– А почему не то и другое?
– И правда, почему? Бездна свидетель, так проще.
– И чего ты тогда добиваешься?
– Эстранн, у меня всего два варианта. Плакать из-за чего-то или плакать просто так. Последнее, на мой взгляд, – это безумие.
– А первое чем-то отличается? – спросила Кильмандарос.
– Да. Часть меня хочет верить, что если я буду плакать долго, то выплачу все. И тогда – после всего – из пепла возродится что-то новое.
– Например? – спросил Эстранн.
Сечул Лат пожал плечами.
– Надежда?
– Видишь эту дыру, Кастет? Я бы тоже плакал, но у меня вместо слез кровь.
– Друг мой, ты наконец-то стал истинным богом всех живых миров. Когда ты возвысишься над всем сущим, мы возведем статуи, возвеличивающие твое священное увечье как символ бесконечного страдания, которое причиняет жизнь.
– На это я согласен. При условии, что кровь, стекающая у меня по лицу, будет не моя.
Кильмандарос фыркнула.
– Не сомневаюсь, Эстранн, твои последователи с радостью будут истекать кровью ради тебя, пока Бездна всех нас не поглотит.
– А моя жажда будет равна их щедрости.
– Когда мы…
Кильмандарос вдруг схватила Сечула за плечо и развернула.
– Друзья, – пророкотала она, – пора.
Они посмотрели туда, откуда пришли.
С хребта, где они стояли, открывался вид на простирающуюся на западе впадину, усыпанную валунами и клоками сухой травы до самого горизонта. Однако теперь в утреннем свете простор менялся. Извилистой тенью земля обесцвечивалась, становилась сначала серой, потом белой, пока не стало казаться, будто вся впадина состоит из костей и золы. А в самом центре этого побледнения земля начала подниматься.
– Она пробуждается.
– А теперь, – прошептал Эстранн, и его одинокий глаз ярко блеснул, – поговорим о драконах.
Там, где была равнина, вспучился холм. Он набухал и рос, заполняя горизонт, – уже не холм, а целая гора…
И вот он взорвался, взметая вокруг себя землю и камень.
По впадине расползлись широкие трещины. Гребень задрожал, и трое Старших богов едва удержались на ногах.
Столп пепла и пыли взметнулся ввысь, и грибовидное облако заполнило собой полнеба, а потом наконец докатился звук – плотный и тяжелый, будто каменная стена. От него в черепах больно зазвенело. Сечула и Эстранна покатило по земле. Даже Кильмандарос не устояла. Сечул видел, как она широко раскрыла рот в ужасающем вопле, но завывания ветра и грохот взрыва заглушили его.
Повернувшись, он вгляделся в огромную клубящуюся тучу. Корабас. Ты снова в этом мире.
Внутри тучи стали образовываться воронки грязи, пыли и дыма. Они скручивались и выталкивались в сторону, словно в центре поднимался невидимый воздушный столп. Сечул прищурился.
Это сотворили ее крылья?! Старшая кровь!
Когда рев стих, Сечул Лат услышал, как Эстранн смеется.
– Мама?
Кильмандарос медленно поднялась на ноги. Она посмотрела на сына.
– Корабас Отатарал ирас’Элейнт. Отатарал, Сечул, это не предмет – это титул. – Она повернулась к Эстранну: – Странник, ты знаешь, что он означает?
Смех одноглазого бога постепенно стих. Он отвернулся.
– Какое мне дело до замшелых титулов? – проворчал он.
– Мама?
Богиня вглядывалась в изувеченные землю и небо на западе.
– Отас’тарал. В центре каждой бури есть глаз – область… затишья. Отас’тарал означает «Око отрицания». И мы только что обрушили на мир бурю.
Сечул Лат опустился на землю и закрыл лицо запыленными руками. Устану ли я когда-нибудь? Да. Теперь устал. Глядя на то, что мы высвободили. На то, что мы учинили.
Эстранн, шатаясь, подошел к нему и упал на колени. На его истерзанном лице смешались маниакальная радость и ужас. Странник мертвенно улыбался.
– Видишь, Сеч? Им придется ее остановить! У них нет выбора!
Да, прошу. Остановите ее.
– Она начала двигаться, – объявила Кильмандарос.
Сечул оттолкнул Эстранна и приподнялся. Но в небе ничего нельзя было прочесть: его на две трети заволокло саваном из пыли, пепла и дыма. Оставшаяся треть приобрела болезненно бледный оттенок. Быстро сгущались неестественные сумерки.
