— Думаю, что похожа на телятину. Или свинину, — ответил Фабель. — Как бы то ни было, наш убийца не воспринимает пищу абстрактно. Связи в его пищевой цепочке очень тесные. Он видит этих женщин, оценивает внешний вид и выбирает. Он на вид определяет их вкус!
— Что вы хотите сказать? — спросил Шольц с полным ртом ягнятины. — Он ест их из-за вкусовых ощущений?
— Нет… все не так просто. Думаю, что он получает от этого сексуальное удовлетворение. Но здесь намешано еще много чего другого. При военном каннибализме поверженный на поле брани могучий враг поедается, чтобы часть его силы перешла к победителю. При ритуальном каннибализме человек, принесенный в жертву, поедается, чтобы приобщиться к его божественному началу или душе. Этот символизм, до сих пор присутствующий в христианских обрядах, является пережитком языческих верований. И, как я уже говорил, погребальный каннибализм заключается в поедании части тела усопшего близкого человека, чтобы тот мог продолжить жить в вас.
— Или в вас… — добавил Шольц.
— Думаю, что наш убийца абстрагировался от своего сексуального извращения и считает, что устанавливает со своей жертвой отношения, намного превосходящие по близости обычный половой акт.
— Выходит, что, поедая кусок ягодицы жертвы, он приобщается к ее духу и становится родной душой? — спросил Шольц с таким серьезным видом, что Фабель рассмеялся:
— Нечто вроде этого. Но с чего-то это все должно было начаться. Не исключено, что на первом этапе наш парень совершал преступления на сексуальной почве — ну, например, насиловал. А со временем к ним добавился каннибализм. Помните дело Иоахима Кролла? В Дуйсбурге в конце семидесятых?
Шольц кивнул.
— Кролл был насильником, убивавшим свои жертвы, и безнаказанно орудовал почти двадцать лет. А потом на каком-то этапе решил попробовать человечинки. Кстати, для этого он вырезал кусок из того же точно места: из ягодиц и верхней части бедер.
— Вы считаете, что мы имеем дело с подражателем?
— Нет. Кролл вряд ли мог кого-нибудь вдохновить на подражание. Он был типичным неудачником с почти нулевым коэффициентом умственного развития. Умер в девяностом или девяносто первом году прошлого века. Эти совпадения случайны. Но я не сомневаюсь, что Карнавальный убийца начинал с обычных нападений на женщин. Особенно если в ход пускались зубы.
— Да… — Шольц задумчиво ковырял вилкой мясо. — Видимо, вы правы. У одной моей подчиненной — Тансу Бакрач — есть на этот счет своя версия.
— В самом деле?
— Завтра она вам сама все расскажет. Ее заинтересовали несколько старых дел, и особенно одно. Но в детали я не вдавался.
Наступила пауза, и оба полицейских занялись едой.
— Увидев вас, я удивился, Йен, — произнес наконец Шольц. — Мне сказали, что вы уходите из полиции.
— В этом-то все и дело, — отозвался Фабель. Неожиданно ему захотелось поделиться наболевшим, а Шольц со своей непосредственностью и открытостью к этому располагал. Отличное качество для полицейского. — Официально я дорабатываю последние дни. Но на самом деле я не уверен, что поступаю правильно. Раньше сомнения не возникали, а теперь я уже так не чувствую. — Он рассказал Шольцу, как по дороге в Кёльн остановился перекусить и разглядывал при этом фотографии обезображенного тела Сабины Йордански. И это его ничуть не смущало, что вряд ли можно считать нормальным.
— Со мной такое случается сплошь и рядом, — засмеялся Шольц. — Я отношу это к привычке. И думаю, что это позволяет отрешиться от эмоций и видеть вещи объективно и непредвзято. Но остальные думают, что я просто свинья.
— Меня как раз это и беспокоит, — увлеченно продолжил Фабель. — Я слишком ко всему этому привык. И стал слишком отрешенным.
