– Рано или поздно им придётся тебя отвязать от днища телеги, – шептал даруджиец во тьме, пока корабль катился по волнам к Мэлинтеасу. – Хотя, может, и не раньше, чем нас доставят в рудники. Ты только держись, Карса Орлонг: если, конечно, ты до сих пор притворяешься, потому что за последние дни ты и меня почти переубедил. Ты ведь ещё не рехнулся, правда?

Карса тихонько утвердительно хмыкнул, хотя с недавних пор и сам уже не был в том уверен. Иногда целые дни выпадали из памяти, оставались белыми пятнами – и это было куда страшнее, чем все прежние злоключения. Держаться? Урид уже не был уверен, что сможет.

Мэлинтеас казался на вид не одним, а тремя городами одновременно. Корабль вошёл в гавань около полудня, и Карса смог прекрасно его рассмотреть со своего места под грот-мачтой. На трёх холмах возвышались три отдельные каменные крепости: центральная – чуть дальше от берега, чем остальные две. Каждая цитадель могла похвастаться собственным, оригинальным архитектурным стилем. Укрепления левой казались приземистыми, крепкими и прозаичными, стены были сложены из золотистого, почти оранжевого известняка, который выглядел в ярких солнечных лучах грязным, покрытым пятнами. Центральная крепость, чуть размытая за пеленой дыма, который поднимался над лабиринтом узких улочек, расположенных в ложбине между холмами, казалась старой, почти ветхой, зато стены её – а также купола и башни – покрасили выцветшей некогда алой краской. На самом краю утёса справа темнела третья цитадель, под нею ярилось среди скал море, а сам утёс выветрился так, словно переболел оспой. Было видно, что в прошлом наклонные стены крепости бомбардировали снарядами с кораблей: от солидных вмятин расходились трещины, а одна из квадратных башен подалась и теперь опасно накренилась наружу.

Однако за стенами развевались флаги.

Вокруг всех крепостей, на склонах и в широких, плоских ложбинах между холмов, теснились дома, выстроенные в соответствующем своей цитадели архитектурном стиле. Границы отмечали широкие улицы, которые, извиваясь, уводили прочь от берега. На них здания разных стилей мрачно смотрели друг на друга через дорогу.

Видно, тут поселились одновременно три разных племени, заключил Карса, когда тюремный корабль пробился в гавань среди множества рыбацких лодок и торговых суден.

Звякнули цепи – Торвальд Ном поднялся на ноги, яростно поскрёб свою спутанную бороду. Сверкающими глазами он смотрел на город.

– Мэлинтеас, – вздохнул даруджиец. – Натии, генабарийцы и корхивы – бок о бок. И что же мешает им вцепиться друг другу в глотку? Лишь малазанский начальник и три роты из Ашокского полка. Видишь вон там полуразрушенную крепость, Карса? Осталась с войны между натиями и корхивами. Весь натийский флот вошёл в эту бухту, и они так увлеклись истреблением друг друга, что даже не заметили подхода малазанских войск. Дуджек Однорукий, три легиона из Второй армии, «Мостожоги» и два Высших мага. Вот и всё, что было у Дуджека, но к вечеру весь натийский флот лежал на илистом дне бухты, королевская семья генабарийцев, которая заперлась в своём алом замке, оказалась перебита, а корхивская цитадель капитулировала.

Корабль шёл вдоль широкого каменного пирса, со всех сторон бегали матросы. Торвальд улыбался.

– Можно было бы подумать, что всё чудесно и прекрасно. Суровое принуждение к миру и всё такое. Вот только Кулаку этого города придётся расстаться с двумя из трёх своих рот. Разумеется, им пришлют замену – вот только когда? И откуда? И сколько? Видишь, любезный мой теблор, что происходит, когда твоё племя становится слишком большим? Внезапно даже самые простые вещи исполнить становится трудно, почти невозможно. Путаница и неразбериха заволакивает всё, точно туман, и все двигаются в нём на ощупь.

