– Ну, чего ты хочешь?

Вот, блин, джинн нашелся. «Домой хочу!» – «Ну так пошли!»

Она пожала плечами и усмехнулась.

– Или тебя все устраивает?

– А если меня ничего не устраивает, тогда что?

Что эта тетка от нее хочет? Пускай уже ведет ее к валиде, да и дело с концом.

Дверь распахнулась, и еще один черный евнух буквально вполз на карачках.

– Пресветлая валиде, к вам – Махидевран-султан.

– Пусть войдет! – властно кивнула женщина.

Валиде?! Вот эта вот женщина, еще довольно молодая, – мать султана Сулеймана?!

Да по виду она не старше мамы самой Рушен! Ну, то есть Анастасии… Впрочем, ей, кажется, на момент вступления сына на престол было чуть больше сорока, кажется, сорок один, что ли… Знала – а все равно ожидала увидеть старуху, ведь женщины тогда старились гораздо раньше.

Рушен перевела взгляд на валиде Хафсу; та стояла боком и все равно почувствовала взгляд – моментально обернулась, раздула хищные ноздри небольшого породистого носа.

Рушен улыбнулась. Не заискивающе, не просительно – как равная равной.

Черные брови-шнурочки снова взлетели вверх и тут же моментально спустились на положенное место: в комнату в сопровождении достаточно большой свиты входила любимая жена Сулеймана, Махидевран.

По прошлой жизни у Насти сложилось о Махидевран определенное впечатление-воспоминание: толстая, самодовольная, нагловатая. А тут глянула – и остолбенела. Никогда не видела столь совершенной красоты.

Тонкие брови четкого и смелого рисунка, густые кудри – не черные, а темно-каштановые, с каким-то слегка красноватым отливом, что ли. Огромные глаза – два озерца мазута. И четко очерченный капризный рот.

Толстая? Да ни в коем случае! Округлая, очень женственная фигура. Единственное что – украшений, пожалуй, все-таки многовато, да и не сочетаются они друг с другом. То, что гаремные девчонки напяливали на себя все, что имели, было понятно: у кого-то – один браслет, а у меня целых два, и я всем это непременно покажу!

Но Махидевран могла иметь, да и имела, судя по всему, любые украшения, и подобрать их, безусловно, можно было со вкусом. Вон Гюльфем, польская жена, одета была не менее роскошно, но с куда большим вкусом.

Рушен перевела взгляд на валиде и вдруг поняла, что они похожи: молодая (не старше самой Рушен, ну разве что года на два – на три) черкешенка и зрелая крымская татарка. Похожи не внешне: у валиде лицо пожестче, глаза поменьше, губы заметно потоньше, и вообще, валиде напоминала ястреба, Махидевран – домашнюю кошку, ленивую, но готовую в любой момент вцепиться когтями в лицо. Наверное, эта «хищность» и делала их схожими.

И именно эта схожесть делала их врагами. Они были слишком похожи, чтобы хорошо относиться друг к другу. У валиде была реальная власть, и она откровенно гордилась этим.

У Махидевран была реальная власть над султаном, она гордилась этим – но вместе с тем завидовала валиде, поскольку ей нужно было не меньше власти. Как говорится, «хочет быть владычицей морскою, чтобы жить ей в Окияне-море, чтобы ты сама ей служила и была у ней на посылках».

Махидевран что-то возмущенно сказала – Рушен не вслушивалась, не имела обыкновения слушать то, что для ее ушей не предназначалось.

Валиде тихо ответила. Но черкешенка сдерживаться не умела и не хотела.

– Он спит с этой девкой уже четыре недели! Четыре недели!

Она проорала это, брызгая слюной, и разорвала какую-то тряпочку, которую держала в руках. Обрывки полетели на пол, а Махидевран зарыдала.

– Уймись! – резко бросила валиде.

– Вам ли говорить?! – прокричала Махидевран. – Вам ли советовать мне это?! Да вас ваш муж никогда не любил, а мой меня любит, любит! И если бы эта мерзкая тварь не влезла…

Пятнистое лицо, злые глаза, слюнявый рот – куда только подевалась величественная красавица, вплывшая в комнату всего несколько минут назад! Перед Анастасией, перед валиде и, главное, перед свитой была не разъяренная тигрица, а какая-то… драная кошка. До того как стать Махидевран, она звалась Гюльбахар – «весенней розой», и насколько в это легко было поверить, когда только входила в комнату, настолько это казалось абсурдным сейчас.

