– Эх, серый, – отвечает она ему, – это у тебя волчьи клыки чешутся. Ты бы погрыз деревяшку – тебе полегчало бы. Можно крепкие кости грызть – только не людские.

Человек перепугался и ну от нее бежать. Не стал машину попутную ловить и даже автобуса не подождал – до станции десять километров бегом пробежал, будто баба Катя ему не несколько слов сказала, а трут в задницу воткнула.

Он, значит, убежал, а бабка моя у печки села и ну плакать. Ее спрашивают:

– Ты что, баба Катя, плачешь?

А она говорит:

– Да жалко мужика, он же не виноват, что у него волчьи клыки лезут! Знать, кто-то из его женской родни с псом сношался… бывает, бабы вдовые тешут себя непотребно! Родился потом у нее ребенок – вроде и человек, а песья кровь гуляет. Порой и волчья примешается: в наших местах ведь много бродячих собак от волков понесли… Глядишь, такое отцовство перебродит бесследно, а глядишь, в правнуках и скажется. Ой, чую, бедный тот волчище натворит бед…

Так оно и вышло, как она предсказала. Тот человек сначала зубы точил о бараньи да коровьи кости – на базаре покупал, отваривал да грыз. Потом варить перестал, сыромятину жрал. А там и… впился в горло одной девушке да и загрыз ее. Она артисткой была, да ему ведь все равно, кого грызть. И кавалера ее загрыз. А сам всю одежу с себя сорвал и бежать кинулся. Глядят, а ведь это не человек, а волк!

РЕЗОЛЮЦИЯ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА:

Чем дальше в лес, тем толще партизаны! Вот еще не хватало в нашем журнале пропаганды скотоложства! И не напоминайте мне, Лидия Александровна, про рассказ Мериме. Что дозволено Юпитеру, не дозволено этой Вашей графоманке!

В корзину!

Ужас при рассказе об этом вновь захлестнул меня, и прошло некоторое время, пока я собралась с силами и смогла снова заговорить:

– Я не помню, куда шла, не знаю, какие силы привели меня к Заярскому… Я могу только благодарить Бога за то, что он смилостивился надо мной и позволил остаться целой и невредимой.

– И я должен благодарить его за то же, – вдруг сказал Иван Сергеевич, и я уставилась на него изумленно.

Он несколько смутился, отвел было глаза, но тут же взглянул с прежней открытостью и пояснил свои слова:

– Я очень рад, что мой племянник все же получит превосходную учительницу английского. Я, прямо скажем, в сей дисциплине не силен, но сестра моя будет счастлива говорить с вами на языке, который она так любит.

– Так она знает по-английски? – удивилась я.

– Конечно, и преизрядно, – кивнул Иван Сергеевич. – Она ведь несколько лет провела в этой стране и была замужем за англичанином. Когда добрый друг мой и зять Вольф Дуглас скончался, сестра вернулась домой. Это было всего лишь год назад.

– Вольф Дуглас?! – изумленно повторила я.

– Ну да. Ее фамилия – миссис Дуглас. Разве вы этого не знали?

– Нет, – промямлила я. – Она назвалась Верой Сергеевной, упомянула, что ваша сестрица… Но скажите, сударь, ваш племянник – он тоже знает по-английски?

– Да он лишь по-английски и говорит, – засмеялся господин Чужанин. – Ведь он родился в Англии и пять лет своей жизни там провел.

Я растерянно хлопнула глазами. Как ни хорошо знала я английский язык, но все равно не могла сравниться с людьми, для которых он был родным или почти родным. Чему я смогу научить этого мальчика?! Скорее, мне придется у него учиться!

– Отчего же миссис Дуглас не привезла с собой настоящую английскую гувернантку или няньку? – почти испуганно спросила я.

– Да ведь кто в нашу глухомань поедет! – развел руками Иван Сергеевич. – Но вы, я вижу, обеспокоены? Боитесь, что ваш ученик окажется более сведущим?

Я стыдливо кивнула, дивясь его проницательности.