Чуть позади, слева от Карсы кто-то фыркнул. Затем рядом показался кривоногий, лысый моряк, он смотрел на приближающийся причал и криво усмехался. Он сказал по-натийски:

– Главарь разбойников читает лекцию о политике, наверняка используя свой богатый личный опыт – нужно ведь было как-то разбираться с дюжиной лихих парней. Зачем ты вообще что-то объясняешь этому безмозглому остолопу? Ну да, конечно, он ведь внимательная и непритязательная публика…

– Не без того, – согласился Торвальд. – Это вы – первый помощник? Я хотел поинтересоваться, сэр, как долго мы будем стоять в Мэлинтеасе…

– Поинтересоваться он хотел, а? Ну, изволь, я тебе сейчас распишу события на ближайшие день-два. Первое. Никто из заключённых с корабля не сойдёт. Второе. Мы тут возьмём на борт два взвода из второй роты. Третье. Мы идём в Генабарис. Там я вас сдам с рук на руки, и дело с концом.

– Мне показалось, вы несколько расстроены, сэр, – заметил Торвальд. – Вас беспокоит безопасность корабля в славном Мэлинтеасе?

Моряк медленно повернул голову. Некоторое время разглядывал даруджийца, затем хмыкнул:

– Это ты, выходит, то ли Коготь, то ли нет. Ну, если ты из них, то вот что допиши в свой треклятый доклад: в Мэлинтеасе обосновалась Багровая гвардия, они тут подбивают корхивов к мятежу. В тенях стало небезопасно, и дело дошло до того, что даже патрули уже никуда не ходят, если их меньше двух взводов. А сейчас две трети солдат отошлют на родину. И положение в Мэлинтеасе скоро сильно изменится.

– Императрица наверняка не будет сбрасывать со счетов мнение своих верных офицеров, – ответил Торвальд.

Первый помощник прищурился:

– Уж лучше бы так.

Затем он зашагал прочь и принялся орать на группу матросов, которым вдруг оказалось нечего делать.

Торвальд подёргал себя за бороду, покосился на Карсу и подмигнул:

– Багровая гвардия. Вот это тревожные вести. Для малазанцев, разумеется.

Дни исчезали один за другим. Карса вновь осознал себя, когда днище повозки вдруг резко подскочило под ним. Цепи натянулись, врезались в руки и ноги от перемены веса, суставы вспыхнули огнём. Его спускали при помощи канатов и скрипучих блоков. Вокруг тянулись верёвки, снизу доносились крики. Сверху над мачтами и снастями парили чайки. На вантах чернели фигуры, во все глаза смотрели на теблора.

Шкивы заскулили, и фигуры стали уменьшаться. Со всех сторон к нему потянулись руки, ухватились за края днища, выровняли. Ближний к ногам конец опустился ниже, так что голова теблора поднялась.

Он увидел перед собой палубу и бак громадного судна, на которых теснились лебёдки, грузчики, матросы и солдаты. Повсюду были сложены припасы, тюки быстро бросали в трюм через тёмные провалы грузовых люков.

Нижний край днища царапнул по палубе. Крики, заполошная активность, и теблор почувствовал, как днище опять чуть поднимается, покачивается и вновь опускается, только на этот раз Карса услышал и почувствовал, как доски ударились о грот-мачту. Сквозь цепи пропустили канаты, чтобы удержать всю конструкцию на месте. Затем рабочие отступили, разглядывая Карсу.

Тот улыбнулся.

Сбоку прозвучал голос Торвальда:

– Да, улыбочка страшноватая, но он не опасен, уверяю вас. Беспокоиться не о чем, если, конечно, вы не суеверны…

Послышался громкий хруст, и тело Торвальда Нома распласталось перед Карсой. Кровь хлестала из разбитого носа даруджийца. Он глупо моргал, но даже не пытался подняться. Над Торвальдом навис крупный человек. Не слишком высокий, но широкий в плечах, с синеватой кожей. Он с гневом уставился на главаря разбойников, затем оглядел безмолвное кольцо матросов вокруг.

– Это называется «нож воткнуть и провернуть», – прорычал незнакомец по-малазански. – И он всех вас поймал на крючок! – Затем он обернулся и вновь присмотрелся к Торвальду Ному. – Ещё раз такое устроишь, заключённый, и я прослежу, чтоб тебе язык отрезали и прибили к мачте. А если вы с великаном начнёте чудить, прикую тебя к доске с другой стороны и обоих выброшу за борт. Кивни, если понял.

Вытирая кровь с лица, Торвальд Ном яростно закивал. Тогда синекожий перевёл жёсткий взгляд на Карсу.

– Улыбочку сотри с рожи, а то её нож поцелует, – сказал человек. – Чтобы есть, губы тебе не нужны, а остальным рудокопам вообще наплевать.