Long-Term брал со своих клиентов по два цента в год с каждого доллара инвестиций за управление капиталом плюс четверть всей прибыли. Клиентов вообще привлекала престижность, а уж подход «инвестируйте вместе с гением» оставил бы позади все фонды и фирмы Уолл-стрит. Так или иначе, но Long-Term собрал 1,25 миллиарда долларов — самый крупный в истории начальный капитал для хедж-фонда. Бывшая команда арбитражеров из Salomon теперь работала в обстановке секретности, без внешнего вмешательства и необходимости делиться с другими — «паразитическими» отделами, как в Salomon. Фонд сделал резкий рывок, увеличив вложения инвесторов за первые три года в четыре раза. К концу 1997 года Long-Term Capital оценивался уже в семь миллиардов. Потом конкуренция со стороны других появившихся хедж-фондов снизила прибыльность. 2,3 миллиарда Мэриуэзер вернул своим клиентам — эти деньги рынок уже не мог впитать. Таким образом, хедж-фонд в Гринвиче теперь управлял активами на 129 миллиардов долларов, имел долг приблизительно на такую же сумму и лишь 4,7 миллиарда собственного капитала. С помощью волшебной палочки под названием «гонорар», за счет полученных в долг денег, почти мгновенно были заработаны средства, равные по объему богатству Баффета, которое он накапливал многие годы. Самим же партнерам принадлежала половина этого капитала¹³. И хотя пятидесятилетнему Мэриуэзеру с трудом удавалось смотреть собеседникам в глаза, он и его компании выглядели достаточно солидно, чтобы поддерживать свою блестящую репутацию. И партнеры вовсю пользовались этим, диктуя условия клиентам, почти пятидесяти банкам, у которых они занимали средства, и брокерам.

Побить рекорд Баффета было теперь целью большинства крупных финансовых менеджеров в мире. Некоторые считали, что Мэриуэзер, по крайней мере подсознательно, зол на Баффета за то, что тот не защитил его в Salomon, а потом отказался опять взять на работу¹⁴. Не ставя никого в известность, Long-Term Capital делал короткие позиции по Berkshire Hathaway, считая, что BRK переоценена по сравнению со стоимостью акций, которыми она владеет¹⁵. Более того, Long-Term основал компанию по перестрахованию Osprey Re, названную в честь медного орла, установленного на фонтане перед зданием Long-Term. Osprey Re должна была страховать от землетрясений, ураганов и других природных катаклизмов — иными словами, она входила на территорию Аджита Джейна. Канавы вдоль дороги под названием «страхование» были усеяны обломками. Баффет — ярчайший пример осмотрительности — в молодые годы сам чуть не стал одним из них. Это была такая дорога, что каждый новичок, который выезжал на нее, должен был лишний раз проверить, есть ли у него в кармане ключи от тягача, способного вытащить его из канавы.

Постепенно, по мере разбухания «сундуков» Long-Term и появления на рынке ее подражателей, к началу лета 1998 года кредиторы, как это периодически случается, начали понимать: расчеты на то, что люди, которым они одолжили деньги, вернут их, ничем не оправданы. С ростом процентных ставок конкуренты Long-Term стали демпинговать по своим самым «хитрым» позициям. Это привело к снижению цен и запустило цикл продаж. Но Long-Term сделал ставку на покупку, продавая самые

надежные и покупая более дешевые, но рискованные активы. Такая сложная модель исходила из того, что, когда финансовые рынки стабилизируются, цены рискованных активов приблизятся к ценам надежных. Все было основано на предположении, что рынок станет менее волатильным, то есть начнет расти и будет дергаться гораздо реже. В целом обычно так и происходило. Но это отнюдь не означало, что так будет всегда. В Long-Term об этом знали, поэтому и «заперли» капитал инвесторов на достаточный срок, обеспечив свою безопасность. Или думая, что обеспечивают ее.

17 августа 1998 года Россия неожиданно объявила дефолт по своему рублевому долгу. Это означало, что она не будет платить по счетам. Когда правительство большой страны больно бьет по кредиторам, финансовые рыки содрогаются. Инвесторы демпингуют по всему, что только попадается на глаза. Один из менеджеров заранее предупредил Long-Term: стратегия собирать понемногу на триллионах торговых операций — это все равно что собирать пятицентовики перед бульдозером¹⁶. Теперь — сюрприз! — оказалось, что у бульдозера мотор от Ferrari и что он несется со скоростью 80 миль в час.

