— Я как раз собиралась лечь спать, дорогой, — солгала Элис. — Это не очень удобно.

— Тогда я посижу на ступеньках, пока она не вернется.

— Я не знаю, с какой стороны она придет.

— Я постараюсь не спускать глаз с дома.

Элис чувствовала себя ужасно, закрывая дверь перед носом несчастного парня. Она подошла к лестнице и окликнула дочь.

— Да, мам? — отозвалась Орла.

— Это был последний раз, когда я солгала Микки Лэвину по твоей милости. Он хороший парень и просто сходит по тебе с ума. Если ты больше не хочешь видеть его, скажи ему об этом прямо. Ты слышишь меня, Орла?

— Да, мам. — В спальне Орла зарылась лицом в подушку, чтобы никто не услышал, как она плачет. Слушать страдальческий голос Микки для нее было настоящей мукой. Она пыталась не думать о том, как он плетется вниз по Эмбер-стрит, жалкий и несчастный — такой же несчастный, какой и она чувствовала себя, если уж говорить откровенно. Это было все, что она могла сделать, чтобы не выскочить из дома вслед за ним и не окликнуть его. Ведь что получилось, когда она окликнула его тем вечером! Боже! Это было какое-то неземное ощущение, совершенно восхитительное. Она страстно желала, чтобы оно повторилось.

Но, напомнила себе Орла, она не из тех девушек, которые занимаются любовью в проходном дворе. Она намеревалась в один прекрасный день стать кем-то, кем-то очень важным. Господи, только вчера Берти Крэйг предложил ей поупражняться, чтобы она научилась стенографировать еще быстрее и могла стать репортером-интервьюером.

— Когда вы, скажем, берете интервью у политика, очень полезно записывать каждое его слово. Если он впоследствии начнет отрицать кое-какие свои высказывания, вы просто покажете ему свои записи, и дело сделано.

Политик! Когда-нибудь Орла действительно могла взять интервью у политика, и рядом с этим перспектива стать женой Микки Лэвина выглядела довольно жалкой.

Ах, если бы только ей удалось не думать о нем!

— До вчерашнего дня я не представлял себе, что вы — мать гения, — сказал Элис Нейл Грини.

— Да? — Была суббота, и салон только что закрылся. Элис складывала в сумочку заработанные деньги, чтобы позже подсчитать доходы.

Нейл, судя по всему, ходил по магазинам. В руках он нес несколько пакетов с фирменными наклейками универмагов Льюиса и Оуэна Оуэна.

— Кормак Лэйси, он ведь ваш сын, правильно?

Сердце Элис наполнилось гордостью. Она кивнула:

— Да, это так.

— Он должен получить стипендию без малейших проблем, насколько я понимаю. В учительской только и разговоров, что о нем. Я знал, что ваш сын учится в школе Святого Джеймса, но думал, это другой Лэйси, Морис. Он очень похож на Фиону.

— Морис — мой племянник. Мы не знаем, в кого пошел Кормак.

Из задней комнаты появилась Фиона, которой надоело мыть чашки и захотелось погреться в лучах славы своего брата. Элис почувствовала легкое раздражение, заметив выражение ее лица: так маленький щенок ждет, когда на него обратит внимание господин и повелитель. Фиона оказывалась совершенно бесполезной по субботам, она все время ожидала появления Нейла.

— А, Фиона! — На его улыбку стоило посмотреть. Клиентки утверждали, что при виде ее у них замирало сердце. — Я купил тебе подарок. — Он порылся в одном из пакетов и вытащил маленькую красную коробочку.

Фиона от радости едва не лишилась чувств, не успев еще развернуть подарок.

— Ой, спасибо, — выдохнула она. Открыв коробочку, она вынула оттуда большую серебряную брошь в форме буквы «ф». — Какая прелесть, — пролепетала она. — Боже, тут даже есть маленький бриллиант. — Фиона прижала брошь к груди. — Я буду беречь ее как зеницу ока, — дрожащим голосом произнесла она.

— Боюсь, что это не настоящий бриллиант. Камень называется цирконий. — Нейл снова лучезарно улыбнулся, протягивая Элис зеленую коробочку. — А это вам. Буква «Э».

— Большое спасибо. — Элис старалась не смотреть на лицо дочери, зная, что на нем написано отчаяние, оттого что Нейл купил подарок не ей одной.

