Незабываемым остался для меня тот день, когда в наше село в сиянии солнца и в громе духового оркестра, рассыпая цокот подков, широким развернутым строем хлынула красная конница. Я сам не помнил, как очутился рядом с могучим буланым рысаком, как уцепился в стремя усача-кавалериста, а он, смеясь, наклонился и легко подхватил меня с земли, усадив перед собою на луку седла… В тот час я забыл и о придире-хозяине, и о его некормленном скоте; красные конники остановились в Шарлыке на отдых, и я ходил за бойцами по пятам, с замиранием сердца прислушиваясь к их разговорам. Как сейчас помню третью орловскую батарею, куда и меня зачислили «бойцом». Пока она стояла в нашем Шарлыке, то я вместе с красноармейцами ел армейскую кашу, «занимался» и спал вместе с батарейцами.

Батарея ушла на фронт. Я остался дома вместе с матерью. Слишком уж молод в то время был. Потом армия. Училище имени ВЦИК.

Здесь я вступил в партию Ленина. Когда фашистская банда генерала Франко подняла кровавый мятеж против законного правительства республиканской Испании, я загорелся желанием внести и свой посильный вклад в справедливое дело трудового испанского народа.

Несколько раз обращался я к командованию с просьбой послать в Испанию, писал заявления. И вот я здесь, под. Мадридом.

Я закончил рассказывать, а Педро еще долго молчал, глядя куда-то вдаль. О чем думал сейчас этот простой испанский парень, с которым меня многое роднило. О семье, погибшей в Мадриде? О многострадальной родине, земля которой дрожала от взрывов бомб? О Стране Советов, где рабочие и бывшие батраки свергли капиталистов?

— Долго пробудешь у нас? — наконец спросил Педро.

— Надо уже идти.

— А теперь куда? — спросил мой новый друг.

— В штаб, к капитану Овиедо.

Мы стали прощаться. Крепко пожал руку двум испанцам, дал последний совет. Последним ко мне подошел Педро:

— Кончится война, заходи в гости. Я живу по улице…

— Я знаю, друг, эту улицу, с закрытыми глазами найду — улица Листа. Обязательно приду. И дом твой разыщу.

Я уходил с позиции и словно оставил что-то здесь. Завтра, а может быть сегодня, этим простым парням придется снова вступать в неравную схватку с врагом.

Прошло свыше тридцати лет.

С тех пор я больше не встречал моего испанского друга Педро.

На далекой испанской земле, земле героев обороны Мадрида и Гвадалахары еще властвует фашистская диктатура Франко. Сажают в тюрьмы прогрессивно настроенных людей, расстреливают коммунистов, подвергают репрессиям каждого, кто выступает против режима военной диктатуры.

Но я верю, что придет время, когда рухнет ненавистная тирания. И тогда на улице Листа в Мадриде, где когда-то мне пришлось вынести из-под бомбежки осиротевшего мальчика, да и на всех улицах испанцы будут встречать своих друзей знакомым пролетарским приветствием: «Салюд, камарада!»

К весне 1937 года республиканская армия представляла уже грозную силу. И не случайно мятежники готовились теперь нанести удар по Мадриду силами вновь прибывшего итальянского экспедиционного корпуса. На него возлагались большие надежды при разработке ответственной операции на Гвадалахарском направлении.

По данным пленных итальянских офицеров и захваченным в их штабах документам было установлено, что формирование частей экспедиционного корпуса началось еще в октябре 1936 года в Италии. В корпус входили четыре дивизии. Дивизия «Литторио» была укомплектована солдатами и офицерами кадровой итальянской армии. Она имела новейшее вооружение и была полностью моторизована. Остальные три дивизии, названные для видимости «волонтерскими» — 1-я («Божья воля»), 2-я («Черное пламя») и 3-я («Черные перья») были менее моторизованы и имели на автотяге только артиллерию, часть пулеметов и тыловые подразделения. Кроме того, в составе корпуса находились две смешанные итало-испанские бригады, каждая из них по своему численному составу равнялась дивизии. Корпус имел также артиллерийскую группу, мотопулеметную роту и две огнеметно-химические роты, многочисленный автотранспорт — до 1300 автомашин и 150 мотоциклов. Авиация насчитывала 100—120 самолетов.

