– Меня зовут Адальбер Видаль-Пеликорн, работаю в Институте Востока, По профессии египтолог. Мой друг – князь Альдо Морозини из Венеции, эксперт по историческим драгоценностям, известный по всему миру и...

– Доказательства? Я имею в виду, ваши документы!

– За нашими документами, господин капитан, обратитесь к главному комиссару полиции, Пьеру Ланглуа, Париж, набережная Орфевр, дом 36. Они у него, и он же дал нам наши фальшивые удостоверения личности. Пока будете связываться с Парижем, можете обсудить этот вопрос с инспектором Дюрталем. Что касается Жильбера Соважоля, который только что на наших глазах расстался с жизнью, то относительно его я позволю себе дать вам совет: обращайтесь с ним с тем уважением, какого он заслуживает, если не хотите...

– А я не нуждаюсь в ваших советах! Я прекрасно знаю свои обязанности. Извольте оставаться на месте до...

– Совершенно излишнее распоряжение. Мы твердо решили никуда отсюда не уезжать, пока не узнаем все, что нам нужно.

Завершив свою небольшую речь, Адальбер поспешил вслед за Альдо, который хоть и не торопился, но успел дойти до выхода. Адальбер догнал его, когда он остановился, чтобы закурить сигарету. Заметно потеплело. Даже снег начал подтаивать, и это было хорошим знаком: они останутся здесь надолго, до тех пор, пока не разыщут Мари-Анжелин...

Несколько шагов они прошли молча. Альдо докурил сигарету и выбросил окурок.

– После того, что случилось, мне стыдно чувствовать себя счастливым, представляя, как через пять минут позвоню тете Амели и Лизе!

– Я тоже думаю об этом. И еще о том, что мы понятия не имеем, где она может быть и где Соважоль мог ее видеть. Может, имеет смысл расспросить Дюрталя?

– Меня бы очень удивило, если он знает больше нас. Хотя они привыкли работать вместе, как мы в этом убедились в Лугано, все же каждый из них старался тянуть одеяло на себя. Дюрталь уже из "старичков", его знают, ценят, в общем, сам понимаешь. Ему нечего добиваться, разве только подтверждать, что он всегда лучше всех. А Соважоль... Он был будущим розыска, – на ходу поправился Адальбер и закашлялся, стараясь избавиться от кома в горле. – У него был нюх, такой же, как у главного, и главный ему предсказывал большую карьеру... Может быть, даже свое кресло.

– Скорее всего ты прав. Тем более что они работали в разных местах, и неизвестно, часто ли виделись, а тут на беднягу напали. Его нашли на склоне ущелья Фург, да? Я не ошибся?

– Кажется, так. Завтра съездим, посмотрим.

– Завтра? А ты знаешь, который сейчас час?

– Понятия не имею, – отозвался Адальбер и взглянул на часы.

– Почти пять часов утра. В Париж звонить слишком рано. Думаю, что имеет смысл поспать хотя бы пару часов. С условием, что ты меня разбудишь. У меня нет твоего замечательного механизма.

Адальбер обладал чудесным свойством засыпать, едва коснувшись головой подушки, и просыпаться в назначенный час. А приближение опасности он слышал, как слышат звук рожка в соседнем дворе.

Как бы там ни было, в половине восьмого друзья появились в гостиничном ресторане, намереваясь спокойно позавтракать, и увидели там Дюрталя, который пил уже вторую чашку кофе. Лицо у него было мрачнее мрачного.

– Я только что позвонил на набережную, – начал он, намереваясь объяснить причину своей мрачности.

Друзья его прекрасно поняли, продолжения не требовалось. Но инспектор добавил глухим полузадушенным голосом:

– Ланглуа приезжает!

– На машине или на поезде? – уточнил Адальбер.

– На самолете. Здесь есть небольшой аэродром. Супрефект предупрежден. Он будет здесь...

– Все ясно, – подхватил Альдо. – Гроза надвигается слишком быстро, зонтик не успеем раскрыть. Зато выпить супердозу кофе можно только сейчас или никогда. Сейчас он нам особенно необходим. И попробуем беспристрастно оценить обстановку. Инспектор! Вам ведь не в чем себя упрекнуть, вы работали одинаково добросовестно и вместе с Соважолем, и самостоятельно, так ведь?

