Наши танки стали незаметно выдвигаться вперед на исходные рубежи. Я успел в это время связаться с Колей Гурьевым, который находился на участке справа, и предупредил его о предстоящем наступлении противника. Коля пообещал нанести огневой удар двумя дивизионами западнее нашего здания. Когда все было готово к отражению атаки, Листер уехал на свой наблюдательный пункт, чтобы взять управление бригадой в свои руки и ускорить движение второго эшелона и резервов.

Через восемь-десять минут после ухода Энрике в небе, со стороны противника, появились шесть бомбардировщиков. Они держали курс на телеграф. Казалось, что почти над нашей головой самолет сделал небольшой крен на левое крыло, развернулся и от его черного брюха оторвались три стокилограммовые бомбы. Они разорвались в нескольких метрах от передних окопов. За ведомым принялись сбрасывать груз остальные самолеты. Бомбы ложились слева, справа, сзади и все время миновали телеграф. Но вот взрывная волна прижала к земле всех, кто находился на НП. Противно, гулко застучали по брустверу комья сухой земли, зазвенело в ушах, непривычно горько и сухо стало во рту. Сквозь грохот и пыль послышались стоны раненых, крики. Противник не унимался. За первой группой самолетов последовала вторая.

Видно, за телеграф мятежники взялись основательно. После летчиков выступили артиллеристы. Они открыли бешеный огонь из восьми батарей. К счастью, стены старинного здания оказались достаточно крепкими, гарнизон мог спокойно укрыться от огня и приготовиться к предстоящей атаке.

Наконец кровавая увертюра фалангистов закончилась, и мы увидели, что из-за укрытия показались их танки. На малой скорости, словно приноравливаясь к ухабистому полю, они двинулись вперед. За танками, с перекинутыми «на руку» винтовками тремя шеренгами шагали в полный рост подразделения врага. Они шли открыто, как ходят на параде. Но мы уже не раз видели эти психические атаки и знали, чем они кончаются. «Давайте топайте, – шептал стоящий рядом со мной командир батальона. – Обратно вы у нас поползете на четвереньках».

Не доезжая метров пятисот до здания, танки открыли огонь и прибавили скорость. Пехота начала бесприцельный огонь.

Сидеть в каменном мешке становилось выше человеческих сил. От дыма, гари, копоти, беспрестанных разрывов гудела голова и слезились глаза.

Мы молчали. Не подавали голоса и танкисты. Берегли снаряды артиллеристы. Ближе, ближе, ближе… Каждый повторял эти слова. Первыми заговорили наши танкисты. Они стали почти в упор расстреливать бронированные машины врага, отсекать пулеметным огнем пехоту. Вступили в бой и пулеметчики. Марокканцы заметались, стали падать на землю. Медленно, неповоротливо ретировались вражеские танки. Но уйти им не удалось. Молчавшие до сих пор артиллеристы Коли Гурьева закрыли им дорогу.

Оказавшись в западне, марокканцы бросились к зданию телеграфа. Фанатично, бешено лезли вперед. Из окопа НП, где находился я, было видно, что многие из них уже подбегали к центральному подъезду. Сюда же прорвались два танка. Республиканцы выбегали из здания и в упор расстреливали наступающих. Но марокканцам все же удалось просочиться внутрь здания.

Положение обострялось. Неожиданно оборвалась связь командира батальона, который находился на КП с ротой, оборонявшей телеграф. Не было вестей и от командира бригады. Две попытки отправить посыльных на связь окончились плачевно, посыльные не прошли. Как только они выскакивали из окопа на бруствер, меткий выстрел марокканского снайпера обрывал их жизнь.

Рассчитывать на скорую помощь мы не могли, приходилось надеяться только на свои силы. А их было мало. Кроме комендантского отделения, которое охраняло штаб батальона, в резерве ничего не осталось.

Переводчик Марио дернул меня за рукав, показал на первый этаж телеграфа. Оттуда в нашу сторону стрелял вражеский пулемет.

Стало ясно: на нижних этажах обосновались марокканцы, а верхние – наши.

Держаться становилось все труднее и труднее. Левее нашего НП прорвались два вражеских танка и рота пехоты. «Шайтан возьми, – подумал я. – Так недолго и в плен попасть. А это совсем не входит в мои планы».

