– Так же реальна, как и Джонбар, – ее голос звучал приглушенно и серьезно. – Ты отвечаешь за нашу судьбу, и от тебя зависят наша жизнь или смерть. И эта истина уже запечатлена в скрижалях пространства и времени.

– Что… Что я могу сделать?

В ее глазах промелькнул благоговейный ужас.

– Я пока не знаю. В постоянно движущемся временном потоке все действия размыты и видны неотчетливо. Но ты можешь сражаться за Джонбар – если станешь это делать. Выиграть или погибнуть в итоге. Я пришла предупредить тебя о тех, кто ищет твоей гибели, а через тебя – и гибели моего мира.

В ее голосе, звучащем плавным речитативом, зазвучали тревожные ноты.

– Существует темная, непобедимая власть игран; и существует Гларат, служащий этому ужасу. И еще есть Сорэйнья, с бесчисленными ордами защищающих ее рабов.

Летони теперь выглядела почти сурово. Печаль заставила ее глаза потемнеть, в них вспыхивали искры ненависти.

– Она – величайшая из волшебниц. Сорэйнья, дева войны. Она – цветок зла из Гирончи. И ее необходимо уничтожить.

Ее голос упал почти до шепота, и, когда Летони взглянула на Лэннинга поверх гигантского кристалла, ее лицо озарили нежность и детская надежда.

– А иначе она уничтожит тебя, Денни.

Лэннинг долго не сводил с нее глаз. Наконец, преисполнившись внезапной решимости, он сказал:

– Что бы ни случилось, я желаю помочь, – если только смогу. Потому что хочу помочь тебе лично. Но что же, что я должен делать?

– Берегись Сорэйньи! – Ее голос вновь зазвенел, набрав силу, но затем стал тише: – Денни, обещай мне кое-что. Обещай не лететь завтра.

– Но я как раз собираюсь это сделать! – запротестовал Денни. – Макс – это наш инструктор – говорит, что мы с Барри сможем завтра сделать самостоятельный вылет, если повезет с погодой. Мне нельзя пропустить этот полет.

– Ты должен, – заявила Летони.

Лэннинг встретился с взглядом ее фиолетовых глаз. Странное, незнакомое чувство, казалось, растопило невидимый барьер между ними. Он заглянул ей в самое сердце – и нашел его прекрасным.

– Обещаю, – промолвил он. – Я не полечу.

– Спасибо, Денни, – она улыбнулась и дотронулась до его руки. – А теперь мне нужно идти.

– Нет! – тревога стеснила грудь Денни. – Я совсем не знаю, как мне быть. Где ты по-настоящему? И как найти тебя снова? Ты не можешь так уйти!

– Но я должна, – тень пала на ее лицо. – Ибо Сорэйнья может явиться сюда следом за мной. А если она обнаружит, что с тобой происходит кризис, то приложит все усилия, дабы забрать тебя с собой, а то и уничтожить. Я-то знаю Сорэйнью!

– Но… – Лэннинг растерялся. – Увижу ли я тебя снова?

– Твоя рука на колесе времени, а не моя, – сказала девушка.

– Но подожди! Я…

Но драгоценный камень в ее руках вновь взорвался тысячами и миллионами искр. Лэннинг даже отпрянул, ослепленный. И вот он уже один в комнате, и ответом ему – тишина.

Сон или явь? Вопрос не давал ему покоя. Могла ли девушка быть реальным человеком, явившимся из далекого будущего, преодолев грозный поток времени? Или он попросту спятил? Совершенно сбитый с толку, Денни заново открыл серую книжицу и перечитал параграф: «Для внешнего наблюдателя, одаренного чувством четырехмерности, наша Вселенная должна казаться законченной, неподвижной и абсолютно неизменной. Кривая времени для них не более чем стрелка субъективного циферблата; неуловимый луч сознания, освещающий человеческое переживание. Для любого абсолютного чувства события вчерашнего или завтрашнего дня суть тождественные друг другу внешние и неизменные события, подобные структуре самого космоса».

Но призрачная красота Летони стояла перед глазами, заслоняя текст. И как прикажете соотносить все это с ее сказкой о мирах, которые борются за выживание?

