The Circus In Winter by Cathy Day

Автор романа — Кэти Дэй, преподаватель по литературе в университете Болл Стейт. Она родом из городка Перу. Перу — Лима?.. Да, схожесть неспроста: по сути, Дэй записывала историю собственного города, сменяя имена и разбавляя все воображением. Оказывается, в Перу когда-то зимовал цирк, только не Уоллеса Портера, а Хаггенбэка-Уоллеса. А например, один из важнейших персов, дрессировщик Ганс Хофстадер, убитый собственным слоном, но даже после смерти тиранящий мозги несчастных циркачей и жителей городка, — ее дедушка. После такого послесловия события книги как-то по-другому воспринимаешь, все становится ярче, живей и все такое. Ну основано на реальных событиях типа.

http://cathyday.com/

Каждый рассказ посвящен циркачу или какой-либо истории, связанной с цирком. (и черт возьми как тут не вспомнить один межавторский проект про циркачей с Минипрозы! Все было в Симпсонах, все было в Симпсонах. Впрочем, эта отсылка для слишком узкой аудитории). Также в каждом рассказе автор старается менять стиль повествования и формат, чтоб не дать читателю заскучать, в общем, неплохо экспериментирует.

Но если прочесть книжку, то видно, что автор берет гораздо шире, чем просто описание цирковой жизни. Цирк неспроста именно Зимой. Зимой цирки не гастролировали по Америке, принося в захолустные городишки на колесах ржавых грузовиков звездную пыль. Они приезжали на базу для дозаправки волшебным топливом американы, или, как это прозаично зовется в книге, «жили на зимних квартирах». Цирк Уоллеса Портера проживал в городке Лима, и в итоге он оказал серьезное влияние на всю историю городка. Так что по сути автор пишет о нескольких поколениях, записывает необычную историю города с начала до конца 20 века, отраженную в самых разных персонажах. Первые пять рассказов — именно о цирке и циркачах. Остальная книга — о том, что было после. Например, глава «Цыгане» вообще даже цирка не касается, просто события в той же местности происходят.

И в конце становится ясно, что циркачи — это не только карлики, акробаты, дрессировщики и прочая. Цирковой народ — это те, у кого нет дома. Для кого каждая остановка — дом. Это те, кто готов сорваться на заработком или просто по прихоти в любой момент в любое место. Это и цыгане, и студенты, катающиеся по Америке в поисках работы, и тд.

События и персонажи всех рассказов так переплетаются, что буквально создают полотно истории городка Лимы и его жителей. Правда здорово наблюдать, как молодой персонаж из одного рассказа становится второстепенным забитым стариком в другом. Как они все растут, стареют, умирают. Реалистично, черт возьми.

За две мили от Лимы расположено Водохранилище Виннесоу, большая стоячая коричневая лужа речной воды. Я видела его весной, когда Виннесоу плещется о лодочные сараи и полузатопленные деревья. Заключенная в водохранилище вода еще пахнет рекой, и я не могу не вспомнить Потоп 1913 года. Может, это та же вода. Все это время река бежала по своему руслу и приходила вновь сюда, к нашей запруде, как старые слоны идут на кладбище, чтобы умереть.

Река Виннесоу каждый год почти выходит из берегов, и, наверное, как раз поэтому мы оказались не готовы в 1913, когда дожди начались так быстро, что не было времени укрепить берега мешками с песком. Мы тогда жили на зимних квартирах, я и мой муж Чарльз, и Милдред, которой было всего неделя или две. Чарльз работал на Уоллеса Портера, строил ему цирковые вагоны и клетки для зверей, иногда вырезал изящные узоры на перилах в его особняке.

