– Чего же ты мне раньше не сказал, а? – воскликнул тот. – И я ведь из той же армии – майором был в штабе бригады генерала Якубовского.

– Так я же в соседней бригаде взводом командовал, – обрадовался молодой, – мы, значит, рядом воевали.

– Бок о бок! – наш экзаменатор взволновался, вскочил с места и через стол потянулся обнять своего однополчанина, тоже вставшего ему навстречу.

В большом зале от других экзаменационных столов все повернулись в их сторону, на минуту прекратился гул голосов, отвечавших по билетам. Оба ветерана оглянулись и снизили голоса.

– Слушай, я ставлю тебе «пятерку», высшую оценку, и пошли вместе куда-нибудь в ресторан – пить водку за нашу встречу, – сказал бывший майор и закрыл свою тетрадь для оценок.

Я понял, что в своей радости он забыл про меня, и если уйдет, то мне придется брать другой билет и садиться за стол к другому экзаменатору. Я неуверенно спросил:

– А со мной что будет?..

– С тобой? – переспросил он удивленно. – С тобой?

Потом, очевидно, понял мое разочарование, открыл свою тетрадь, написал там что-то напротив моей фамилии и с улыбкой протянул мне руку:

– Я тебе тоже ставлю «пятерку» – за помощь боевому фронтовику, попавшему в трудную мирную обстановку. С тобой вот что будет – ты станешь доктором.

И они оба ушли, стуча сапогами, – пошли вспоминать войну и живых и мертвых друзей.

Я стал студентом-медиком.

1 сентября 1947 года наш курс будущих врачей слушал первую лекцию – по марксизму-ленинизму. В общем, нам дела не было – какая лекция, по какому предмету. Семьсот молодых ребят и девушек собрались вместе в первый раз и с интересом разглядывали друг друга. Тут же происходили первые знакомства и стоял шум звонких голосов.

Но марксизм-ленинизм был выбран руководителями института специально – тогда было время высокого накала идеологического воспитания. В Советском Союзе была однопартийная система коммунистов; их идеологии придавалось важное государственное значение во всем – и в медицине тоже.

Двадцать рядов большой аудитории поднимались кверху амфитеатром, внизу перед нами висел обрамленный красным бархатом портрет Сталина. Мы с шумом усаживались и долго не успокаивались. На кафедру внизу медленно и грузно взошел лектор солидного вида, в хорошо пошитом сером костюме – сразу видно, что профессор. Несколько минут он ждал прекращения общего шума. Это был заведующий кафедрой марксизма-ленинизма по фамилии Дубинин, и правда – говорил он тоже дубовато.

– Поздравляю вас, товарищи студенты, с поступлением во Второй медицинский институт имени товарища Сталина! Все вы, товарищи, будущие советские врачи, и вы все должны быть политически грамотны и идейно устойчивы. Без передовой советской идеологии, товарищи, нельзя стать хорошим советским специалистом.

Чтобы объяснить, почему нельзя стать хорошим специалистом без идеологии, он раскрыл «Правду» – газету Коммунистической партии (тогда она называлась Всесоюзная коммунистическая партия большевиков – ВКП(б)):

– Вот что говорил на Семнадцатом съезде ВКП(б) великий вождь и учитель всех народов товарищ Сталин…

Тут я увидел на скамейке впереди себя, немного наискось от прохода, хорошенькую блондинку, – когда она повернулась в профиль, то показалась мне просто красавицей. Мне сразу больше всего на свете захотелось рассмотреть ее получше, я впился в нее глазами – когда она опять повернется. Это так меня заняло, что я не расслышал и так до сих пор не знаю, что говорил великий вождь об идеологической подготовке советских специалистов.

Хотя однокурсники сидели в терпеливой тишине, но было видно, что многие тоже крутили головами. Правда, было несколько таких, которые разложили перед собой тетради и записывали за лектором его высказывания. А он просто-напросто, что называется, сыпал цитатами. «Чего они записывают? – удивлялся я. – Читали бы газету».

