Женщина рассмеялась, медленно поднялась на ноги. Поморщилась и потянулась.

– Духи держите меня, как же кости ноют. И мускулы требуют заботливых рук.

– Есть особые упражнения…

– Будто я не знаю, волк. Ты ко мне присоединишься, чтобы их исполнить?

– Какие у тебя вести, Хетан?

Она ухмыльнулась, упёрла руки в бока.

– Клянусь Бездной, – протянула она, – какой же ты неуклюжий. Ложись под меня и выведай все мои тайны – это тебе поручили? В такую игру тебе лучше не играть. Особенно со мной.

– Вероятно, вы правы, – процедил Итковиан. Он выпрямился и отвернулся.

– Да постой же! – расхохоталась Хетан. – Бежишь, словно кролик? А я тебя волком называла? Пожалуй, следует сменить имя.

– Это ваш выбор, – бросил через плечо Кованый щит и зашагал прочь.

У него за спиной вновь зазвенел смех Хетан.

– Ха-ха, вот в эту игру и вправду стоит поиграть! Беги, беги, милый мой кролик! Неуловимая моя добыча, ха!

Итковиан вернулся в цитадель, прошёл по коридору, который тянулся вдоль внешней стены города, и оказался перед входом в башню. Под позвякивание доспехов Кованый щит взобрался по крутым каменным ступеням. Он попытался выбросить из головы образ Хетан, смеющееся лицо, лукавые глаза, ручейки пота, промывающие на лбу дорожки в слое пепла, выразительно, недвусмысленно выдвинутую вперёд грудь. Итковиан презирал себя за это новое рождение давно похороненных желаний. Обеты рассыпались в прах, всякую молитву Фэнеру встречало лишь молчание, будто богу было плевать на жертвы, которые во имя его приносил Кованый щит.

И быть может, это и есть последняя, самая сокрушительная истина. Богам нет дела до аскетизма, до ограничений, которые налагают на себя люди. Им нет никакого дела до правил поведения, до изощрённой этики храмов и монастырей. Наверное, они и вправду смеются над цепями, в которые мы сами себя заковываем, над нашей бесконечной, ненасытной нуждой находить недостатки в жизненных потребностях. Или даже не смеются, но злятся на нас. Быть может, отказ от радостей жизни и есть самое страшное оскорбление для тех, кому мы поклоняемся и служим.

По винтовой лестнице Итковиан поднялся в оружейную, рассеянно кивнул двум солдатам на посту, а затем взобрался выше – на верхнюю площадку.

Дестриант уже был там. Карнадас внимательно посмотрел на Кованого щита.

– Вы, сударь, выглядите встревоженным.

– Да, не стану отрицать. Я беседовал с князем Джеларканом, и он остался весьма недоволен. Затем я разговаривал с Хетан. Дестриант, моя вера пошатнулась.

– Вы сомневаетесь в своих обетах.

– Именно так, сударь. Признаюсь, я сомневаюсь в их истинности.

– Кованый щит, вы верили, что ваши правила поведения существуют, чтобы почитать Фэнера?

Итковиан нахмурился, опершись на мерлон, и уставился на окутанный дымами вражеский лагерь под стенами.

– Ну, да…

– В таком случае, сударь, вы жили в заблуждении.

– Прошу вас объясниться.

– Конечно. Вы испытали потребность сковать себя обетами, нужду испытать собственную душу их строгостью. Иными словами, Итковиан, ваши обеты родились из внутреннего диалога с самим собой – но не с Фэнером. Эти цепи – лишь ваши, как и ключи, которыми вы можете их отомкнуть, когда потребности в них более не будет.

– Не будет?

– Да. Когда всё, что подразумевает жизнь, перестанет угрожать вашей вере.

– То есть вы подразумеваете, что мои терзания и сомнения касаются не моей веры, но лишь обетов. Что я перестал их различать.

– Верно, Кованый щит.

– Дестриант, – проговорил Итковиан, не сводя глаз с лагеря паннионцев, – ваши слова ведут к буйству плоти.

Высший жрец расхохотался.

– И с ним, смею надеяться, к улучшению вашего – обычно столь мрачного – настроения!

Губы Итковиана дрогнули.

– Ну, уж тут, сударь, вы уповаете на чудо.

– Я был бы рад…

– Стойте! – Кованый щит поднял закованную в латную перчатку руку. – Движение в лагере беклитов.