Марио выжидательно смотрит на меня, но выбегать сейчас из окопа – верная смерть. Решили ждать подкрепления. На НП оставалось двадцать человек, вооруженных гранатами, один – станковым пулеметом. Словом, легко нас не взять.

Бой не затихал. За зданием разгорелась схватка наших и вражеских танкистов. Неожиданно над окопом взорвался традиционный клич республиканцев: «Вива, камарада, наши наступают». Это прорвавшиеся сквозь огонь бойцы второго эшелона шли нам на выручку. Я выкатил единственный станковый пулемет, направил его на ошалевшего противника и принялся окатывать пехоту свинцовым дождем. Стоявший рядом офицер потянул меня за рукав: «Пожалуйста, дай мне». Пришлось уступить. Офицер лег за пулемет, опустил горизонтальное крепление и стал стрелять с рассеиванием по фронту.

Большая часть прорвавшихся марокканцев была уничтожена, а остальные подняли руки. Телеграфом снова полностью овладели республиканцы.

Победа досталась дорого. Здание телеграфа за несколько часов превратилось в развалины. Осталась лишь коробка, которая глядела черными, закопченными проемами окон. Кругом следы жестокой рукопашной схватки: то там то здесь под ногами валялись окровавленные кривые ножи.

В одной из комнат я наткнулся на Митю Погодина. Он бросился ко мне, тряс за плечи, словно хотел убедиться, что перед ним живой человек.

– Уж не чаял тебя найти, – улыбался Митя. – Я ведь считал, что ты в здании находишься. И когда увидел, как сюда ворвались марокканцы, у меня прямо сердце оборвалось. Ох, что мои ребята делали с мятежниками, Саша!

Он показал рукой на поле. Там стояли шесть догорающих вражеских танков. Поле было усеяно трупами марокканцев. Митя рассказал, что в роте у него тоже большие потери. Мятежникам удалось поджечь два республиканских танка. Один экипаж спасся, а второй погиб.

– Ночью уйду в тыл для заправки, – стал прощаться Митя. – Получил приказ. Если будет трудно, дай знать, вернусь.

Закурили мы с ним по сигарете на дорожку, расцеловались и разошлись до следующих встреч. А будут ли они еще?

Мы с Марио отправились на командный пункт бригады. Я был уверен, что марокканцы не смирятся с поражением и приложат все силы, чтобы вернуть телеграф.

И они действительно не угомонились. На следующий день за здание телеграфа снова велась ожесточенная борьба. Но, несмотря на все старания, франкисты не смогли вернуть утраченных позиций. Бойцы 1-й бригады Энрике Листера отбили все атаки противника.

В ночь на 14 января пришел приказ штаба фронта, который предписывал прекратить наступательные действия и перейти к обороне на занимаемых участках. В приказе говорилось, что цель, которую ставили республиканцы, достигнута: главные силы противника отвлечены от Мадрида. И все же у нас осталась какая-то неудовлетворенность от последних боевых операций. Уже на отдыхе, обмениваясь мнением с командиром бригады Листером и начальником штаба Родригесом, мы пришли к выводу, что контрнаступление не дало результатов, которые мы могли бы иметь. Наши войска действовали почти без авиационного и артиллерийского обеспечения, плохо было налажено взаимодействие между родами войск. Мы не смогли окружить и уничтожить группировки противника в районе Лас-Росас, Махадаонда.

К этому надо прибавить и плохую связь соединений со штабом.

В течение трех суток боевых действий мы не получили ни одного распоряжения штаба фронта, который руководил операцией. Командование фронтом объясняло это отсутствием промежуточного звена, которое могло бы непосредственно руководить бригадами на поле боя. С такими доводами нельзя было не согласиться, ибо в самом деле штабу фронта трудно управлять отдельными разбросанными на широком фронте войсками.

Части второго эшелона мадридского корпуса ничего не знали о действиях и намерениях ударной группы и поэтому не спешили. В самые трудные дни, 12 января, они не сделали ни одного шага вперед. Отсутствовало единство в управлении операцией. До начала контрнаступления все резервы шли из тыла в распоряжение мадридского корпуса, а контрнаступление разрабатывало командование Центрального фронта.