– Куда? – спросил Сечул.
Мать указала рукой.
– Следи за ней по земле. Пока что по-другому ты ее не увидишь.
Сечул Лат поднялся.
– Смотри, – сказала Кильмандарос.
По земле тянулась широкая выбеленная полоса.
– Северо-восток, – прошептал Сечул, глядя, как полоса продолжает двигаться. – Все, что оказывается под ней…
– Там, где пролетела Корабас, жизнь прекращается навсегда, – сказала Кильмандарос. – Все сущее замирает. Она – Око отрицания, центр бури, в котором все погибает.
– Мама, мы зашли слишком далеко. На этот раз…
– Поздно! – возопил Эстранн. – Она – это сердце магии! Без Ока отрицания чародейства не будет!
– Что?!
Кильмандарос покачала головой.
– Все не так просто.
– Вы про что? – повторил вопрос Сечул.
– Теперь, когда она на свободе, элейнты обязаны ее убить. У них нет выбора. Их сила основана на магии, а Корабас убивает самую ее основу. И поскольку она невосприимчива к колдовству, в ход пойдут когти и клыки, а значит, понадобятся все элейнты, вплоть до Т’иам. Да и К’рул тоже не сможет дольше сопротивляться зову Странника, ведь это он первым усмирил драконов.
– Им придется ее убить! – кричал Странник. Кровавая струйка, текшая из пустой глазницы, почернела от грязи.
Кильмандарос неопределенно хмыкнула.
– Если они правда убьют ее, Эстранн, тогда буря утихнет. – Она повернулась к Старшему богу: – Но ты и так это знал – либо догадался. Ты хочешь уничтожить все колдовство, связанное законами. Ты хочешь создать мир, где смертные больше никогда не смогут тебе навредить. Мир, где нам приносят кровавые жертвы, но мы не имеем власти вмешиваться, даже если захотим. Ты желаешь поклонения, Эстранн, но такого, чтобы ты не был обязан давать что-то взамен. Я права?
Сечул Лат опустил голову.
– Они не смогут ее убить…
Эстранн подошел к нему вплотную.
– Они должны! Я говорил тебе! Я сделаю так, что они все погибнут! Все – в том числе и эти божки, наши дети! К’рул поймет – увидит, что нет иного выхода, иного способа покончить с этой чудовищной катастрофой. – Он ткнул пальцем в Сечула: – А ты думал, мы в игрушки играем? Мухлюем с костяшками, а потом подмигиваем сообщникам? Я призвал Старших богов! К’рул хочет сделать вид, будто не замечает меня? Как бы не так! Я его вынудил! – Он вдруг захихикал, а пальцы у него задрожали. – Она – сгусток крови в его венах! Когда она дойдет до его мозга, он умрет! Я – Господин обителей, и меня обязаны заметить!
Сечул Лат попятился от Странника.
– В первый раз они ее сковали, – сказал он, – потому что убить было нельзя. Иначе бы погибли и Пути. – Он резко повернулся к Кильмандарос: – Мама… ты ведь… ты…
Она отвела глаза.
– Я устала от всего этого.
Устала?
– Но… но сердце Увечного бога…
Эстранн сплюнул.
– Какое нам дело до этого засохшего шматка мяса? Когда все будет кончено, он тоже умрет, как и остальные! Как и форкрул ассейлы – и все прочие, кто осмелится мне перечить! Ты не поверил, Сеч, решил не принимать меня всерьез. Опять.
Сечул Лат покачал головой.
– Теперь я тебя понимаю. Твой настоящий враг – Господин Колоды драконов. И драконы, они же Пути, – вся эта новая, необузданная мощь. Но ты знал, что не в силах тягаться с тем Господином, пока всем правят боги и Пути. И ты замыслил все это уничтожить: и Колоду, и магию драконов, и Господина, и всех богов. Но отчего ты так уверен, что Обители смогут выстоять перед Оком отрицания?
– Потому что Обители – Старшие, тупица. Все эти Пути и порядок, которым связали никому не подчиняющуюся Старую магию, произошли из-за договора между К’рулом и элейнтами. К’рул интригами заставил одного из драконов Великого клана стать Отрицателем – Отатаралом, – а остальных привязать себя к аспектам магии. Они наложили на колдовство закон, а я этот закон разрушу. Навеки!