— Ничего со мной не происходит, — резко бросила Орла.

— Тогда почему у тебя такой вид, будто ты потеряла фунт стерлингов, а нашла только шестипенсовик?

— Может, так оно и случилось, вот почему.

Эдди пожала плечами:

— Я просто спросила.

Орла подумала, как Эдди отреагирует, если она закричит: «Мне кажется, что я беременна, вот в чем дело . Черт бы тебя побрал, я думаю, что беременна. А я не хочу быть беременной. Я не хочу этого ни за что на свете. Я ненавижу Микки Лэвина. Мужчины должны предохраняться, надевать эти штуки. Но Микки не сделал этого, и теперь я беременна».

— Ты уверена, что с тобой все в порядке, Орла? — обеспокоенно спросила Эдди. — Теперь у тебя такой вид, словно ты вот-вот расплачешься.

— А вы бы не заплакали, потеряв целый фунт и найдя взамен шесть пенсов?

— Я только стараюсь помочь, дорогая.

Вероятно, именно слово «дорогая» прорвало плотину, и Орла принялась плакать.

— Простите меня за мою грубость, — рыдала она. — Кое-что действительно произошло, но я не могу рассказать вам об этом.

— Почему бы тебе не пойти домой? Я скажу Берти, что ты почувствовала себя плохо. Он поймет.

— Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо, Эдди.

Орла медленно пошла по Ливерпуль-роуд по направлению к Бутлю. У нее уже неделю не было менструации, такого раньше никогда не случалось. Орла действительно залетела, как грубо выражались некоторые. Приближаясь к Сифорту, она прошла мимо приемной врача и на минуту задумалась, не зайти ли внутрь, чтобы ее осмотрели. Но она выглядела такой молоденькой, и у нее не было обручального кольца. Что скажет врач?

Орлу никогда особенно не беспокоило, что думают люди, но родить ребенка без мужа — считалось едва ли не самым тяжким проступком для девушки. На Опал-стрит была одна, которая решилась на это. Случилось это десять лет назад, и девушка давно стала взрослой женщиной, но о ее поступке судачили до сих пор, как будто это произошло только вчера. Ребенка отправили в сиротский приют.

«Моего не отправят», — Орла обеими руками схватилась за живот. Обращаться к доктору смысла не было, потому что в глубине души она твердо знала, что там, внутри нее, клубочком свернулось крошечное существо, ожидая появления на свет. Она также знала, что должна оставить его, что отдать его будет неправильно. И если она не хочет, чтобы на ее ребенке было клеймо родившегося без отца и его всю жизнь называли «ублюдком», то ей придется стать женой Микки Лэвина. Кроме того, ей было всего семнадцать, то есть, чтобы выйти замуж, ей требовалось разрешение родителей, так что придется рассказать обо всем отцу с матерью.

Навстречу ей шла молодая женщина, толкая перед собой большую старую коляску. Ребенок в ней пронзительно кричал, как будто его жгли каленым железом. «Ох, ради бога, заткнись, урод», — с безысходной тоской произнесла женщина, проходя мимо.

Орла обернулась и смотрела, как она удаляется, сгорбленная и измученная. «Через год и я буду такой, — с ужасом подумала она. — Скоро я буду такая же».

Она бросила взгляд на противоположную сторону улицы, где, взявшись за руки и оживленно болтая, шли две девушки, немногим старше ее. На них были красивые твидовые костюмы и маленькие фетровые шляпки. Одна несла большую серую сумку из крокодиловой кожи, о которой мечтала Орла. Девушки были воплощением всего, чего Орла хотела когда-нибудь добиться.

Гораций Флинн взял за обыкновение заходить в парикмахерскую, по крайней мере, раз в неделю. «Просто хочу взглянуть, как идут дела, миссис Лэйси», — говорил он. «Дела идут хорошо, мистер Флинн. Спасибо за беспокойство».

— Он в тебя втрескался, — объявила как-то Фионнуала. — Господи, что ты сотворила на второй день Рождества, когда пошла к нему поговорить насчет аренды?

— Я просто состроила ему глазки, — смущенно призналась Элис.

— Если бы ты сумела подольститься к нему, может, нам вообще не пришлось бы ничего платить за аренду.