Карнадас подошёл к нему, весёлость испарилась.

– И вон там, – указал Итковиан, – среди урдомов. Скаланди на флангах. Провидомины принимают на себя командование.

– Сначала они возьмут форты, – предсказал Дестриант. – Уничтожат прославленных джидратов Совета Масок. Быть может, те сумеют подарить нам ещё немного времени…

– Найдите моих вестовых, сударь. Предупредите офицеров. И сообщите князю.

– Да, Кованый щит. Вы останетесь здесь?

Итковиан кивнул.

– Отсюда хороший обзор. Идите, сударь, прошу вас.

Беклиты уже выстроились кольцом вокруг занятых джидратами укреплений. На солнце поблёскивали наконечники копий.

Оставшись в одиночестве, Итковиан прищурился, глядя на приготовления врага.

– Ну, что ж, вот и началось.

На безлюдных переулках Капастана царила тишина, под чистым, безоблачным небом Остряк шёл по улице Калманарка. Он приблизился к изогнутой стене Лагеря Ульден, отпихнул ногой груду мусора, загораживавшую лестницу вниз, а затем изо всех сил впечатал кулак в крепкую дверь, врезанную в основание стены.

Вскоре она со скрипом подалась и отворилась.

Остряк шагнул в узкий коридор, который под острым углом поднимался обратно на уровень улицы, и через двадцать шагов оказался на залитом солнечным светом центральном подворье.

Бук закрыл за товарищем массивную дверь, не без труда вернул на место тяжеленный засов. Затем худой и седой воин обернулся к Остряку.

– Быстро. Что там?

– А ты как думаешь? – проворчал капитан. – Движение пошло. Паннионцы готовятся к бою. Вестовые носятся туда-сюда…

– На какой стене ты был?

– На северной, сразу за Лектаровым домом, только это не важно. А ты как? Я раньше забыл спросить. Выходил этот ублюдок на охоту прошлой ночью?

– Нет. Я же говорил тебе, Лагеря мне помогают. Думаю, он всё ещё пытается понять, почему вернулся несолоно хлебавши позавчера. Это его так взвинтило, что даже Бошелен заметил.

– Скверно. Он начнёт искать причину, Бук.

– Ну да. Я же говорил, что будут риски, верно?

Ага, попытайся сделать так, чтобы безумный убийца не нашёл себе жертв – и сам не понял почему – в осаждённом городе… Чтоб ты в Бездну провалился, Бук, во что ты меня втянул? Остряк посмотрел вверх по коридору.

– Помогают, говоришь. Как твои новые друзья к этому отнеслись?

Старик пожал плечами.

– Корбал Брош предпочитает забирать для своих экспериментов здоровые органы. Опасность грозит их детям.

– И была бы меньше, если бы они этого не знали.

– Это им известно.

– Дети, говоришь?

– Да, за домом всегда следят как минимум четверо – вроде как уличные беспризорники. Там и настоящих много, так что дозорные могут затеряться. И за небом они тоже следят… – Бук внезапно замолк, в его глазах блеснула странная хитрость.

Остряк понял, что у Бука есть какой-то секрет.

– За небом? Это ещё зачем?

– Хм, ну, на случай, если Корбал Брош попробует пройти по крышам.

Да в этом городе все крыши широкие и купольные!

– Короче, я хотел сказать, – продолжил Бук, – что за домом следят. К счастью, Бошелен по-прежнему не вылезает из подвала, устроил там что-то вроде лаборатории. Вообще не выходит. А Корбал днём спит. Остряк, то, что я раньше сказал…

Остряк резко поднял руку, чтобы заставить его молчать.

– Слушай!

Оба замерли неподвижно.

Ступнями они ощутили далёкий гром, за городскими стенами нарастал многоголосый рёв.

Бук вдруг побледнел, выругался и спросил:

– Где Скалла? И даже не пытайся врать, что не знаешь.

– На воротах у Портовой дороги. Пять взводов «Серых мечей», рота джидратов, дюжина с лишком лестийских гвардейцев…

– Там громче всего…

Хмурясь, он проворчал:

– Правильно угадала, что оттуда всё и начнётся. Глупая женщина.

Бук шагнул ближе и схватил Остряка за руку.

– Так какого Худа, – прошипел он, – ты тут стоишь? Начался штурм, а Скалла прямо у него на пути!