Марта накрыла на стол, намазала маргарином четыре ломтика хлеба, и они сели обедать, а на примусе тем временем закипал чайник.
После обеда, получив по необыкновенно вкусному яблоку, Джорджи и Лили отправились поиграть на Дауни-стрит, где на площадке у них была назначена встреча с одноклассниками. Джо умылся, сменил рубашку и пошел к Альби Ллойду, другу детства, с которым они вместе ходили в школу. Юноши собирались на спектакль в театр Шекспира, где места на галерке стоили всего три пенса. Он взрослеет, ее Джо, из мальчика превращаясь в молодого мужчину. Ему нравилось быть чистым и аккуратно одетым. Марта замечала, что у него появились замашки настоящего денди.
Впрочем, то же самое можно было сказать и о Джойс — та все время требовала новые наряды. В прежние времена, когда Карло еще не лишился работы, Марта постоянно старалась раздобыть отрез ткани, чтобы сшить очередное платье для дочери, у которой всегда было по меньшей мере две пары обуви, зимняя и летняя, а иногда и выходные туфельки, если на Карло вдруг накатывал приступ щедрости.
В каком-то смысле с ними все происходило, как сказано в Библии. В их жизни тоже случились «семь тучных лет»; вот только неблагоприятные годы цифрой семь не ограничились, а все тянулись и тянулись дальше. В самом начале этих постных лет Марта поклялась себе, что никогда не допустит, чтобы ее дети ходили босиком по улицам. Скорее она станет продавать свое тело на этих самых улицах. Благодаря какой-то невероятной удаче или прихоти судьбы обувь им удавалось купить, пусть даже она была чересчур большой или слишком маленькой, и тогда приходилось острым ножом отрезать носки, так что пальцы ног торчали наружу.
Марта вымыла тарелки и вытерла их полотенцем. К этому времени невероятная усталость навалилась на ее плечи, ноги у нее подгибались, глаза закрывались сами собой — она буквально засыпала на ходу. С облегченным вздохом Марта опустилась на кушетку и моментально заснула. Разбудили ее женские голоса, доносившиеся со двора; соседки затянули песню.
— …Мы плыли на лодке по заливу, освещенному лунным светом…
Это была одна из самых любимых песен Марты, так же как и следующая, «Чайнатаун, мой китайский квартал». После свадьбы, но еще до того, как у них появились дети, они с Карло любили гулять по воскресеньям, бродя по улицам китайского квартала.
Стоило Марте вспомнить о старых добрых временах и о том, как счастлива она была, выйдя замуж за своего итальянца с его блестящими набриолиненными кудрями и модными кожаными башмаками, как слезы навернулись ей на глаза.
И в сотый, нет, в тысячный раз мысленным взором она увидела тот вечер, когда они познакомились. Это случилось на танцах в зале для собраний при храме Креста Господня. Стояло лето, и на улице было еще светло. В высокие стрельчатые окна падали последние лучи заходящего солнца, что лишь добавляло живости и веселья собравшимся. В зале присутствовали несколько монахинь, строго следивших за порядком и за тем, чтобы парочки не слишком прижимались друг к другу во время танцев. Отец МакФи был единственным священником среди них, и было видно, что с большей радостью он принял бы участие в веселье, чем надзирал за ним. Он был молод, строен, светловолос и поразительно красив.
Какая жалость, что он дал обет безбрачия, думала Марта, изредка поглядывая на священника из-под густых ресниц. Какая невероятная жалость.
Тогда ей только-только исполнилось восемнадцать. Она сидела на одном из стульев, рядами расставленных вдоль стен комнаты, и весело хихикала вместе с подружками. Они усиленно делали вид, будто их совершенно не интересуют мужчины, собравшиеся в кучку возле дверей и беззастенчиво разглядывающие женщин. По крайней мере, итальянцы не сводили с них глаз.
Но тут священника загородил какой-то мужчина, бормотавший что-то на языке, которого Марта не понимала. Он размахивал руками и улыбался. Затем мужчина ухватил ее за запястье, поднес его к своим губам и поцеловал, после чего потянул за руку, заставив девушку подняться на ноги. В следующее мгновение они уже вальсировали по комнате вместе с другими парами. Должно быть, так он пригласил ее на танец.
