— Что ты делаешь?

Роберт с удивлением посмотрел на Хилари:

— Торжества закончились, и я уезжаю, как мы и договаривались. Мне нужно полностью перебраться из дома в Арлингтоне к завтрашнему вечеру.

— Перебраться?

— Не надо, Хилари. — Голос Роберта был спокоен и непоколебим.

Последние шесть месяцев он жил лишь ожиданием заветного дня, когда наконец освободится от этого безрадостного брака и сможет свободно и уединенно предаваться своей печали по поводу потери любимой Алексы. — И не думай притворяться, будто ты надеялась, что мы все-таки не разведемся.

— Ты говорил, твой роман окончился!

— Да, и еще я говорил тебе, что наш брак был сплошной пародией и кончился задолго до того, как я встретил женщину, которую полюбил. Возможно, ты верила или притворялась верящей в то, что прошедшие полгода могут сохранить наш брак, что лишний раз подтверждает, как мало у нас общего.

— Ты солгал мне, Роберт, да? — вспыхнула Хилари, ее потемневшие глаза горели неистовой яростью. — Она ждала тебя, да? Может быть, и не ждала. Может быть, ты продолжал все это время с ней встречаться, несмотря на свое обещание. Если ты нарушил данную мне клятву, Роберт…

— Я сдержал свое обещание, Хилари. Меня никто не ждет.

— Но тогда…

— Прекрати, — приказал Роберт, заставив вдруг потрясенную Хилари замолчать. — Смирись, просто благородно смирись. Я уверен, что ты предпочтешь оформить документы о разводе, и это меня устраивает, только, прошу тебя, не затягивай. Я, разумеется, ни на что не претендую. — «За исключением своей свободы, — подумал Роберт. — С этой самой минуты». — Прощай.

— Роберт! — в отчаянии крикнула Хилари, но он ушел, бросился вон с единственным желанием — быть от нее подальше.

И все из-за Алексы. Алекса ушла из его жизни, но Роберт все же предпочел остаться в одиночестве, только с воспоминаниями о своей потерянной любви, лишь бы не находиться больше ни минуты с Хилари.

— Как я тебя ненавижу, Алекса! — прошипела она и швырнула через комнату хрустальный графин, разбив им на тысячу острых сверкающих кусочков роскошное антикварное зеркало. — Как же я тебя ненавижу!

Роберт не мог успокоиться до того момента, пока самолет наконец не оторвался от взлетной полосы далласского аэропорта. Только тогда он вздохнул с облегчением и удивился тому, что с самого декабря не дышал свободной грудью.

Золотое обручальное кольцо Роберта сверкало в ярких лучах майского солнца, струившихся в иллюминатор. Макаллистер смотрел на кольцо так, словно видел его впервые. Только сейчас поняв, что за все время, которое провел вместе с Алексой, он ни разу не вспомнил о кольце, поскольку уже давно оно было для Роберта ничего не значащим ювелирным изделием, а не символом любви и верности.

Но обращала ли внимание на кольцо Алекса? Может быть, следовало снимать кольцо в те ночи, которые они проводили вместе? Роберт запретил себе задавать эти вопросы, ведь они были связаны с Алексой, которой в действительности никогда не существовало — очаровательной, беззащитной женщины, которую он так страстно любил. Настоящую же Алексу — умную, самоуверенную женщину, просто игравшую с Робертом, его обручальное кольцо нисколько не беспокоило. Более того, той настоящей Алексе, очевидно, доставляло удовольствие видеть это кольцо на руке, ласкавшей ее, — золотой символ торжества Алексы над Хилари.

Роберт снял кольцо с пальца и заставил свои мысли вернуться из прошлого и устремиться в будущее… к своей столь желанной свободе и уединенности… к работе, в которую он так сильно верил… и к замечательной радости, которая скоро появится в его жизни. Скоро, очень скоро Бринн наконец усыновит чье-то дитя.

Мягкая улыбка, тронувшая лицо Роберта в ожидании этой великой радости, помрачнела от вкравшегося беспокойства. Джеймс заверил их всех, что решение матери твердо и что у нее не будет возможности разыскать усыновленного ребенка, но все же…

«Все будет хорошо, — твердо решил Роберт. — Должно быть. Бринн достаточно настрадалась из-за потерь. Как и все мы».

— Алекса? — Джеймс постучал в дверь ванной комнаты.

Было два часа ночи, но не свет и не шум льющейся воды разбудили Джеймса, спавшего в своей комнате через две обширные спальни от апартаментов Алексы. Из сна его вырвали страшные ночные кошмары, постоянно преследовавшие его с декабря, исключая единственную волшебную ночь, когда они были смыты любовью Кэтрин. Выглянув в окно своей спальни, Джеймс увидел свет, струившийся из окна комнаты Алексы. Вероятно, у нее бессонница. Может быть, Алекса будет не против сыграть партию в триктрак?

— Джеймс? Я выйду через минуту. Я уже позвонила доктору Лоутону. Он встретит нас в больнице.

— У тебя началось?

— Вполне естественная вещь. — Алекса открыла дверь ванной. — Ну, как я тебе? Доктор Лоутон сказал, что эта краска смоется после шести ванн, она безопасна и является прекрасной маскировкой, тебе так не кажется? У меня есть очки в роговой оправе для тебя: ты в них будешь похож на ученого. Джеймс?

Джеймс был не в силах вымолвить ни слова: он просто остолбенел, увидев черные, как вороново крыло, еще влажные волосы, черные брови и ресницы и… сапфирово-голубые глаза — результат применения контактных линз.

— Я тоже никогда прежде по-настоящему не замечала нашего сходства, — спокойно сказала Алекса, заметив изумленное выражение лица Джеймса, полагавшего, что перед ним стоит Кэтрин.

Действительно, взглянув в зеркало, она очень ясно увидела в нем младшую сестру. Да, она словно увидела Кэтрин, отношениям с которой импульсивное решение Алексы поделиться своим секретом нанесло такой непоправимый ущерб.

— И я не замечал, — выдавил из себя наконец Джеймс.

Он-то прекрасно знал, что у сестер Тейлор, за исключением выражения решительности на лице, не могло быть никакого сходства. Его никогда и не было, до сегодняшней ночи. Этой ночью Алекса выглядела совершенно как Кэтрин, и у Джеймса появилось жутковатое ощущение, что в больницу он везет не Алексу, а Кэтрин, которая родит ребенка и откажется от него…

— Так что, едем? — спокойно спросила Алекса. — Между прочим, мы с тобой — Смиты, Джеймс и Джульетта.