Лэннинг обнаружил один из параграфов вводной части книги подчеркнутым и отчаянно искал в нем скрытый смысл:

«Будущим мы обладаем так же реально, как и прошлым, единственный указатель направления, будучи константой, коррелирует энтропию и вероятность. Но новая квантовая механика, разрушая абсолютную функцию причины и следствия, должна точно так же ликвидировать и суть разногласий. Нет никакой определенности в маленькой шкале событий, и, следовательно, “несомненности” микроскопического мира можно рассматривать в лучшем случае как статистическую величину. Возможность, в развернутом будущем, должна быть замещена определенностью. Элементарные частицы старой физики могут быть сохранены в новом пятимерном пространстве. Но любое рассмотрение этого гиперпространственно-временного континуума должно отмечать конфликтующую бесконечность возможных миров, лишь один из которых при пересечении геодезических линий с развивающимся планом настоящего может когда-либо стать физической реальностью. И из этой новой перспективы мы можем попытаться сделать математический обзор».

«Конфликтующие… возможные миры!»

При этих словах Лэннинг чуть не подпрыгнул. Вот он, просвет! Именно его, старого друга, можно посвятить в тайну: он единственный, кто поймет Лэннинга. И подскажет, являются ли Летони и Сорэйнья чудесными гостями из иного времени или стоит держаться от них подальше.

Он немедленно написал Мак-Лэну, изложил свою историю и спросил его мнение обо всем. Письмо долго мыкалось по инстанциям, задерживаемое цензорами, и, наконец, вернулось из Америки со штампом: «Адресат не обнаружен». Поиски через университетские круги дали малоутешительный ответ: Мак-Лэн уволился, чтобы заняться частными исследованиями. Его местонахождение неизвестно.

И Лэннинг продолжил свой нелегкий путь в одиночку по темному коридору войн и лет вплоть до 1937 года. Каблограмма Лао Менг Шана догнала его в Лозанне, где он выздоравливал после возвращения с испанской войны; немецкий осколок прочно засел в его колене. Находясь на отдыхе, он писал очередную книгу.

Обратившись в философа, он пытался анализировать тенденции развития мира: обнаруживать влияние добра и зла, пути разрешения конфликтов, которые могут либо помочь миру достичь расцвета технологической цивилизации, либо заставят скатиться в пучину разрухи и загнивания.

«Денни, мой старый американский друг, человечество нуждается в тебе, – вот что было в каблограмме. – Прилетишь в Китай?»

Решительное действие всегда было лекарством для измученного сознания Лэннинга. А газеты тех дней заставляли его кровь вскипать, публикуя описание гибели сотен женщин и детей при воздушных налетах. Не обращая внимание на ноющую боль в колене, он отложил древнюю, как мир, проблему добра и зла и вылетел в Каир, где пересел на быстрый пароход, идущий на восток.

Стаи крылатой смерти носились в воздухе. Сирены не умолкали, возвещая о «пей чи» – летающих машинах. Перепуганный Шанхай стал черным от маскировки, но в городе уже желтели руины от Чапея на севере до доков Вангпу на востоке, куда угодили первые бомбы японцев.

Поврежденная левая нога благодаря стали заводов Крупа теперь превратилась в отличный барометр, реагирующий на любые изменения погоды. Прихрамывая, Лэннинг тащился через поле Лунгва, что на юге непомерно разросшегося города, к поврежденному самолету старинной модели. Полночная прохлада развеяла остатки сна; он вздрогнул, услышав гул в небе.

Лао Менг Шан, отныне его стрелок, уже был возле машины, с печальным видом встряхивая свои наручные часы. Он серьезно заметил на своем правильном английском, пытаясь перекричать шум моторов:

– Наши командиры слишком самоуверенны! Мои часы остановились, когда упала первая бомба. Дурное предзнаменование.

Лэннинг никогда не смеялся над суевериями – а некоторые пилоты смеялись. Но сейчас он улыбнулся в темноте:

– Знаешь, Шан, древний воин по имени Джошуа остановил восход солнца, пока его битва не была выиграна, – ответил он. – Может быть, это хорошее предзнаменование. Идем.