Портер и мои родители были друзьями, так что я знала, что его жена, любовь всей жизни, умерла у него на руках. Он сказал, что больше никогда не женится. Сам он был невысок и худощав, из тех, кто похудел из-за того, что не спал ночами и забывал поесть из-за волнений. У него были тигриные глаза — коричневые и золотые и зеленые, но запали они так глубоко, что иногда ловишь себя на том, как наклоняешься, чтобы заглянуть в них как в колодцы. Но только глаза и выдавали в нем печаль: он держал себя как джентльмен, с выдержкой и лоском, и обращением, одинаковым как для уважаемых людей, вроде моих родителей, так и для цыган и сброда, работавшем в его цирке, цирке, что он купил на деньги от продажи своей конюшни, самой большой в северной Индиане.

Как вы можете догадаться, я пережила Потоп 1913, но жила у зимних квартир, где были слышны крики животных, и где, когда вода сошла, в полях остались их гниющие останки, похожие на серых рыб с раскрытыми глазами, лежащих на дне пересохшего ручья.

В 1913 Портер практически владел всем городом. Он купил сотню акров у реки Виннесоу, понастроил сараев для своих зверей, а себе на холме воздвиг особняк с белыми колоннами и витражами. С тех пор, как умерла его жена, Портер жил в особняке один, конечно, не считая служанок и дворецких. Говорили, что по ночам он спускается в зимние квартиры и играет в покер и выпивает с цирковыми рабочими, а иногда его видели в сараях, где он наблюдал, как спариваются животные. Однажды он сказал Чарльзу, что проверял, кончилась ли случка, все ли идет своим чередом. А еще Чарльз слышал даже, что Портер во время таких наблюдений горячился и волновался, а потом наносил визиты главной акробатке цирка, Дженни Диксианне, которая жила одна в собственной хижине.

Может, так, а может, нет. Это все равно было не мое дело, но я верю тому, что однажды сказал мне Портер: «Грейс, я всегда хотел иметь много детей, разнести свое имя по миру, как ветер семена, но Бог мне этого не дал, и потому я просто стараюсь сделать что-то большое и подписать своим именем».

Большинство просто купило бы компанию или что-нибудь изобрело, и прославило бы свое имя так, но Портер был другим. Здесь люди говорят «другой» как ругательство, но он был другим в хорошем смысле.

Я приехала сюда за деньгами, но замуж вышла по любви, и мы с Чарльзом были бедны. В нашем арендованном доме было почти пусто, так что Портер одолжил кое-какое старье из цирковых бараков: жалкую тахту и матрас в пятнах. Чарльз не спал допоздна, делая стулья и спинку для кровати при свете керосиновой лампы. Через пару недель, когда я узнала, что родится Милдред, он вырезал колыбельку, а когда она родилась — покрасил ее в солнечно-желтый. Дожди начались, когда я была еще слабой от родов.

Дождь не прекращался всю неделю. Сначала вода залила задний двор, взбиралась на ступеньки черного входа, одну за другой, а потом потекла через дверь на кухню, где я стояла у раковины. Вода хлынула волной, но вместо того, чтобы мягко обнять, стылая Виннесоу схватилась за лодыжки морозными пальцами, ноги закололи холодные иголки. Чарльз вбежал и увидел, что я реву, подняв подол ночнушки над водой. Он понес меня к лестнице наверх, с плеском загребая тяжелыми ботинками, пока я кричала, чтобы он спас самые дорогие вещи — книжки моей матери и мои фотографии, которые плавали в метре от кухонного столика. Чарльз навалил у дверей мешков с песком, но это не помогло, и он перенес наверх всю еду, простыни и влажную одежду. Я положила книжки и фотографии на кровать и смотрела, как они разбухают и сморщиваются, пока Чарльз качал желтую колыбельку с Милдред.

На второй день, когда вода поднялась на четверть стены, мы с Чарльзом увидели ялик, скользящий по разлившейся реке от фермы Браунов. Чарльз махал из окна рубашкой, а два человека в лодке помахали шляпами в ответ. Но на реке вскипали коричневые пороги, из волн всплыло выкорчеванное дерево и опрокинуло их лодку. Люди ухватились за нее и проплыли мимо дома. Мы с Чарльзом смотрели из окна спальни и за все время не промолвили ни слова.