– Не любил, и вы…

Быстрая, короткая затрещина не дала ей договорить. При этом выражение лица валиде не изменилось: так и осталось приветливо-безразличным.

Султанская жена «проглотила» пощечину, отвешенную ей султанской матерью; только щеку, на которой ярко отпечатались следы пальцев, слегка потерла, потом с удивлением поглядела на свои пальцы – на них была кровь: на пальцах валиде были перстни, а пощечину она влепила, не сдерживая силы.

– Мои взаимоотношения с мужем – это не твоих куриных мозгов дело, – ровным тоном сообщила валиде. – Ты со своим разберись.

– Это вы ее к нему подослали… – неуверенно начала Махидевран.

Валиде Хафса задрала подбородок – всего на несколько сантиметров, но их хватило, чтобы невестка заткнулась.

А потом вдруг Махидевран увидела Рушен, стоящую у окна.

– А это кто? – Палец, увенчанный длинным алым ногтем, вдруг оказался слишком близко от лица Анастасии – она едва удержалась от того, чтобы не отшатнуться. – Еще одна потаскушка, которую вы хотите подсунуть в постель моего мужа?!

Тело среагировало быстрее головы – Анастасия еще толком не поняла, что делает, а рука уже впечаталась в щеку султанши. Пожалуй, захоти эта женщина – она легко могла бы отмутузить Анастасию, как минимум потому, что весила килограммов на пятнадцать больше. Но она не успела: сперва обалдела, потому как такой реакции никоим образом не ожидала, а через несколько секунд, когда уже пришла в себя – просто не смогла: ее за руки держали двое здоровенных черных евнухов.

– Ты спрашиваешь, кто это? – снова совершенно ровным тоном сказала валиде. – Так это твоя соперница.

Евнухи вытащили упирающуюся Махидевран из комнаты, следом неслышно растворилась ее свита.

А Рушен расхохоталась. Она смеялась до слез, не имея представления, чему именно смеется, но и остановиться не могла. Скорее всего, это была истерика, только некоторые рыдают, а некоторые – ржут.

– Ты слишком много смеешься, – сказала валиде. Неодобрительно? Да нет, вроде нейтрально. – Ты знаешь, что Мухаммед никогда не смеялся?

– А я не правоверная, – отрезала Анастасия. – Мой бог умеет смеяться.

– Твой Иса тоже не смеялся, – ответила Айше Хафса, но несколько неуверенно.

– Иисус – сын Бога. А сам Бог… Думаю, если он создал все это – она обвела рукой по кругу, – то у него было прекрасное чувство юмора. И, глядя на все это, он не мог не смеяться.

Хафса молчала и, сузив глаза, смотрела на нее.

– Ты странная девушка, – сказала она наконец. – Впрочем, подарок – как раз в стиле Ибрагима. Иди и выспись как следует. Завтра ты будешь танцевать для султана. Надеюсь, тебя научили танцевать? Или, может быть, споешь? Говорят, ты не поешь, когда вышиваешь, в отличие от остальных девушек.

Анастасия усмехнулась. Не поет… Когда-то давно прабабушка учила ее вышивать и сказала, что раньше девушки собирались для рукоделия в одной хате и всегда пели что-то протяжное. Маленькая Стаська, добросовестно тыкая иголкой в полотно и немилосердно стягивая его стежками, пела единственную протяжную песню, которую знала – песню про крейсер «Аврора» (мама была любительницей старых советских мультиков и дочь вырастила на них же).

– Почему ты не отвечаешь? Тебя как звать-то?

– Анастасия, – ответила девушка. Она прекрасно знала, что валиде в курсе, как ее зовут здесь, и именно поэтому назвала свое настоящее имя.

– Тебя зовут Рушен, – не стала скрывать свою осведомленность валиде. – Волосы у тебя и в самом деле великолепные. Жаль, что… Впрочем, не важно. Волосы красивые, но такие не у тебя одной. Тебе надо имя, по которому можно будет легко определить именно тебя. Будешь… Теперь ты будешь Хюррем. Потому что так, как ты, уж точно никто не смеется.

Вот и понимай после этого: осуждает валиде смех или нет?