— Ох, Фиона, прекрати! — Элис явно чувствовала себя неловко. — Как бы то ни было, это твоя вина, что он приходит так часто. Вовсе нет необходимости так суетиться вокруг него, вести его в кухню и потчевать чаем.

— Мне его жалко. У него кожа такого нездорового цвета. Наверное, он приходит сюда потому, что мы единственные люди на всем белом свете, которые хорошо к нему относятся. Все остальные попросту ненавидят его.

— У них есть на то веские причины, милая. Он ужасный человек.

— Ужасный или нет, но я предпочитаю иметь его на нашей стороне.

— Не стоит говорить о сторонах, Фиона. Войны же нет.

— Нет, есть, и еще какая, — возразила Фиона. — Мы на одной стороне, Кора — на другой. Но мы все равно победим.

В последнее время окружающий мир представлялся Джону Лэйси довольно приятным местом. Он редко думал о своем лице. Что случилось, то случилось, и обратной дороги не было. Он не терзался чувством вины из-за того, что у него две семьи. Речь шла о жизни и смерти, и благодаря Клэр он научился жить в ладу с самим собой.

В шесть часов он запер мастерскую и зашагал по Крозиер-террас к последнему домику. Из комнаты к нему бегом бросился Робби и потребовал, чтобы его взяли на руки. Джон усадил его к себе на плечи.

— Я гулял сегодня в парке, пап, — зажурчал малыш. — Лиза весь день плакала. У нее растут зубы. А я тоже плакал, когда у меня росли зубы?

— Все время, — заверил его Джон. — Привет, любимая.

Из кухни вышла Клэр в полосатом переднике, надетом поверх простого коричневого платья. Она выглядела очень усталой. Ее длинные светлые волосы были сколоты на затылке гребешком. Она предупреждающе показала глазами на верхнюю площадку лестницы, издав при этом гортанный звук. Джон понял: его дочь Лиза была наверху — она наконец-то заснула.

— Нелегко тебе приходится, любимая?

Она скорчила гримаску и энергично закивала головой, но потом улыбнулась, обняв и его, и сына своими тонкими руками.

— Но я счастлива, — сказала она. — Очень счастлива. Чай готов.

Он уже научился разбираться в ее мимике и переводить странные звуки, которые слетали с ее губ, на нормальный английский язык.

— Хорошо. — Он причмокнул. — Умираю с голоду, и мне кажется, что я слышу запах печенки с луком.

Она снова кивнула, и он последовал за ней в кухню, где уже был накрыт стол на троих. Пока они ели, Джон пытался припомнить, был ли он так же беспредельно счастлив в первые годы жизни с Элис, и вспомнил, что да, был. Воспоминание причинило боль. Он совершил страшный поступок, предал свою жену и четырех детей ради женщины, которая раньше была проституткой.

Клэр легонько провела пальцем по тыльной стороне его ладони: «С тобой все в порядке?» — «Да».

Похоже, она так же легко понимала, о чем он думает, как он разбирался в звуках ее затрудненной речи и выражении лица. На странице блокнота, который она всегда держала под рукой, Клэр написала: «Совесть?» Некоторые слова она даже и не пыталась произнести.

— Боюсь, что так.

«Отправляйся домой пораньше, — написала она. — Побудь со своей семьей. — Она покачала головой. — Я не возражаю».

— Ты — ангел.

Глаза ее сверкнули: «Это не обо мне».

— Посмотрим, как я буду себя чувствовать. — Он знал, что не пойдет пораньше домой, где теперь чувствовал себя чужим. Джон с неприязнью подумал, что Элис очень легко свыклась с отсутствием мужа. Она никогда не упрекала его в том, что он мало бывает дома. Девочки ничем не давали понять, что скучают по нему. Пожалуй, только Кормаку не нравилось частое отсутствие отца, и это причиняло Джону сердечную боль.

И все-таки ничего нельзя было поделать. В тысячный раз он напомнил себе, что это был вопрос жизни и смерти. Он обвел глазами стол, Клэр, своего второго светловолосого сына. Сверху донесся негромкий плач, и они с Клэр улыбнулись друг другу. Она поднялась в спальню, чтобы принести Лизу. Через шесть месяцев у нее родится еще один ребенок.