Он был похож на принца, древнего героя, невероятно красивый и импозантный в своих двухцветных ботинках, костюме в узкую белую полоску и маленьком красном галстуке-бабочке. В лучах вечернего солнца его шевелюра сверкала ярче патентованной кожи, из которой была сделана его обувь.
— Ты оч-чень красивая, — медленно, с трудом выговорил он. — Меня зовут Карло Росси.
— А меня — Марта Фарелл.
— Ciao[5], Марта. — У него хватило нахальства поцеловать ее в щеку, но Марта не возражала.
Спустя шесть недель они обручились, и в том же году состоялась их свадьба. Карло на руках перенес ее через порог небольшого домика в Маленькой Италии, где они собирались жить долго и счастливо.
Но вмешалась судьба, и их жизнь потекла совсем по другому руслу.
Марта вздохнула, но сумела не расплакаться, когда женщины затянули «Когда тебе улыбаются ирландские глаза». Эту песню Карло когда-то пел ей, своей ирландской невесте. Своей семье в Баллимене Марта заявила, что едет в Ливерпуль, чтобы найти там себе супруга, и ее мечта сбылась, вот только никто в Баллимене так никогда и не узнал об этом — Марта не умела писать.
— …На берегу ручья у мельницы, — выводили женщины, когда она вышла на крыльцо, чтобы присоединиться к ним, — я впервые встретила тебя.
Джимми Галлахер все-таки заглянул к ним на огонек. Солнце уже скрылось за крышами зданий, и Кингз-корт, коротенький тупичок, по обеим сторонам которого выстроилось всего по шесть домов, погрузился в волшебный полумрак. Кое-кто из малышей еще не отправился спать; они качались на перилах или пинали камешки, валявшиеся на земле. Марта присела на нижнюю ступеньку крыльца. Она устала и могла лишь тихонько подпевать в такт надрывным звукам, которые извлекал из своей губной гармошки Джимми, и тоненьким печальным голосам своих соседок, которые устали не меньше, чем она. Казалось, ласковая песня о любви по ошибке забрела в это неприятное, неопрятное место, в котором они вынуждены были жить.
Марта проснулась оттого, что Джо тряс ее за плечо.
— Вставай, мам, и ложись в постель, — негромко произнес он. — Смотри, я принес пару пакетиков молока «Кэдбери» и немного шоколада. Мы с Альби купили один батончик на двоих, а потом решили оставить по кусочку для наших матерей.
— Ах ты мой дорогой! — Марта была настолько тронута, что не сумела сдержать слез.
Она съела шоколад, лежа в постели, и заснула со сладким вкусом на губах.
Отец Лоулесс из храма Креста Господня был любимым священником Марты еще с тех времен, когда они жили в Маленькой Италии. Он по-прежнему навещал их примерно раз в полтора месяца по воскресеньям после обеда, приезжая к ним на своем старомодном трехколесном велосипеде. Обыкновенно отец Лоулесс привозил с собой какое-нибудь угощение, хотя они уже и не принадлежали к его пастве.
На этот раз он захватил с собой две банки говяжьей тушенки. Марта была дома вместе с Карло, который еще спал. Лили и Джорджи отправились в воскресную школу, а Джо и Альби пошли прогуляться по Док-роуд, ведь день выдался теплым и солнечным. Франка же она не видела вот уже несколько дней.
— Это предназначалось для наших солдат, — сообщил священник Марте, доставая консервы из черной кожаной сумки.
Священник был невысоким толстеньким мужчиной с красным носом пьяницы и голубыми глазами святого.
— Ох, отец, разве не следует в таком случае отправить их по назначению?! — воскликнула Марта.
Ей не понравилась мысль о том, что кто-то из бедных солдатиков останется голодным из-за нее. Но в животе У нее предательски заурчало — картофель с капустой, приправленные консервированной говядиной, были бы весьма кстати. К несчастью, коричневого соуса больше не осталось. Последнюю бутылочку прикончили Лили и Джорджи, которые съели соус вместе с хлебом, когда однажды вечером она задержалась на работе.