– Скажу вам правду, – признался Иван Сергеевич. – Я беспокоюсь не столько о том, чтобы племянник мой не забыл английский, сколько о том, чтобы он хорошо выучился по-русски. Сейчас с ним очень трудно. Он говорит только с матерью и только на родном языке. Прислуги дичится, меня тоже – ведь никто из нас и двух слов по-английски связать не может. Я хотел, чтобы сестра учила его по-русски, но она замкнулась в своем горе и живет только воспоминаниями о муже и своем английском житье-бытье. Даже странно, что она не упомянула своей фамилии и не потребовала называть ее миссис Дуглас! Моих доводов о том, что жизнь ее сына отныне связана с Россией, Вера Сергеевна и слушать не желает. Я очень надеюсь, что вы завоюете доверие мальчика и приучите его для начала отзываться на Сашку, а не только на Алекса.

Чужанин засмеялся, и у меня сразу стало легче на душе. И я решилась спросить о том, что не давало мне покоя:

– Скажите ради бога, Иван Сергеевич, как вы думаете, кто мог совершить это ужасное злодеяние? Кто напал на карету, кто убил господина Великанова? Извещена ли об этом полиция? Будут ли предприняты разыскания?

Иван Сергеевич помрачнел.

– Конечно, и полиция извещена, и разыскания уже начались, – сказал он угрюмо. – Да только что проку?

– Отчего же? – удивилась я.

– Оттого, что сразу за границами моего имения начинаются такие глухомани, такие чащобы непроезжие, что там не только разбойное логово, но целую потайную армию скрыть можно. И полиция в те места не сунется.

– Как так – не сунется? – возмутилась я.

– Да вот так, – вздохнул Иван Сергеевич. – У нас нередко бесследно пропадали целые обозы, не то что одинокие кареты. Изредка их находили дочиста ограбленными, путников – убитыми: с перегрызенным горлом, как у бедного Корнея Петровича, или с перекушенной сзади шеей. Похоже было, что поработали волки… Но самое странное, что в дорожной грязи вокруг всегда были отпечатки коровьих копыт.

– Но что же в этом странного? – робко спросила я. – В таких глухих лесах должно быть много волков, а коровьи стада в деревнях тоже не редкость.

– Конечно, только коровы никогда не пойдут туда, где почуют волков, – сказал Иван Сергеевич. – И никакой пастух не погонит их в самую глушь лесную.

Он помолчал и добавил:

– Кроме того, коровы ходят на четырех ногах, а не на двух. Однако на местах страшных преступлений частенько видели только по два отпечатка копыт рядом… И знаете, что говорят в наших местах? Говорят, что злодейства творят не люди, а оборотни. Оборотни с волчьими зубами и коровьими ногами. А их никто никогда не найдет, никакая полиция, тем паче, если нет особого усердия, а есть только страх. Поэтому, хоть я ни в каких оборотней не верю, я уже простился со всякой надеждой вернуть то, что вез для меня бедный Корней Петрович, а также с надеждой отыскать его убийц и похитителей денег.

Обычно, когда кто-нибудь подвозил Лидию, она просила притормозить еще на улице, не заезжая во двор. Там обычно стояло столько машин, что заехать-то было легко, а вот выбраться обратно – довольно трудно. Приходилось выруливать задним ходом, ежеминутно рискуя задеть автомобили, которые здесь, в этом старом, тихом и тесном дворе, бесцеремонно ставили жители соседних новых домов.

Лидия частенько думала, что совсем не лишним было бы поцарапать пару роскошных тачек – может быть, это отучило бы их хозяев сюда соваться, – но сама она машину не водила, к сожалению.

Однако на сей раз она не стала спорить, когда Дуглас свернул во двор, подвез Лидию к самому подъезду и не только проводил до третьего этажа, но и вошел вместе с ней в квартиру.

Лидия переступила через порог, да так и замерла, протянув руку к выключателю: показалось, что в комнате горит слабый свет, исходящий словно бы из стены. Но он тотчас погас, как будто кто-то выключил его, услышав шаги.

Отец это тоже заметил и, отодвинув к стене Лидию, скользнул мимо нее. Легкий шелест ткани подсказал, что он сунул руку под борт куртки. Значит, поехав сегодня выяснять, что случилось с дочерью, папа Саша взял с собой пистолет… Профессиональная привычка к тому, что неожиданности бывают только неприятными!