Они строили догадки о национальности, происхождении и социальном положении пешеходов, встречавшихся на призрачных улицах Йорганы. Они говорили о темных уголках Сайрилла, где ужас и красота смешивались в угоду извращенному воображению любителей кошмаров.

Джулия изумлялась тому, какое удовольствие доставляет ей этот вечер. Они сидели за маленьким столиком на террасе с видом на город, пили терпкое красное вино и молчали, наблюдая за тремя лунами Йорганы, совершавшими свой путь в ночном небе.

Они плыли в лодке по извилистым каналам, под балконами и галереями, нависавшими сверху, как темные цветы. Эгид напевал нежные романтические баллады, и ночь неожиданно приобрела театральное очарование. Однажды он наклонился к Джулии, заставив лодку слегка покачнуться, и довольно долго медлил в нерешительности, пока она, внутренне сжавшись, готовилась отразить любые заигрывания с его стороны. Она плохо разбиралась в таких вопросах, но инстинктивно чувствовала, что нельзя торопить события. Когда он с глубоким вздохом опустился обратно, она испытала облегчение, к которому примешивалось сожаление.

За исключением этого незначительного инцидента у Джулии не было оснований не доверять своему спутнику. Тем не менее она все-таки не доверяла ему. В этом не было логики. Его нежность и обходительность задевали чувствительные струны в ее душе, но недоверие коренилось глубже. Это было не телепатическое восприятие его мыслей, но скорее впечатление, производимое самим человеком, его манерой держаться. Он казался слишком мягким, что не вязалось с его мощным телосложением и пружинистой походкой спортсмена. Джулия почувствовала на его ладони мозоли от оружия, когда он помогал ей спуститься в лодку, и поняла, что имеет дело не с таким беззаботным повесой, какого он из себя изображал. Некоторые небрежные реплики выдавали его.

Беспокойство Джулии достигло максимума в конце вечера, когда они танцевали на черном звездном зеркале озера Дуллаи, где уменьшенная гравитация позволяла им двигаться плавными, скользящими шагами в такт приливам и отливам мелодии. Джулия с особенной остротой ощущала совершенство своего платья в этом месте, вдохновившем модистку на его создание. Она была частью темных, плывущих теней; облака легкой вуали колыхались за ее спиной, пронизанные мерцающими звездами. Сам танец тоже был совершенством. Их обоих удивлял неутомимый ритм движения тел — это было похоже на танец во сне, неземной полет в объятиях музыки.

Танец заставил их забыть обо всем. Запреты и ограничения исчезали, пока музыка несла их медленными, головокружительными спиралями по усыпанному звездами полу. Они молчали. Они даже не думали. Время как будто остановилось, и осталась лишь музыка, пьянящая сильнее, чем вино.

Они знали друг друга уже целую вечность. Слившись в одно целое, они протанцевали последние аккорды и остановились под отзвуки замирающего эха. Они смотрели друг на друга в зачарованном оцепенении, словно пробудившись от глубокого сна, наполненного самыми невероятными фантазиями.

Сейчас они стояли в маленькой роще на берегу озера. Иллюзорная вода плескалась у их ног. Здесь они были совершенно одни. Музыка как будто поднималась от поверхности озера и воспаряла над их головами среди шелестящих листьев. Джулия внезапно заметила, что Эгид напряженно замер и смотрит на нее со странным вызовом. Его глаза тревожно поблескивали в полумраке. Он потянулся к ней; в этом жесте было что-то столь жестокое и целенаправленное, что она отпрянула. Если бы он собирался поцеловать ее, то его лицо выглядело бы не так пугающе, а глаза блестели бы по-иному.

Вероятно, даже Эгид не вполне отдавал себе отчет в том, что он собирался сделать. Какое-то время они глядели друг на друга в напряженном молчании, а затем юноша опустил руки и с тяжелым вздохом отступил назад.

Джулия поняла, что им пора прощаться.

Когда она вернулась в свои тихие апартаменты, солнце по-прежнему ярко сверкало над морским пейзажем за окнами гостиной. Разумеется, на самом деле никакой ночи не было. На Сайрилле время суток менялось по желанию клиента, а в общественных помещениях оставалось неизменным до установки новых декораций.

