Я уже многое знал об американской жизни и медицине и мог объективно понять, как мне повезло, что я попал в «Hospital for Joint Diseases – Госпиталь для заболеваний суставов».
Американское общество построено на классовых началах: три класса – низший, средний и высший – в зависимости от доходов и налогов, которые они платят с этих доходов. Эта структура незыблема, хотя в XX веке в нее ввели некоторые элементы социализации для поддержки бедных слоев – система welfare (велфэр), за счет налогов с богатых классов.
Уровень медицины в Америке высокий и довольно ровный по всей стране, в каждом госпитале и частном офисе основы лечения всегда на высоте. Это неудивительно, потому что расходы на медицину составляют около 15 % национального дохода страны (для сравнения, в Советском Союзе они составляли тогда 2,5 %). Вся медицина в Америке частная, платная, за счет страховок, оплачивающих лечение, или за наличные деньги. Все американцы могут лечиться в любом докторском офисе и в любом госпитале. Могут… Но это не означает, что они там лечатся.
Госпиталь, из которого я пришел работать к Френкелю, был построен в начале XX века. Поблизости его жили преимущественно чернокожие иммигранты с островов Карибского моря. Большинство не имели никакой страховки, считанные единицы работали, остальные жили на велфэр, городскую социальную дотацию. Много было среди них наркоманов и преступников, так что даже ходить по улицам было опасно. Все доктора в госпитале – иммигранты из бедных стран, уровень квалификации пестрый и, как правило, довольно низкий (хотя были и исключения). За пять лет работы мне довелось разглядеть во всех подробностях дно американской медицины.
И теперь я вдруг возносился на ее вершину.
Мой новый госпиталь – Hospital for Joint Diseases, Госпиталь по лечению суставных заболеваний, как его называли в начале века, ставший впоследствии Нью-Йоркским Институтом ортопедической хирургии, – считался одним из самых богатых в стране. Его 20-этажное здание было построено в год моего приезда в Америку, в 1978-м, как будто специально для меня. Все доктора в нем были только американцы, многие считались лучшими специалистами в своей области. Докторов-иммигрантов туда на работу не принимали. Для меня попасть в эту среду было честью, которой не удостаивался еще ни один хирург из России. Наконец, я попадал в языковую среду без китайского, индийского, пуэрториканского, филиппинского и прочих акцентов. Я был счастлив, что наконец-то смогу ходить на работу без опасения быть ограбленным или убитым. Но больше всего я радовался тому, что оказался нужным человеком в нужное время в нужном месте. Несколько вечеров мы с Ириной возбужденно обсуждали нежданную улыбку судьбы.
– Слава богу, что тебя взяли, – счастливо повторяла она.
– Бог-то бог, да и сам не будь плох, – парировал я. – Помнишь, как двадцать лет назад я вернулся из Кургана? Сделай тогда я то, что они хотели, меня бы сразу вознесли. Я не сделал. Меня понизили. Теперь мне возмещается…
И как бы в доказательство моих предчувствий Френкель пригласил нас с Ириной на торжественный бал-обед в ресторан отеля «Плаза», один из самых фешенебельных в Нью-Йорке. Это был традиционный ежегодный бал госпиталя для всех докторов с женами и для участников симпозиума, всего более восьмисот человек. Илизаров был на нем почетным гостем.
Ничего подобного в Бруклинском госпитале не бывало, да и быть не могло. Мужчины явились на бал в смокингах (в Америке их называют «tuxedo», по месту, откуда пошла традиция надевать их к обеду) и в бабочках: так называемое «black-tie party», «собрание в черных галстуках». У меня был смокинг, приобретенный по случаю раньше, а Ирине пришлось срочно покупать первое в Америке вечернее платье. Она успела купить его перед самым балом, так что мы чуть не опоздали к началу.
