11 марта, спустя двадцать четыре часа после замечания Wall Street Journal о том, что даже пенсионеры — лучшие инвесторы, чем Баффет, Berkshire опубликовала свой годовой отчет. Баффет поставил себе «двойку» за неумение распорядиться капиталом компании. Впрочем, он не сказал, что считает свое стремление избегать вложений в технологии ошибкой. Он просто пояснил инвесторам, что из-за своих огромных размеров Berkshire теперь будет расти достаточно «умеренно» по сравнению с ростом рынка. Он знал, что слово «умеренно» обязательно вызовет оживленные дебаты. Но его необходимо было произнести.
Кроме того, Баффет объявил, что ценность BRK настолько упала, что Berkshire думает о выкупе своих акций у инвесторов. Казалось, что Баффет вдруг превратился из ненасытной акулы в аскета, решив вернуть деньги акционерам, которым он десятилетиями не выплачивал дивиденды.
Во второй раз Баффет во всеуслышание объявил о своих дальнейших планах. Со времен «великого роспуска партнерства» в 1970 году он не говорил о покупке Berkshire Hathaway. Инвесторы вновь были вынуждены определиться, на чьей они стороне. На этот раз сообщение Баффета дошло до многих. Его готовность вкладывать деньги в ценные бумаги Berkshire привела к тому, что, прежде чем он успел купить хоть что-то, акции BRK выросли в цене на 24 процента.
На следующей же неделе NASDAQ, переполненный акциями интернет-компаний, предупредительно пошатнулся9. К концу апреля индекс обрушился на 31 процент, что стало одним из крупнейших падений в истории.
На Пасху Баффету было все безразлично: его согнуло пополам от боли. Он не мог в это поверить — слухи о его здоровье наконец-то подтвердились, причем перед важнейшим собранием акционеров. В три часа ночи Сьюзи-младшая отвезла его в больницу, и он провел там следующие несколько дней, ожидая, пока из почки не выйдет камень. Медсестры ходили туда-сюда и обращались к нему «Билл». Он недоумевал, но был слишком занят собственной болью, чтобы спросить почему. Несколько раз он в панике звонил Большой Сьюзи. Та отдыхала в Гранд-Лейк в компании университетских подружек и ничего не могла сделать10. Как только он почувствовал себя лучше, врач отправил его домой. Забравшая его из больницы дочь наконец объяснила отцу, что Баффет лежал в больнице под именем тестя, отсюда и обращение Билл.
Впрочем, Баффет почти сразу же был вынужден вернуться в больницу и лежать в ожидании, когда же выйдет этот чертов камень. Он снова ночами пил воду кружку за кружкой, пока это наконец не сработало. Но с этих пор ему пришлось волноваться еще об одной части тела, прежде его не беспокоившей, — ведь камни в почках имеют печальную тенденцию появляться снова и снова. «Водопровод барахлит, как же мне это не нравится. Вот что происходит, когда стареешь», — вспоминал он.
Он внимательно изучил все свои проблемы. Акции компании имели дурную репутацию — их спасло только его предложение о выкупе. На его самой крупной сделке, покупке General Re, казалось, лежало проклятие. Он все чаще думал о Coca-Cola. Как бизнес с таким неистребимым брендом мог так быстро понести колоссальный ущерб? Действительно ли это была вина старины Айвестера? А теперь к этим проблемам добавились еще и неприятности со здоровьем.
Он никак не мог «смыть в сточную трубу» мысль о собственной смертности11. Он так и не смирился со смертью отца и не нашел в себе сил выбрать достойный Говарда памятник. Он перевесил большой портрет Говарда на стену за своим письменным столом, и теперь он нависал над его головой. Бумаги Говарда лежали нетронутыми в подвале дома. Уоррен не мог собраться с духом и разобрать их. Каждый раз, когда он думал об этом, к глазам подступали слезы, и он боялся, что эмоции, которые он сдерживал последние тридцать пять лет, вырвутся наружу.
Он знал, что деревья не растут до небес и все имеет свой конец, но не мог пересилить себя и представить, что наступит день, когда ему придется отойти от дел, остановиться и сказать: «Все, я закончил. Сикстинская капелла готова, ни один мазок кистью не сделает ее лучше, никакое усилие не даст результата».