Элия подняла голову и окинула принцессу быстрым, изучающим взглядом. Джулия молча прошла в синий туман спальни, неслышно ступая по мерцающему полу. По ее телу разливалась сладостная усталость. Разум затуманился, как облачная постель, зовущая в свои мягкие объятия. В глубине расслабленного сознания Джулии еще обитало беспокойство, связанное с той последней сиеной у озера, но ей не хотелось думать об этом.

Она предавалась приятным воспоминаниям о романтичном свидании, без всякой досады подмечая, как умело ее спутник менял тему беседы и настроение встречи, как увлекал ее за собой даже вопреки осознанному желанию. Он умышленно разыграл перед нею несколько сцен самого возмутительного романтизма, с прогулками при луне, цветами, журчащими ручьями и сладкоголосым пением. Джулия смутно ощущала, что, если бы упор на романтику не был таким очевидным, их встреча выглядела бы смехотворно, но весь этот романтический антураж настолько притупил ее чувства, что фальшивая нежность ухаживаний ее спутника выглядела совершенно естественно. Ближе к концу, подумала она, он превзошел самого себя. Каким бы ни было его первоначальное намерение, в этом безвременном, чарующем танце он попался в собственную золоченую ловушку.

А потом, когда он потянулся к ней со странной решимостью и пугающим блеском в глазах… Но в конце концов, что странного может быть в обычном поцелуе? Разумеется, с ее стороны было глупостью вкладывать в этот жест более угрожающий смысл. Она встретится с ним снова и тогда узнает.

Джулия внезапно поняла, что она уже довольно долго стоит посреди комнаты и невидящим взглядом смотрит на проплывающие мимо предметы обстановки, снова и снова вспоминая растворяющую нежность музыки и ритм их движений.

— Черт бы его побрал! — сказала она вслух и прошла через туманный занавес в ванную. Чудесное платье, которое она носила весь вечер, волнами улеглось на полу, и Джулия подставила лицо под освежающие водные струи.

Ее сны в облачной постели были прекрасными и волнующими.

— Мы знакомы уже три дня, — сказала Джулия. — И я вполне могу сказать тебе, что ты мне не нравишься. Твой вид тоже не внушает доверия. Не могу понять, почему я здесь остаюсь…

— Все дело в моей неоценимой способности к приятному времяпрепровождению. — Эгид задумчиво погладил короткую светлую бородку. — Я и не ожидал доверия, но нравиться женщинам — совсем другое дело. Может быть, проблема заключается в кратковременности нашего знакомства?

— Дай мне сандвич, — попросила Джулия. Эгид подвинул к ней корзинку с сандвичами.

— Со временем я могу разобраться, если это все, что тебя беспокоит, — продолжал он. — Смотри!

Он взял светящийся диск, лежавший рядом с ним, и что-то пробормотал. В ту же секунду яркий солнечный свет, струившийся сверху, начал таять, сменившись приятными сумерками.

Они завтракали в обстановке бесхитростной детской фантазии — на облаке, проплывавшем над поверхностью несуществующей планеты. На Сайрилле человеческое тело могло наслаждаться любыми удовольствиями, изобретенными человеческим разумом. Разум мог раздвинуть стены комнаты, так что освещенное солнцем пространство казалось бесконечным во всех направлениях. Они могли опираться на снежно-белые клубы и смотреть, как тень их облака движется по светло-зеленым контурам мира, медленно вращавшегося далеко внизу. Воплощение мечты, известной каждому ребенку, заставило Джулию забыть о прошлом, и она ощущала, что ее спутник тоже расслабился. В эти беззаботные дни его очарование было почти неотразимым, словно он, как и она, специально избавился от всякой ответственности, воспоминаний о былых обязанностях и теперь интересовался лишь ею да своим красноречием. Джулия обнаружила, что может сидеть здесь и слушать глупости, которые льются из его уст, совершенно не отдавая себе отчета в том, что она была и снова должна стать принцессой Эрикона. Ни одна тень не омрачала настоящего, и ей не хотелось заглядывать в будущее.