Он отложил книжку и сделал добрый глоток ирландского виски, принадлежащего Барри Халлорану, а потом отправился через Гарвардскую площадь, не видя, куда идет. Было уже совсем поздно, когда он лег в постель и, засыпая, видел Летони.

На следующее утро Денни хотел рассказать обо всем Барри: ведь он ему как брат. Но потом решил, что этот рыжий только посмеется над ним – как он сам поднял бы на смех любого, кто удивил бы его подобной историей. А над своей мечтой Лэннинг не позволит смеяться никому, даже Барри.

Чувствуя себя не в своей тарелке из-за полного смешения надежды увидеть Летони вновь и страха, что все это – лишь иллюзия, Лэннинг пытался читать учебник, но вместо этого бесцельно прогуливался по комнате.

– Поторопись, парнишка! – прогудел бас Барри у него над ухом. – Никогда не думал, что ты будешь трястись от страха – Макс уверяет, у тебя нервы, как у ястреба. Я-то как раз из тех, кто зеленеет, когда машину потряхивает. Бросай все, пошли, поохотимся на воробьев!

Лэннинг поднялся было, чувствуя себя неуверенно, но тут зазвонил телефон. В тот год он зарабатывал кое-какие деньги, выполняя поручения для бостонской газеты; сейчас как раз звонил его редактор. Предстояла срочная командировка. Но, слушая голос редактора, он постоянно видел перед глазами трагические глаза Летони.

– О кей, шеф! – сказал он. – Увидимся на работе. Он повесил трубку и повернулся к Барри. – Извини, старина. Но дело прежде всего. Скажи Максу, я буду завтра. И – счастливой посадки, дружище!

– Вот несчастье, парнишка.

Верзила усмехнулся, хрустнул пальцами и легким шагом выскочил из комнаты.

Спустя всего четыре часа Лэннинг прочел в собственной газете, что Барри Халлоран погиб. Учебный самолет потерял управление на высоте в две тысячи футов над Бостонской гаванью и рухнул в канал реки Чарльза. Части развалившегося самолета выловили крючьями, но тело так и не смогли обнаружить.

Лэннинг прикрыл глаза: черные буквы так и плясали перед ними. Он чувствовал неописуемый ужас и боль потери. Ибо Летони спасла его жизнь, но – и он понимал это – ценой жизни Барри Халлорана.

Лэннинг не ощущал никакой благодарности за предостережение, спасшее ему жизнь, скорее горькое сожаление, болезненное чувство вины за смерть Барри. Но возмущения в адрес Летони не было также: произошедшая трагедия лишь доказывала истинность ее существования. В хрупкой трепетной красоте девушки не могло быть никакого зла.

Сильное возбуждение не отпускало Лэннинга на протяжении нескольких дней, его печаль была безмерной. Он очень надеялся, что она может вернуться – память о ней растравляла рану его одиночества, которая никак не хотела затягиваться. Даже ее таинственное предостережение и ожидание непонятной угрозы придавали жизни пряный привкус.

Но жизнь текла своим чередом, и после погребальной церемонии, проведенной в отсутствие тела Барри, все шло по-прежнему, так, словно Летони никогда не появлялась. Лао Менг Шан вернулся в Китай, готовясь принести свои познания на службу отчизне. Уил Мак-Лэн уехал в Европу, где принял должность физика-теоретика.

А Лэннинг, в свою очередь, отплыл в Никарагуа, где американские военно-морские силы разрешали конфликт в Сакаса-Чаморро. Это была его первая заграничная командировка в качестве корреспондента газеты. Дядя Барри предложил ему работу в отделе рекламы. Но его переполняло сильное беспокойство, вызывая душевный конфликт, и он разрывался между сомнением и надеждой, изумлением и печалью, приправленными бесконечной горечью. Впереди, казалось, ничто не ждет, так что лучше разорвать старые привязанности, чтобы забыть обо всем.

И вот, на маленьком пароходике, перевозившем фрукты в Коринто, он впервые увидел ее – Сорэйнью! И был точно уверен, что не спит, что никогда не забудет этого и не сможет избежать странных сетей судьбы, что протянулись между пространством и временем и поймали его.

Бархатная ночь окутала тропические воды Тихого океана. Только что сменилась вахта, и палубы опустели. Лэннинг, единственный пассажир, склонился над бортиком на носу судна, рассматривая фосфоресцирующий молочно-белый свет над водой.