Через двадцать минут они уже были в воздухе.

Стюардессы начали разносить напитки, включились телевизоры, предлагая развлекательную программу. Близнецы заранее настроились посмотреть все фильмы, даже те, которые родители, будь они рядом, нипочем бы им смотреть не позволили. И Джон действительно не смыкал глаз всю ночь и успел посмотреть два с половиной совершенно недетских фильма. Филиппа же посмотрела всего один и — заснула.

Проснулась она внезапно. Самолет попал в зону турбулентности, и его трясло, словно автобус на изрытой колдобинами дороге. Более того, он угрожающе поскрипывал и покряхтывал, наподобие дешевой ярмарочной карусели. А видневшиеся через иллюминаторы крылья гуляли вверх-вниз, точно трамплин для прыжков в воду. Филиппа занервничала и почувствовала, как пространство сжимается вокруг все теснее. Вспомнив про спасительную таблетку, она проглотила ее, не раздумывая. Эта таблетка напомнила по вкусу уже не конфету, а жаренное на углях мясо «с дымком». Чуть успокоившись, Филиппа прислушалась к разговору пары, сидевшей рядом с ними, через проход. Супруги держались за руки и так дрожали, что сомнений не оставалось: они не получают от перелета через Атлантику ни малейшего удовольствия.

— Господи Всевышний, спаси и помилуй! — монотонно повторяла слабая половина семьи, тучная дама в бейсбольной кепке и кричаще-пестром пончо. — Это ужасно. Господи Всевышний, это совершенно невыносимо. Неужели самолеты всегда так болтает? По-моему, он сейчас развалится! Отис, поклянись мне, что, если мы сейчас выживем, мы больше никогда никуда не полетим. Только домой, в Штаты.

Отис, сильная половина семьи, был еще крупнее жены. Его огромная, точно из скалы высеченная голова переходила в многочисленные подбородки, а они, в свою очередь, в бесконечные ниспадающие складки, из которых состояло его тело. Заметив взгляд Филиппы, он слабо улыбнулся, пытаясь ее утешить — несмотря на мучивший его отчаянный страх. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Филиппа прониклась к Отису искренней приязнью и сочувствием Он тихонько икнул и, поморщившись, сглотнул, словно подавляя рвотный позыв. Потом, деликатно прикрыв рот неожиданно маленькой пухлой ручкой, он сказал:

— Все в порядке, юная леди?

Филиппа кивнула:

— Да, все в порядке.

— Я восхищен вашим мужеством. Да, именно восхищен. Сам я мечтаю — и совершенно этого не скрываю — оказаться дома, в Паукипси. У меня одно желание — оказаться дома.

Как, разумеется, известно всем без исключения читателям, Паукипси — городок близ Нью-Йорка с населением менее тридцати тысяч человек, а знаменит он тем, что здесь производят электрические лампочки для всей Америки.

Филиппа улыбнулась Отису, всячески стараясь выразить ему свое сочувствие. Уж очень он был напуган, бедняга.

— Мы с женой летим в Лондон, — пояснил Отис.

Филиппе было его так жаль, что она даже не напомнила ему, что все пассажиры в самолете летят в одном направлении.

— Мир тесен, — просто сказала она. — Мы тоже летим в Лондон.

— Но сейчас и она, и я мечтаем оказаться дома. В Паукипси.

— Да, ужасная болтанка, — согласилась Филиппа.

— Что ж, юная леди, приятно было побеседовать. У меня, кстати, тоже есть дочка. Взрослая уже. Но если вам что понадобится, не стесняйтесь, зовите на помощь. К вашим услугам.

— Огромное спасибо. — Филиппа подумала, что приятней человека она, пожалуй, еще не встречала.

Вскоре она снова задремала.

Девочка не взялась бы сказать, сколько проспала. Наверно, долго, потому что Джон смотрел уже совсем другое кино — про говорящих обезьян. Разбудила ее, причем весьма бесцеремонно, встревоженная стюардесса.

— Ты не видела мужа с женой, которые сидели вот здесь, рядом с вами?

Она показала на пустые места, где недавно восседали супруги из Паукипси.

— Отиса с женой?

— Да-да, Отис Барстул и его жена Мелоди.

— Видела. Я даже говорила с Отисом. Он очень симпатичный. Немного испугался, когда стало болтать. Но он очень хороший, очень.

— А не знаешь, где они сейчас? Может, где-то прячутся?