Конечно, я не Наташа Ростова из романа «Война и мир», чтобы волноваться перед первым балом. В прежней жизни в Москве я бывал на приемах в иностранных посольствах и даже в Кремле. Но перед первым балом в моем новом госпитале я был взволнован. Был снят Большой Бальный Зал, в котором устраивались приемы по случаю приезда королей, президентов и других важных особ. Накануне там был прием в честь принца Филиппа, мужа королевы Англии Елизаветы II. Мы с Ириной не знали, что каждый приглашенный в тот вечер заплатил за билет 500 долларов. С нас денег не взяли, а если бы попросили, мы бы вряд ли согласились прийти: тысяча долларов за обед!.. В тот раз, как за своих гостей, за нас заплатил доктор Френкель, чего мы тоже не знали (потом я тоже много раз платил на госпитальных балах за приглашенных гостей, какими мы с Ириной были в тот вечер).
Сначала был коктейль в двух огромных смежных комнатах перед Бальным залом, украшенных цветами. По столам у стен и посредине в изобилии были расставлены холодные и горячие закуски, икра, осетрина и другие деликатесы. Бармены разливали напитки всех видов. Нарядная толпа расхаживала от стола к столу с бокалами и тарелками в руках. Мы с Илизаровым примостились у стены, Ирина и я все время были заняты переводом вопросов-ответов. Импозантный в смокинге, Френкель то и дело подводил к Илизарову кого-то из гостей и рекомендовал:
– Конгрессмен такой-то…
– Профессор такой-то…
– Известный киноактер (помню, там был Тони Рэндал)…
Все они почтительно говорили русскому профессору несколько приветливых слов, после чего Френкель представлял им нас с Ириной:
– Доктор Владимир и его очаровательная жена, из России. Владимир теперь работает со мной, мы будем внедрять методы профессора Илизарова.
Гости почтительно говорили русскому профессору два-три слова и отходили, сменяясь новыми. С людьми такого ранга нам с Ириной в Америке общаться еще не приходилось. После нескольких лет общения с бедняками, наркоманами и бандитами в Бруклине в голове не укладывалось: неужели вот это – наше новое окружение?!.
Илизаров переспрашивал меня:
– Это кто был? А это кто? Так, так, хорошо, хорошо…
Как всякому старому человеку, ему нравились внимание и почет.
Обед в Бальном зале был роскошно сервирован на круглых столах, по десять человек за каждым. Френкель с женой Руфью усадили Илизарова и нас с Ириной за свой стол. К Илизарову продолжали подходить гости с бокалами вина, говорили комплименты. Нам с ним постоянно приходилось вставать, отвечать на их приветствия. Он опять у меня спрашивал:
– Это кто был?.. А это кто такой?..
Я, к своему стыду, почти никого не знал и переспрашивал у Френкеля. Тот был весел, сказал в микрофон общий тост, приветствуя Илизарова. Потом отвечал Илизаров, я переводил. После аплодисментов Френкель добавил:
– Прошу всех также приветствовать нашего нового сотрудника доктора Владимира.
Так, в непривычной торжественной обстановке, я был представлен тем, с кем отныне мне предстояло работать.
Мы с Ириной вернулись домой за полночь. Я сказал:
– Видишь, оправдываются мои лучшие предчувствия!
И мы стали целоваться…
Медицина и реклама
Американское общество стоит на сугубо экономических началах: все должно хорошо продаваться. И медицина тоже: коль скоро за медицину платят, значит, она тоже товар. А для успешной продажи нужна реклама. Легко понять, зачем рекламируются дома, автомобили, курорты и разнообразные виды туалетной бумаги. Но мне, врачу из Советской России, долго было непонятно: зачем и как рекламировать медицину? Лечение необходимо людям, если они больны. Тогда они обращаются в ближайшие клиники или в госпитали, и их там лечат как могут, что понятно и без рекламы. Тем не менее с первых дней жизни в Америке я на каждом шагу сталкивался с тем, что по телевидению, радио, в газетах и особенно в журналах назойливо рекламировались новые лекарства и новые методы лечения. Госпитали и клиники зазывали пациентов, рекламируя себя по всем каналам, даже на плакатах в вагонах метро. Постепенно я к этому привык. Я понял, что хотя больным реклама не так уж нужна, но тем, кто продает лекарства, и кому платят за операции, она необходима для продажи.