— Это, в некотором роде, извинение, — сказал Нейл.

— Извинение за что?

— За то, что не указывал в своих письмах, что я — «мистер», за то, что невольно позволил вам полагать, что я — женщина. Ваша квартира располагается над парикмахерской, и вы, наверное, предпочли бы сдавать ее женщине. Вы проявили поразительную выдержку, узнав правду. — Он широко улыбнулся. — Кто-нибудь другой мог попросту указать мне на дверь. Я все-таки надеюсь, что причиняю клиенткам не слишком большое беспокойство, когда прихожу и ухожу.

Элис заверила его, что никакого беспокойства он не доставляет, и Нейл отправился к себе наверх.

— Как мило с его стороны, правда? — тепло обратилась она к Фионе. — Должно быть, он высокого о тебе мнения, раз купил такую же брошь, как и мне. Я хочу сказать, что если это было, по его словам, извинение, то оно вовсе не обязательно должно было касаться и тебя, так ведь?

Лицо Фионнуалы просветлело — угодить ей было очень легко, с грустью подумала Элис.

— Ты права, мам. — Фиона сгорала от нетерпения показать брошь Орле, у которой в данный момент не было приятеля: она, должно быть, совершенно спятила, если порвала с таким красивым парнем, как Микки Лэвин.

Орле все-таки пришлось сказать об этом Микки в лицо. Она завела его в гостиную, потому что не хотела, чтобы их разговор состоялся в другом месте, где он мог вновь заключить ее в объятия. Все закончилось бы тем, что они опять повторили бы эту замечательную, потрясающую сцену, и она бы пропала.

Боже, какое у него было выражение лица, когда она сказала ему! Орла никогда его не забудет — он был потрясен, не верил своим ушам, готов был расплакаться. В его черных глазах светилось отчаяние.

— Но ведь я люблю тебя, — сказал он, как будто это имело решающее значение.

— А я тебя не люблю, — с жаром заявила Орла.

— Любишь! Конечно любишь. И ты сама знаешь это. Я ведь вижу. То, чем мы занимались вместе, было волшебством. Разве не так, Орла? — Он схватил ее за руку. — Разве не так?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Нет, — ответила она. — Это было приятно, но и только. Мне понравилось.

— Ты лжешь. Ты тоже подумала, что это волшебство, как и я.

Орла пожала плечами. Ей страстно захотелось, чтобы он навсегда ушел, ушел из ее дома и из ее жизни. Она скрестила руки на груди и пожелала ему спокойной ночи.

— Значит, все?

— Все.

— Все кончено?

— Кончено, Микки.

— Ты разбила мне сердце, — произнес он дрогнувшим голосом.

— Оно скоро заживет, — беззаботно ответила она.

Входная дверь с грохотом захлопнулась. По-прежнему прижав руки к груди, Орла принялась раскачиваться взад и вперед на кушетке. Слезы капали ей на колени, на юбку, оставляли мокрые пятна на ее туфлях и на полу вокруг.

В таком виде ее и нашел Кормак — раскачивающейся, как сумасшедшая, на кушетке, и заливающей гостиную потоками слез. «Зачем ты сказала Микки, чтобы он уходил, если ты хочешь, чтобы он остался?» — спросил он, и от этого Орла заплакала еще сильнее. Вошла встревоженная Элис, постаралась, как могла, утешить дочь и отправила ее в постель, дав чашку какао и пару таблеток успокоительного.

Это случилось много недель назад, но Орла по-прежнему не могла забыть лицо Микки, хотя теперь она ненавидела его. Она ненавидела все связанное с Микки Лэвином.

Сейчас его лицо вновь возникло перед ней, оно глядело на нее с листа бумаги, заправленного в печатную машинку. Орла старалась подавить желание вырвать этот листок и разорвать на мелкие кусочки, потому что лицо все равно появится снова, как только она вставит чистый лист в машинку.

В небольшой конторе вместе с ней работала еще одна женщина, Эдди Джонс, секретарша Берти Крейга. Орла не ладила с ней. Эдди недолюбливала свою молодую напарницу за то, что та стала любимицей босса.

— Что с тобой происходит? — поинтересовалась она, когда Орла, скривившись, словно от зубной боли, уселась за печатную машинку.