Прилаживая шлем, китаец пожал плечами:

– Думаю, это скорее означает, что нам не сесть живыми. Однако если есть такой приказ, мы должны умереть за Китай.

И он обреченно полез в заднюю кабину.

Лэннинг проверил приборы, связался с наземным персоналом, затем запустил мотор. И проверенная временем машина стала подниматься в небо, где шел бой. Тот факт, что накануне большинство из поднявшихся в небо самолетов были сбиты, является более серьезным предзнаменованием, нежели остановившиеся часы, подумал он мрачно.

Темнота одеялом накрыла город с миллионами жителей. Грузовики с солдатами и фургоны со снарядами разъезжали по улицам. То и дело тарахтели зенитки. Среди облаков белого дыма шарили лучи прожекторов, пытаясь, хотя и безуспешно, отыскать врага.

Лэннинг заворачивал по спирали, прищурив глаза, стараясь облететь кучевое облако. Вздрогнул, когда снизу вспыхнуло желтым. Увидел, что прекрасный современный город лежит в руинах, и ему показалось, что слышны крики и стоны, просьбы о помощи. Он будто почувствовал резкий запах горелой человеческой плоти. Его худощавое тело напряглось, и он приготовил пулеметы к бою.

Они находились на одном уровне с облаками, когда те озарились белым в свете прожекторов. Из облака выскользнул темный бомбардировщик, тяжело нагруженный грибоподобными бомбами. Лэннинг повел машину круто вниз. Шан помахал рукой. Заработали орудия на их машине. Бомбардировщик отклонился от курса и стал отстреливаться сам. Но Лэннинг угрюмо держал его в поле зрения. Из пулеметов вырвался черный дым, и вражеский самолет начал клониться к востоку.

Раз…

Он изо всех сил старался вытянуть поврежденный самолет, когда блуждающий луч прожектора обнаружил их. Их накрыли зенитки. Крылья изрешетили зловещие черные дырки, приборные стекла треснули и разлетелись. А плечо внезапно онемело.

Предательский свет не оставлял их в покое. Вдобавок в ноздри ему ударил запах бензина, и сзади вспыхнуло желтое пламя. Быстро обернувшись назад, Деннис увидел преследовавшего их второго врага, выныривающего из-за облака. А еще он увидел темную кровь, стекающую по искаженному лицу Шана. С ними все кончено. Но Шан усмехнулся, стиснув зубы, и поднял окровавленную руку, посылая ему приветственный жест. Аэнвинг заставил поврежденный самолет сделать петлю Иммельмана, разворачиваясь к новому противнику…

Кровавый туман агонии лишил правую ноту каких-либо ощущений. Но он держал курс прямо на второй самолет и бил по нему изо всех орудий. Тот начал падать. Сквозь завесу ревущего огня Лэннинг разглядел, как из самолета посыпались молокососы – его экипаж. Враг тоже был охвачен пламенем.

Два…

Взрыв болезненно отозвался в голове Лэннинга. Посыпались металлические фрагменты. Горячее масло брызнуло в лицо. Мотор заглох; машину лизнули новые языки пламени.

Задыхаясь, Лэннинг попытался сделать боковое скольжение, чтобы потоком воздуха сбить пламя и ядовитые выхлопы. Он обернулся посмотреть на Шана. Лицо маленького азиата стало зловещей маской. Со странной полуулыбкой он держал что-то в дрожащей руке – свои часы.

По спине Лэннинга пробежала дрожь. Он никогда не смеялся над суевериями. И теперь очевидный факт человеческой интуиции, сумевшей воспринять будущее, вызвал шок, усиливавшийся предчувствием близкой смерти. На лице Шана застыло немое изумление; он с трудом поднял непослушную руку, указывая на что-то. Лэннинг проследил за движением товарища, и будто бы ледяная рука сжала ему сердце. Потому что рядом с ними показались огоньки – что-то приближалось.

Странного вида летательный аппарат – а может, серый призрак летательного аппарата. У него не было крыльев, плоская палуба – таких воздушных судов небо еще не видывало. Тело корабля напоминало субмарину, только на обеих концах находились два массивных металлических диска, светившихся зеленым светом.