Ему исполнилось шестьдесят девять лет, и он не мог в это поверить. Он чувствовал себя куда моложе. Баффет успокаивал себя тем, что у него есть еще несколько десятков лет до того, как он достигнет возраста, в котором умерла его мать. К тому времени дела General Re будут приведены в порядок, а компанией Coca-Cola сможет руководить даже бутерброд с ветчиной. Камень со свистом вылетел из почки... Плохие воспоминания смылись в канализацию, и он продолжил готовиться к собранию акционеров, самой счастливой неделе в году.
На несколько дней в конце апреля Омаха наполнялась людьми, аэропорт становился более оживленным, и сначала ручеек, а потом и целый поток людей вливался в гостиницы, занимал столики на верандах кафе и ресторанов. В фирмах, занимающихся прокатом автомобилей, заканчивались машины. Бар в Marriott Regency был забит инсайдерами, собравшимися на деловые встречи. Люди с удостоверениями акционеров Berkshire Hathaway прогуливались по Омахе, напоминая самим себе членов тайного общества. Телефон в офисе Баффета не умолкал ни на минуту, журналисты просили об аккредитации, гости — разрешения привести своих гостей на самое изысканное мероприятие года — воскресный бранч у Уоррена Баффета. Едва ли не бесконечное терпение Дебби Босанек, секретарши Баффета, заканчивалось, когда ее нахально просили о невозможном, — и она отказывала просителям.
В пятницу Баффет обходил публичные мероприятия и частные вечеринки. Некоторые из его последователей наряжались в гигантские желтые поролоновые ковбойские шляпы, как члены какой-то секты, общались с давнишними акционерами и крупными финансовыми менеджерами на коктейле в Borsheims, где жители Омахи присоединялись к заезжим акционерам и наслаждались бесплатной едой и выпивкой. Мероприятие организовала Сьюзан Жак из Borsheims, а Баффет поддерживал его, так как подобные мероприятия помогали в поиске новых клиентов (несмотря на подозрения Баффета, что там присутствует и множество нахлебников).
Собрание акционеров проходило в помещении Civic Auditorium. Помимо самих акционеров там были еще тысячи людей: обслуживающий персонал, торговцы магазинов и добровольные помощники. Огромные площади занимали выставки, цветы, экспозиции; горы сэндвичей с индейкой, хот-догов и кока-колы; презентации брендов, охрана, пресса, звук, видео, свет, частные вечеринки для продавцов и помощников. Всем этим великолепием дирижировал один человек — Келли Мачмор, которую Баффет называл «Фло Зигфилд»468 от Berkshire Hathaway. У Келли не было даже секретаря. Формально она сама была секретарем. Баффет с гордостью говорил, что потребуется четыре человека, чтобы заменить одну Келли. Одним из побочных эффектов подобной похвалы было то, что люди начинали задумываться, не платят ли им четверть того, что они стоят на самом деле469. Впрочем, Баффет давно приноровился платить людям скорее похвалой, чем наличными. Те, кто сидел ближе всех к «солнцу» — Мачмор, Босанек и секретарша Деб Рей, — были наиболее «карнегизированными» сотрудниками: каждый акционер только и слышал, какие они замечательные. «Карнегизирование» работало своего рода защитой от закона термодинамики Рикерсхаузера. Они бросались на амбразуры, сохраняя уединение босса в его уютном коконе в конце коридора. В течение нескольких недель перед собранием они работали в два раза интенсивнее. В день собрания Деб и Дебби занимались наиболее привилегированными гостями и прессой, а Мачмор бегала по зданию и раздавала указания по рации.
К четырем часам утра субботы несколько сот человек с ламинированными пропусками на шее стояли возле Civic Auditorium в ожидании, когда откроются двери. Тремя часами позже эти люди мчались мимо охранников, проверяющих пропуска, стремясь занять лучшие места. Повесив пиджаки и свитера на спинки стульев, чтобы занять места, они пробирались обратно к стойкам, чтобы бесплатно позавтракать сладкими слойками, соком и кофе. К восьми утра стало понятно, что приходить до рассвета не имело смысла. Половина мест пустовала. Полчаса спустя в аудитории сидело девять тысяч человек12. В то время как большинство CEO остались бы в восторге (или в ужасе) от такого количества посетителей, цифра была ничтожна по сравнению с пятнадцатью тысячами, приехавшими в прошлом году. Количество зрителей уменьшилось на 40 процентов.
