетому в грубую матросскую куртку; на его голове была неуклюжая кепка с наушниками, на ногах — громадные сапоги из тюленьей кожи.

— Прошу извинения, но мое мнение насчет этого «кита», надеюсь, разрешит все ваши споры. Во-первых, это совсем не кит, а кашалот, ибо у него — зубы, а не китовый ус. Во-вторых, он не принадлежит ни одному из вас: он принадлежит только мне, а, следовательно, и моему внуку.

— Кто вы, откуда вы, как ваше имя? — набросились оба редактора на нового претендента.

— Теперь я живу вон в той хижине, у скалы Миньпу, и я простой бедный рыбак. В молодости же я был патентованным гарпунщиком и плавал на трехмачтовой «Ребекке» у берегов Америки. И вот тогда-то, двадцать шесть лет тому назад, я и всадил гарпун в спину этому кашалоту. Он все-таки ушел от меня и смог прожить с моим гарпуном еще четверть века.

— Да, да, — подтвердили рыбаки обоих поселков, присоединившиеся к толпе любопытных, — старый Гульвен в свое время поохотился за кашалотами, и он не будет лгать.

— Лгать! — воскликнул старик. — Как же я могу лгать, если на рукоятке гарпуна сохранились даже мои инициалы: «Б. Г.».

К толпе подошел береговой комиссар и с изысканной вежливостью сообщил, что существует установленный издавна закон: все, что выбрасывается морем, поступает в кассу моряков-инвалидов. Кит в данном случае выброшен морем, на чьи владения, — это не имеет значения и он должен поступить в кассу инвалидов. Будет назначен аукцион, и тогда каждый желающий сможет приобрести его, пока же запрещается всем гражданам близко подходить к нему, особенно же прикасаться, — и он сделал выразительный жест в сторону Гульвена, сидевшего у кита на спине.

Такая реквизиция была совсем неожиданной для Пульфсина и Пульбрэня, но волей-неволей они должны были подчиниться.