Время от времени, когда блондинка отворачивалась, мое внимание отвлекалось на голос лектора. Он зачитывал по газете все новые цитаты. Я даже поразился – как, оказывается, много основатели марксизма-ленинизма сделали высказываний по поводу важности идеологии для специалиста. Лекцию он закончил обобщением:

– Товарищи студенты, углубленно изучайте марксистско-ленинское учение – оно самое верное, потому что самое правильное.

«Верное, потому что правильное» – масло масляное. Но все равно: мне, семнадцатилетнему юнцу, из первой лекции лучше всего запомнилась блондинка. Ее звали Лена Козак. И кажется, я сразу в нее влюбился.

Вторая лекция – по анатомии – была в старом анатомическом корпусе бывших Высших женских курсов, построенном еще в XIX веке. Туда надо было переходить по двору, и у нас был перерыв. Я старался не потерять из вида блондинку и всматривался в толпу своих новых соучеников. Почти все были очень юные, но лица у большинства худые и бледные – послевоенное время было еще голодное. Большинство одеты были во что-то поношенное, не по размеру. Девушки в красивых платьях попадались редко. То тут, то там мелькали зеленые гимнастерки ветеранов.

Аудитория для второй лекции была меньше и круче, нас разделили на два потока, и мы сидели тесней. Внизу стоял обитый металлом секционный стол для вскрытия трупов, сильно пахло формалином. Профессор анатомии Петр Петрович Дьяконов в распахнутом белом халате смешными мелкими шагами стремительно ворвался в аудиторию через узкую боковую дверь. Это был худощавый седой старик с растрепанной бородой и лохматой прядкой редких волос. Вид у него был почти карикатурный, многие невольно захихикали. Ассистенты внесли за ним скелет и ящик с костями. Не обращая внимания на наши улыбки и смешки, он сразу заговорил, почти закричал высоким фальцетом:

– Начнем с основы анатомии – «остеологии» – с учения о костях…

Два часа он, не глядя, доставал одну за другой разные кости из ящика, вертел их в руках, подбрасывал, как жонглер, и сразу по-латыни называл – какая это кость, ее назначение и разные бугорки и впадины на ней. Латинскими терминами он жонглировал так же, как и самими костями. Мы ничего не понимали, но много смеялись: молодые – смешливые. Он был веселый и тоже усмехался, но в конце строго сказал:

– Так я и мои ассистенты будут вас спрашивать на зачетах: берете, не глядя, кость из ящика и на ощупь называете ее и ее строение по-латыни. Назубок знать надо!

Ого! – это уже не показалось нам смешным.

После лекции все собрались по группам – около двадцати студентов в каждой. К моему огорчению, блондинки в нашей группе не оказалось. Но ничего – все-таки были две-три хорошенькие девчонки. Ветеранов армии среди нас тоже не было. Половина группы были москвичи, остальные из разных республик и мест. Мы знакомились: Муся, Софа, Инна, Марьяна, Ивета, Таня, еще одна по имени Нега. Трое были из Грузии: Вахтанг, Автандил и Ира. Один высокий курчавый парень – Борис, москвич, – все время острил и явно старался смешить девушек. Два парня – Коля и Вася – были, наоборот, тихари из провинции. Девушки-москвички хихикали над остротами Бориса и вели себя свободно. Более чопорные девушки из провинции смотрели на него с укоризной – задается. Им такая свободная манера общения не нравилась. Почти с первого дня сама собой наметилась разница и незримое разделение между москвичами и провинциалами. По еврейским фамилиям списка группы, да и по лицам, было ясно, что многие москвичи – евреи.

Появился представитель комитета комсомола:

– Поднимите руки – кто комсомольцы?

Подняли все, кроме двоих. Я тоже был комсомольцем.

– Поднимите руки – кто члены партии?

Таких не было. Таню, из русской провинции, тут же выбрали старостой группы, Иру из Грузии – комсоргом, москвичку Инну, еврейку, звонко хихикавшую больше всех, – физоргом группы. Так был установлен порядок на шесть лет вперед. Завтра начинались регулярные практические занятия. Расписание: два часа – латинский язык, два часа – анатомия, два часа – марксизм-ленинизм. Как же без него?