— Прячутся? — Филиппа удивилась, поскольку в «Боинге-747» не так много мест, где могла бы спрятаться даже маленькая девочка, вроде нее самой, не говоря уже о двух столь немаленьких людях, как Отис и Мелоди Барстул. Ну, сама она, допустим, уместилась бы в багажной ячейке, что защелкивается над головой каждого пассажира, но ни Отиса, ни Мелоди туда не втиснешь. Остаются только шкафы для верхней одежды да туалеты. Но стюардесса там, наверно, уже посмотрела? Кроме того, Отис не производил впечатления мелкого хулигана, вздумавшего пробраться зайцем на трансатлантический авиалайнер, на который у него к тому же имелся билет. — А зачем им прятаться?

К стюардессе подошел один из пилотов.

— Я надеялась, что ты хоть что-нибудь об этом знаешь, — стюардесса вздохнула. — Поскольку именно ты последняя с ними и разговаривала. Понимаешь, Филиппа, их нет на месте, а командир уже включил сигнал «Пристегните ремни», и мы уже начинаем снижаться, мы скоро будем в Лондоне, а их нигде нет, мы обыскали весь самолет, вплоть до багажного отделения!

Пилот присел на корточки возле Филиппы и улыбнулся.

— Мы всегда ведем учет, сколько пассажиров на борту и где кто сидит, — сказал он. — На ходу из самолета не выйдешь. Значит, они где-то прячутся. Вопрос только в одном: где? И зачем. Поймем зачем — сообразим где. — Он недоуменно пожал плечами. — Дело-то нешуточное, пассажиры в полете исчезли! Совсем нешуточное. Существуют всякого рода правила, предписывающие, что в таких случаях делать. Но прежде чем мы начнем их выполнять, подумай, вдруг ты сможешь нам хоть чем-то помочь? Мы были бы тебе крайне признательны.

Филиппа покачала головой. Она была в совершенном замешательстве.

— Простите, я ничего не знаю. Только помню, что им не очень-то понравилось лететь в самолете.

— А вы пересчитали пассажиров? — спросил Джон.

— Конечно, — терпеливо ответил пилот. — В Нью-Йорке мы приняли на борт четыреста девяносто человек. А в Лондоне мы сможем отчитаться только за четыреста восемьдесят восемь.

— Ничего себе, — ухмыльнулся Джон.

Пилот и стюардесса устало кивнули и отошли, встревоженно переговариваясь.

— А правда, что с ними могло случиться? — спросила Филиппа брата.

— Разве что с парашютом выпрыгнули, — фыркнул Джон. — Но кто тогда закрыл за ними люк? Погоди, может, у них на борту сообщник? Нет, летчики все равно бы узнали, что люк открыт. Да и мы бы все почувствовали. Значит, произошло совсем другое. Причем единственно возможное.

— Что же?

— Ведь ты помнишь, как люди исчезали с кораблей. С «Марии Селесты», например. Ну, во всяких там Бермудских треугольниках и прочих гиблых местах. Вот и сейчас случилось что-то похожее. Наверно, их забрали инопланетяне.

— Хорошо, что ты не высказал это соображение пилоту, — съязвила Филиппа.

Близнецы посмотрели через проход, на пустые пассажирские места, которые выглядели так, словно пассажиры вот-вот вернутся.

— Уверена, что они найдутся, — вздохнула Филиппа. — Он такой симпатичный. Главное, чтобы эта история не испортила им отпуск.

— Вот увидишь, когда они найдутся, выяснится, что я был прав, — сказал Джон. — Они подтвердят все мои предположения, помяни мое слово. Их похитили инопланетяне.

— Инопланетяне! Ну ты и скажешь! Версия настолько неправдоподобная, что не верится даже, что ты — мой близнец.

— А про Шерлока Холмса ты когда-нибудь читала?

Филиппа покачала головой.

— Вот темнота! Но одну его мысль ты уж постарайся усвоить.

— Какую же?

— Когда исключено все принципиально невозможное, то, что остается, — пусть даже самое невероятное — и есть правда, — торжественно сказал Джон. — Самолет обыскали сверху донизу? Обыскали. Значит, этих людей в самолете нет. И как только мы это признаем, нам придется признать и другое — мы имеем дело с тем самым, невообразимым. Точнее, со сверхъестественным.

Близнецы без труда узнали дядю Нимрода среди тех, кто поджидал пассажиров из Нью-Йорка в лондонском аэропорту Хитроу. Нимрод был все в том же приметном издалека красном костюме, красной рубашке и красном, с золотыми звездами, галстуке — точь-в-точь как во сне — и возвышался над толпой встречающих, точно огромная клубничина, водруженная на верхушку бисквитного торта. Только наяву он показался, пожалуй, пострашнее, чем во сне: этакий классический сатрап и тиран — персонаж из пьесы Вильяма Шекспира, сошедший прямиком со сцены. Заметив племянников, он без натуги перекрыл гомон, царивший в зале прилета: его звучный, сочный голос разнесся над толпой, словно он говорил в микрофон, а не посасывал толстую как телескоп, сигару.