Его взгляд метнулся к закопчённым стропилам, где спала, свесив лапы с перекладины, местная кошка. Охотилась она, похоже, только во сне. По крайней мере, сейчас.
Мышь добралась до подножки у стойки и двинулась вдоль неё ко входу в кухню.
Остряк вновь пригубил разведённого вина – воды в кубке было уже явно больше; паннионцы сжали хватку на горле города почти неделю назад. Остальные шесть посетителей сидели поодиночке за столами или опирались на стойку. Временами они обменивались словом-другим, как правило, бессмысленными комментариями, на которые редко отвечали чем-то большим, чем хмыканьем.
Остряк приметил, что днём и по ночам в таверне собирались два разных типа людей. Сейчас он смотрел на первых – эти чуть ли не жили в общем зале, медленно потягивали вино и эль. Они были чужими в Капастане, не имели приятелей, зато передружились между собой, пусть и объединяло их лишь совместное ничегонеделание. К ночи начнут подходить другие. Крикливые, драчливые, они затаскивали внутрь уличных шлюх и швыряли свои монеты на столы так, будто думать не думали о завтрашнем дне. В них кипела энергия отчаяния, лихой привет, брошенный в лицо Худу. «Мы – твои, костяной ублюдок, – будто говорили они. – Но не раньше рассвета!»
Они кипели, текли, словно пенное море среди неподвижных, безразличных камней – молчаливых, одиноких посетителей дневного времени.
Море и камни. Море пускается в пляс перед лицом Худа, лишь только он оказывается поблизости. Камни уже так давно смотрят в глаза этому ублюдку, что им лень даже пошевелиться, не то что плясать. Море громогласно хохочет над собственными шутками. Камни со скрежетом бросят одну фразу, которой хватит, чтобы весь зал замолчал. «Разве что по кусочку капастанца…»
В следующий раз лучше буду держать язык за зубами.
Кошка встрепенулась на балке, потянулась так, что чёрные полоски волнами побежали по бурому меху. Свесила голову вниз, приподняв уши.
Мышь замерла на пороге кухни.
Остряк тихонько присвистнул.
Кошка посмотрела на него.
Мышь метнулась в кухню и скрылась из виду.
С громким скрипом дверь таверны распахнулась внутрь. Вошёл Бук, встретился взглядом с Остряком, затем устало опустился на стул рядом.
– Ты очень предсказуем, – пробормотал пожилой мужчина и жестом заказал ещё два кубка, как только поймал взгляд кабатчика.
– Ага, – отозвался Остряк. – Я – камень.
– Камень, значит? Скорей уж толстая игуана на камне. А когда придёт большая волна…
– Худ с ним. Ладно, ты меня нашёл, Бук. Что дальше?
– Просто хотел поблагодарить тебя за помощь, Остряк.
– Это что, была ирония, старик? Ещё немного потренируешься и…
– На самом деле я почти серьёзно. Мутная вода, которую ты мне дал выпить, – зелье Керули – оно просто чудеса творит. – На узком лице Бука возникла хитрая улыбка. – Чудеса…
– Рад слышать, что тебе лучше. Есть ещё новости, потрясающие основы мироустройства? Если нет…
Бук откинулся на спинку, чтобы дать кабатчику поставить на стол два кубка, а когда тот заковылял прочь, сказал:
– Я встречался со старейшинами Лагерей. Поначалу они хотели идти прямо к князю…
– Но потом опомнились.
– Пришлось их слегка подтолкнуть.
– Значит, теперь у тебя есть всё, чтобы не дать этому чокнутому евнуху играть в привратника у Худовых врат. Хорошо. Нельзя допустить панику на улицах, когда четверть миллиона паннионцев осаждают город.
Бук прищурился и посмотрел на Остряка.
– Так и думал, что покой тебе больше по душе.
– Ну вот, уже лучше.
– Но мне всё равно нужна твоя помощь.
– Не пойму, в чём, Бук. Если только ты не хочешь, чтобы я дверь высадил и снёс Корбалу Брошу голову с плеч. Но тогда тебе нужно будет отвлечь Бошелена. Поджечь его, например. Мне много времени не нужно. Главное – подобрать момент. Скажем, когда стены пробьют и на улицы хлынут тенескаури. Тогда мы возьмёмся за руки и пойдём к Худу вместе, распевая весёлые песенки.