— Но это же наша работа… — заметил Шольц. — Подумайте, каково быть доктором или медсестрой. По идее речь должна идти о спасении жизни, а на самом деле медицина имеет дело со смертью. Врач каждый день общается с пациентами, находящимися на пути к смерти. Причем некоторые из них ужасно страдают. Но такова их работа. Если они будут эмоционально переживать за каждого пациента или думать о неизбежности такого исхода для них самих, то просто сойдут с ума. Это профессионализм. Нельзя себя корить за то, что привыкаешь к смерти.
— Конечно, — криво усмехнулся Фабель, — это было бы замечательным доводом, если бы мы оба не знали, что медики возглавляют список серийных убийц. Во всяком случае, статистически. Как и алкоголиков… и самоубийц…
— Ладно, — согласился Шольц, — возможно, я привел не лучший пример. Но вы поняли мою мысль. Вы профессиональный полицейский. И никто другой. И причина, заставляющая вас находиться здесь, заключается в том, что вы первый в Германии по раскрытию подобных дел. И закрывать на это глаза может оказаться ошибкой.
— Кто знает… — не стал спорить Фабель. Он отпил вина и посмотрел на улицу, залитую светом фонарей. Снегопад прекратился, но успел запорошить белой крупой мостовые и тротуары. За окном лежал незнакомый город. Здесь Витренко торговал человеческой плотью. И здесь была Мария. Одна. — Возможно, вы правы.
9
Они как раз заканчивали десерт, когда зазвонил мобильник Шольца. Он жестом извинился и ответил на звонок.
— Простите, — несколько смутился он, убирая телефон в карман. — Это другое дело, висящее на мне. Мне прямо сейчас сообщили, что оборвалась еще одна ниточка, а мы возлагали на нее столько надежд.
— Убийство?
— Да. Бандитские разборки. На кухне зарубили тесаком подсобного рабочего. — Он усмехнулся. — Не волнуйтесь, ресторан был другим.
— У вас много убийств, связанных с организованной преступностью?
— Не очень. Особенно в последнее время. На этот раз жертвой был русский или украинец.
Фабель почувствовал, как по телу пробежала дрожь.
— Серьезно?
— Да. Примерно год назад здесь обосновалась группировка Витренко — Молокова. Состав как на подбор — все бывшие военные или спецназовцы. Мы считаем, что беднягу убили, потому что застали за передачей информации кому-то из административных органов. Проблема в том, что мы никак не можем найти департамент, чей представитель контактировал с жертвой.
— А почему вы решили, что это был кто-то от государственных структур?
— Его видели разговаривающим с хорошо одетой женщиной за день до убийства. Судя по всему, она была либо из полиции, либо из иммиграционной службы. Но больше ничего выяснить не удалось. Она точно не из наших.
— Понятно… — Фабель отхлебнул кофе, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, и посмотрел в окно. Мария. Он повернулся к Шольцу и задержал на нем взгляд.
— Вы хотели что-то сказать? — спросил Шольц.
Фабель улыбнулся и покачал головой.
Глава седьмая
4 февраля
1
На следующее утро Фабель встал рано и отправился в полицейское управление Кёльна. Получив гостевой бейджик, он принялся ждать Шольца в просторном вестибюле. Здесь все казалось необычным, даже полицейская горчично-зеленая форма старого образца, от которой в Гамбурге он за два года уже успел отвыкнуть. Просто удивительно, как быстро человек адаптируется к изменениям.
Появившийся Шольц долго извинялся за опоздание и провел Фабеля в свой кабинет. Первый вариант карнавальной маски исчез, и Фабель улыбнулся, увидев, что телефон, папки, клавиатура на столе были сдвинуты в стороны, чтобы освободить место для другого образца, водруженного на середину. На морде был прикреплен лист с огромным знаком вопроса.
— А ведь здорово! — похвастался Шольц и повернулся к Фабелю: — Эта, кажется, еще лучше?
— Она другая… — уклончиво ответил гость.
Шольц снова оценивающе окинул взглядом маску, вздохнул и, посетовав на то, что все равно нет предела совершенству, отнес ее в угол, где раньше лежала предшественница.