В воскресенье 23 августа «я играл в бридж на компьютере. Мне позвонил Эрик Ро-зенфельд из Long-Term». Один из сподвижников Мэриуэзера, сорокапятилетний Ро-зенфельд в свое время занимался тем, что анализировал тысячи торговых операций Мозера в Salomon, чтобы разобраться в допущенных ошибках. Баффету он нравился. Теперь Мэриуэзер дал ему поручение продать арбитражные позиции по слиянию компаний, чтобы уменьшить объем кредитного портфеля. «Я несколько лет ничего не слышал о нем. Со страхом в голосе Эрик стал предлагать мне купить все эти позиции за шесть миллиардов долларов. Они полагали, что арбитражные позиции можно просчитать математически»⁴⁵⁰. В ходе разговора Уоррен рефлексивно подверг Розенфельда «баффетированию». «Я сказал Эрику, что возьму только некоторые позиции, а не все».

Несколько дней колебания рынка обошлись Long-Term в половину его капитала. Целую неделю партнеры обзванивали всех, кто был в их базе данных, пытаясь найти деньги до того, как 31 августа плохие новости придется сообщить инвесторам. У них не было никаких шансов. В конце концов они согласились на то, чтобы Ларри Хили-бранд — суперрационалист, которого на Уолл-стрит прозвали «Двадцать три миллиона» (за полученный им бонус, который заставил плакать от зависти самого Мозера), — был делегирован в Омаху, чтобы рассказать Баффету о том, чем владеет Long-Term.

На следующий день Доу-Джонс упал на 4 процента. Газета Wall Street Journal назвала это падение «мировым margin call». Инвесторы запаниковали и стали продавать. Баффет встретил Хилибранда в аэропорту и привез в Kiewit Plaza. Скромный небольшой кабинет Баффета, в котором сидели еще несколько человек, а стены были украшены сувенирами с логотипом Coca-Cola, разительно отличался от гигантских помещений в Гринвиче, где стояли бильярдные столы и даже имелся тренажерный зал со специально нанятым тренером.

В попытке спасти собственные инвестиции в компанию Хилибранд сам влез в долги, перезаложив перезаложенный долг, по которому Long-Term уже сам себя перезаложил. Он потратил целый день, разъясняя каждую позицию, подчеркивая при этом, какую прекрасную возможность она представляет для Баффета¹⁷. «Он хотел, чтобы я вложил капитал. Он описал семь или восемь главных позиций. Я знал, что происходит с соотношениями цен в этих областях. Меня бы это заинтересовало, потому что некоторые соотношения и спреды были просто сумасшедшими. Но он предлагал сделку, которая для меня не имела никакого смысла. Они думали, что у них есть время, чтобы сыграть до конца. Но я сказал “нет”, и все было кончено». Баффет сказал ему: «Я не инвестирую в чужие фонды»¹⁸. Он видел себя только в роли владельца.

A Long-Term не нужен был новый владелец, Long-Term нуждался в инвесторе. Был момент, когда инвестировать в хедж-фонд был готов кто-то другой, но и он в конце концов отказался¹⁹. К концу месяца, когда надо было представить отчет, фонд потерял 1,9 миллиарда долларов — почти половину капитала — из-за нетипичной в целом комбинации понижения на рынках акций и почти истерической боязни рисков на рынке облигаций*. Так как модель предполагала однопроцентную вероятность потери 20 процентов капитала, происходящее можно было сравнить с обрушившимся на Нью-Йорк ураганом четвертой категории. Мэриуэзер написал письмо инвесторам, в котором говорилось, что потеря почти половины денег фонда — это «шок», но «перспективы для продаж на текущий момент считаются лучшими в истории LTCM. Фонд предлагает вам инвестировать на особых условиях, касающихся комиссионных LTCM»²⁰. Long-Term по-прежнему вел себя так, как будто мог собрать деньги, чтобы выйти из кризиса и заработать в будущем. Но с уровнем уже взятых на себя долговых обязательств он не имел такой возможности. То, что называлось «риском», на поверку оказалось потерей денег. Long-Term к этому не был готов. Замкнутость корпоративной культуры, принятые в хедж-фонде способы ведения бизнеса долгое время способствовали тому, что его партнеры закрывали глаза на тот факт, что ни один здравомыслящий инвестор не станет вкладывать деньги в бизнес, если у него не будет возможности контролировать их использование.