Бук ухмыльнулся, салютуя кубком.
– Идёт, – сказал он и выпил.
Остряк осушил свою чашу, потянулся за другой.
– Ты знаешь, где меня найти, – буркнул он некоторое время спустя.
– Пока не нахлынет волна.
Кошка спрыгнула с балки, метнулась вперёд и зажала лапой таракана. Начала с ним играть.
– Ладно, – прорычал после паузы капитан, – чего ещё сказать хочешь?
Бук небрежно пожал плечами.
– Говорят, Скалла подалась в добровольцы. Ходят слухи, что паннионцы наконец готовы начать первый штурм. В любой момент.
– Первый? Да второй им, скорее всего, и не понадобится. А «готовы» – они уже несколько дней, как готовы, Бук. Если Скалла решила жизнь свою положить, защищая то, что защитить невозможно, это её личное дело.
– А какая альтернатива? Паннионцы пленных брать не будут, Остряк. Всем нам придётся драться – рано или поздно.
Это ты так думаешь.
– Если только, – продолжил Бук после паузы, вновь поднимая кубок, – ты не собираешься переметнуться. Обрести вдруг веру, по необходимости…
– А какой ещё выход?
Взгляд Бука стал суровым.
– Набьёшь брюхо человечиной, Остряк? Чтобы выжить? И на такое пойдёшь, да?
– Мясо есть мясо, – ответил Остряк, не сводя глаз с кошки. Тихий хруст дал ему знать, что игра окончена.
– Однако, – сказал Бук, поднимаясь, – не ожидал, что ты ещё способен меня огорошить. Думал, я тебя знаю…
– Думал.
– Значит, за это отдал жизнь Драсти.
Остряк медленно поднял голову. Бук увидел в его глазах нечто такое, что вдруг отступил на шаг.
– Ты с каким Лагерем сейчас работаешь? – спокойно поинтересовался капитан.
– С Ульданом, – прошептал пожилой мужчина.
– Я к тебе туда загляну. А пока что, Бук, пшёл прочь с глаз моих.
Тени отступили к стенам гарнизона, так что Хетан и её брат, Кафал, остались на солнцепёке. Склонив головы, баргасты сидели на корточках на старой, потёртой подстилке. По телам обоих тёк пот – почерневший от сажи. Между ними стояла широкая, неглубокая жаровня с горящими углями.
По обе стороны от баргастов пробегали солдаты и княжеские посыльные.
Кованый щит Итковиан разглядывал их со своего места у входа в цитадель. Он не слыхал, чтобы баргасты увлекались медитацией, но Хетан и Кафал почти ничего другого не делали с самого возвращения из Пленника. Они постились, ни с кем не говорили, самым неудобным образом расположились посреди цитадельного двора, в общем, превратились в неприступный остров.
Это не обычный покой смертных. Они странствуют среди духов. Брухалиан требует, чтобы я отыскал к ним подход – любой ценой. Остался ли у Хетан ещё хотя бы один секрет? Дорога к спасению для себя и для брата, а также для костей Духов-Основателей? Неведомая слабость в нашей обороне? Недостаток в расположении паннионцев?
Итковиан вздохнул. Он уже пробовал – безуспешно. Придётся попытаться снова. Он уже приготовился шагнуть вперёд, но вдруг почувствовал чьё-то присутствие рядом и, обернувшись, увидел князя Джеларкана.
Лицо молодого человека осунулось от усталости. Руки с длинными пальцами дрожали, хоть и были сплетены у пояса. Не сводя глаз с мельтешения во дворе, князь сказал:
– Кованый щит, я должен знать, что намеревается делать Брухалиан. У него есть нечто – то, что вы, солдаты, зовёте бритой костяшкой в дыре, – это мне ясно. И вот я вновь пришёл, чтобы добиться аудиенции у человека, который состоит у меня на службе. – Джеларкан даже не пытался скрыть горький сарказм этих слов. – Безуспешно. У Смертного меча нет на меня времени. Нет времени на князя Капастана.
– Сударь, – ответил Итковиан, – вы можете задать свои вопросы мне, и я сделаю всё возможное, чтобы ответить.
Молодой капанец резко обернулся к Кованому щиту.
– Брухалиан позволил тебе говорить?
– Да.
– Хорошо. Кроновы т’лан имассы и немёртвые волки с ними. Они истребили септарховых демонов – к’чейнов.
– Да.