– Разумеется. Но к Соважолю Ланглуа испытывал не просто симпатию, он был его лучшим учеником, он... Нет, я опасаюсь вовсе не разноса, кричать он не будет... И это гораздо труднее вынести.

– Нас трое, мы постараемся, – попытался утешить Дюртеля Адальбер, устроив что-то вроде гаданья с помощью корзинки круассанов. – И потом у нас есть хорошая новость, которую мы можем ему сообщить.

Спустя два часа, стоя в мокрой траве, пока еще не густой, но уже зеленой, трое мужчин под предводительством капитана Вердо с бригадой его жандармов вглядывались в небо. Ветер раздул все облака, и сияющая точка на нем с головокружительной скоростью приобретала очертания самолета. Здесь же были еще два полицейских, в форме, но без чинов. Что же касается супрефекта, который должен был освятить своим присутствием встречу – хотя зачем? – то он блистал, как говорится, отсутствием, так как отправился что-то открывать в Нозеруа и должен был появиться сразу после полудня.

– Как же, как же, жди его, – ворчал Вердо. – Когда любая шишка открывает черт знает какую памятную доску на стене, она имеет право на торжественный обед, и жители Нозеруа дорожат этой традицией, а супрефект тем паче! Так что сегодня мы его не дождемся!

– Вы хотите сказать, что он прибудет слишком поздно, чтобы принять главного полицейского Парижа? Но если шеф садится в самолет, то не для того, чтобы терять время на пустые ожидания, – подлил масла в огонь Адальбер и чихнул, закрывшись платком, на самом деле скрывая приступ смеха.

– Вы все правильно понимаете, – одобрил его капитан жандармов.

Но никому больше не хотелось смеяться, потому что самолет приземлился. Ланглуа соскочил на землю и широким шагом направился к группе встречающих, а встречающие, в свою очередь, заторопились ему навстречу... Никто и никогда еще не видел Ланглуа таким бледным, суровым и замкнутым.

– Господи Боже мой! – прошептал Альдо. – Да все еще хуже, чем я думал!

Он будто сына потерял. И, кто знает, может быть, этот мальчик и был для него сыном!

Альдо давно был знаком с комиссаром. Он знал, что тот никогда не был женат, потеряв невесту накануне свадьбы. Ее сбил пьяный шофер, и ни одна женщина не смогла заменить ее.

Подойдя к встречающим, Ланглуа сначала, не говоря ни слова, пожал руки четверым мужчинам, а потом обратился к Вердо с той особой мягкой любезностью, с какой обращался к людям незнакомым.

– Капитан Вердо, я полагаю?

– Точно так, господин комиссар. Крайне сожалею об обстоятельствах, при которых мы вас встречаем.

– Это ваши люди нашли его и отвезли в больницу, где было сделано все, чтобы его спасти?

– А как иначе? У нас тут большой опыт по части пулевых ранений. Швейцарская граница в двух шагах, и есть немало мест, где достаточно перейти дорогу и не заметишь, что уже на чужой территории. Мы проводим вас в больницу.

– Спасибо. – Комиссар повернулся к двум друзьям. – Недолго вы продержались под чужими именами! Что? Непросто отказаться от собственного величия? – добавил он с легким оттенком пренебрежения, и на этот его упрек поспешил ответить Дюрталь. Оба друга не успели и рта раскрыть.

– Они тут ни при чем. Соважоль, когда понял, что умирает, попросил, чтобы пришел Морозини. Санитар поехал в гостиницу, чтобы его найти. А я как раз отлучился за сигаретами...

– Не ищите для меня извинений, господин Дюрталь, – тут же заговорил Морозини. – Объяснения должен давать я. Мы заглянули в бар выпить перед сном по стаканчику, и тут вошел санитар, спрашивая, нет ли здесь человека с моим именем. То, что Соважоль мог еще говорить в таком состоянии, было чудом.

– Что он успел сообщить вам?

– Немногое. Мари-Анжелин дю План-Крепен жива, и она где-то здесь.

– Здесь? Это что-то странное... Как-то туманно. Соважоль никогда не говорил туманно.

– Он был на пороге смерти, разве этой причины недостаточно? – возразил Альдо, которого задел обвиняющий тон комиссара, в котором он привык видеть друга.