Формирование отдельных батальонов происходило в Италии, затем группы батальонов отправлялись морем в Испанию, где производили окончательное доформирование дивизий. Бронетанковые части, артиллерия и автотранспортные части составлялись из кадровых подразделений итальянской армии и по мере готовности отправлялись в Испанию.

Из всего этого видно, какую серьезную угрозу для Мадрида и всей республики представлял вооруженный до зубов итальянский корпус интервентов.

Командование противника не случайно избрало для решающего удара на Мадрид Гвадалахарское направление. Если взглянуть на подробную карту Испании, то по своему рельефу и дорожной сети этот район был исключительно удобен для наступления. Он позволял развернуть действия всех родов войск. Надо сказать, что впоследствии, после разгрома под Гвадалахарой, итальянские генералы, пытаясь оправдать свою бездарность, выдумывали самые разные причины поражения, и в частности пытались объяснить его «неблагоприятной местностью». Однако на самом деле там проходят пять отличных шоссейных дорог, в том числе шоссе-автострада Альгара — Ториха — Гвадалахара, являющаяся частью международной магистрали Мадрид — Франция, так называемого Французского шоссе. Три шоссе подходили непосредственно к Гвадалахаре. Это позволяло противнику сосредоточить в этом пункте крупные силы. А два других шоссе, выходившие на магистраль Гвадалахара — Куэнка, обеспечивали осуществление флангового маневра и окончательной изоляции Мадрида от всей территории республиканской Испании.

От линии Ториха — Бриуэга в тыл республиканцев шли только две шоссейные дороги, разъединенные между собой труднопроходимой гористой местностью.

В первых числах марта командованию стало известно, по данным разведки и перебежчиков, что в районе Альмасан — Сигуэнса — Альгора — Ариса сосредоточились какие-то итальянские части и в последние дни наблюдается усиленное передвижение по Сарагосской дороге в направлении Сигуэнсы.

Был отдан приказ во что бы то ни стало остановить продвижение противника. Произведена реорганизация войск, участвующих в Гвадалахарской операции. Принято решение сформировать 4-й армейский корпус, командиром которого назначался Модесто. В его подчинение были переданы 11-я дивизия в составе 11-й и 12-й интернациональных бригад, 2-й бригады Пандо и 1-я ударная бригада. Руководить дивизией доверили Листеру. В корпус были также включены 12-я пехотная дивизия в составе 49-й, 50-й и 71-й бригад, возглавляемая Нино Нанетти, 14-я пехотная дивизия, куда включались вновь прибывшие 65-я, 70-я и 72-я бригады. Кроме трех дивизий в армейский корпус входили танковая бригада и два кавалерийских полка.

Проинформировав о новом приказе, Листер направил меня в штаб 2-й бригады, которой командовал бывший хирург Пандо. Штаб дивизии, как сообщал Листер, переезжал в район Ториха. Туда же должна была к утру подойти 2-я бригада Пандо. Ей предстояло с рассветом 12 марта во взаимодействии с танковым батальоном наступать вдоль Французского шоссе. Задача трудная: выбить итальянцев из Трихуэке и восстановить положение на участке 11-й интернациональной бригады. Помогать нам должны были как летчики, так и артиллеристы.

Мне было поручено помочь командиру бригады Пандо организованно и быстро провести намеченный марш.

Точно такую же задачу я получил накануне и от Малино.

Мы попрощались с Листером. Не дожидаясь провожатого, я и переводчик Марио отправились к Пандо. Когда туда приехали, бригада уже полностью приготовилась совершить форсированный марш. Все здесь продумали хорошо, до мелочей, и поэтому, как только отдали приказ начать движение, подразделения организованно тронулись в путь. К утру 2-я бригада, танковый батальон и две артиллерийские батареи сосредоточились в районе Ториха.

Комиссар дивизии Сантьяго и комиссар 2-й бригады во время подготовки частей к маршу и на марше все время находились среди солдат и офицеров. Они призывали на борьбу с итальянскими интервентами всех, кто может держать оружие, воспитывали у бойцов жгучую ненависть к врагу. Открытая интервенция регулярных итальянских войск вызывала среди бойцов республиканской армии и местного населения негодование и патриотический подъем. На митингах гремел клич: «Испания — не Абиссиния!»