Анна отвернулась, и Ричард поспешил прикусить язык.

– Простите меня, но мы с вами не дети, Анна. И вы знаете, что, говоря о любви, я вовсе не собираюсь петь под вашим окном рондели и приносить обеты не погружаться в ванну до тех пор, пока дама моего сердца не сменит гнев на милость.

Он добился, чего хотел. Анна не могла сдержать улыбку. Теперь ему нужна была жалость. Следовало показать, что, хотя ей и весело, он страдает. У женщин от жалости до нежности один короткий шаг.

– Ответьте мне, Анна, – обратился он к ней, и голос его зазвенел от напряжения. – Ответьте мне – вы отвергаете меня столь решительно не потому ли, что…

Он сделал паузу.

– Не потому ли, что я калека?

Теперь Ричард и в самом деле испытывал волнение. Его оливково-смуглая кожа приобрела пепельный оттенок. Поистине, этот вопрос всегда оставался для него болезненным.

Анна повернулась так стремительно, что ее вуаль взвилась и опустилась на плечо.

– Клянусь Крестом – это не так! Ради всего святого, Ричард, зачем вы это говорите? Вам известно, что от той девчонки, что оскорбила вас в Киркхейме, не осталось и памяти. И я… Вы благородный и блистательный вельможа, сэр Ричард Глостер, и мне давно нет дела до ваших телесных недостатков. И пусть судит меня Господь, если я не в силах ответить на ваше чувство. Я все еще люблю своего мужа, Филипа Майсгрейва, и не могу даже вообразить, что моим супругом станет другой.

Ричард горько усмехнулся.

– Вы странная женщина, Анна. Хранить верность мертвому…

Анна вскинула голову.

– Я благодарна судьбе, что стала его женой и познала в этой жизни столько счастья, что воспоминаний о нем хватит мне до могилы. Я хочу одного: провести остаток дней, посвятив себя дочери Филипа и его владениям.

Ричард больше не скрывал иронии.

– Мне нелегко понять, зачем тогда вы вновь стали графиней, миледи.

Анна растерянно подняла глаза. Герцог расхохотался.

– Увы, кузина, не сочтите меня невежей, если я скажу, что не могу поверить вам.

– Но, милорд Ричард, – возразила Анна, – вы прекрасно знаете, почему я вновь стала леди Уорвик. Вы сами в свое время приводили столько доводов в пользу этого, что не мне объяснять вам, почему я согласилась.

Теперь Ричард не улыбался.

– Анна, вы умны и рассудительны, и старое горе не должно лишать вас здравого смысла. Вы самое жизнелюбивое создание из всех, кого я знаю. Вы молоды, безумно хороши собой, богаты. Будущее лежит у ваших ног. Но невозможно прожить одними воспоминаниями. Невозможно любить того, кого не видишь, того, кого нет больше на этой земле.

– Любви всегда недостает здравого смысла, ваша светлость. И разве вы не противоречите сами себе? Ведь совсем недавно вы утверждали, что помнили обо мне все эти годы, хотя и считали мертвой.

Ричарду нечего было возразить. Наконец он усмехнулся.

– Клянусь верой, правы те, кто говорит, что тот, кто не убоится языка женщины, того не испугаешь ничем на свете. Утешением, пусть и слабым, мне послужит то, что теперь вы знаете о моей любви. Хотя, возможно, мне и не следовало бы говорить о ней.

– Возможно, это и так… О, простите, ради всего святого, простите!..

Она шагнула к нему и взяла его руку в свои.

– Дик, простите меня. Вы сильный человек, а кроме того – вы принц и самый могущественный лорд в королевстве. Любая леди или заморская принцесса сочтет за честь стать супругой герцога Глостера… Вы не должны от меня ничего ожидать. Это невозможно. Я не могу предать память Филипа.

Ричард мучительно размышлял, как должен вести себя человек, получивший столь определенный отказ. Но в голове билась только одна мысль: «Зачем я упражняюсь в красноречии, уламывая эту гордячку? В любом случае она станет моей женой, даже если я за волосы приволоку ее к алтарю, а потом всю жизнь продержу в заточении, как Генрих Плантагенет Элинор Аквитанскую». Однако он понимал, что это последнее средство. Герцогиня Глостер должна быть столь же хороша, как Анна, чтобы он мог с гордостью восседать рядом с нею за пиршественным столом или выезжать во главе пышного кортежа. Она должна стать драгоценным украшением его двора, его замков и имений. Больше того – он нуждается в славе и популярности столь почитаемого Уорвика, которые унаследует его дочь. Владычице Севера придется противостоять стареющей и малородовитой королеве. Именно поэтому он не хотел действовать силой. Вражда в семье подорвала бы авторитет Ричарда, а если станет известно, что он скверно обошелся с дочерью Делателя Королей, – это настроит против него немало старой знати. Конечно, уже сейчас он мог бы принудить Анну, припугнув ее расправой над Кэтрин. Это наиболее надежный способ заставить ее подчиниться. Однако Ричард не хотел иметь за спиной столь умного врага, ибо для Анны в этом мире не было ничего дороже дочери, и она никогда не простила бы ему, посмей он хоть волос тронуть на ее голове. Нет, ему следует запастись терпением, чтобы убедить ее. Терпением, подобным терпению хищника, поджидающего жертву в засаде.

Где-то хрипло заверещала, взбивая крыльями воду, болотная птица. Ричард лишь сейчас заметил, как оглушительно расквакались лягушки. Но это только подчеркивало окружающую тишину. Над болотом висело душное белесое марево. Было совершенно безветренно. «Будет дождь», – подумал Ричард. Он вдруг заметил, как холодны сжимающие его руку пальцы Анны. Да и сама она, несмотря на духоту, дрожала в промокшей одежде.

– Вы совсем замерзли, Анна, – мягко сказал он. – Я плохой кавалер. Думаю, нам давно пора возвращаться.

Он направился туда, где под одиноким тополем пощипывали осоку их кони. Мираж все еще нервничал, и Ричард не сразу поймал его повод.

– Сможете справиться с ним?

Анна утвердительно кивнула, и он помог ей подняться в седло.

Они медленно ехали через болота. Кони осторожно ставили копыта на осклизлые кочки, шлепали по мелководью у корней. Мираж закидывал голову и тихо ржал, но Анна сдерживала его поводьями, ласково приговаривая. Конь фыркал и, подчиняясь ей, шел за жеребцом Глостера. Пахло тиной и камышами, серой из потревоженной топи, глухо били в мягкую землю конские копыта.

Ричард обдумывал положение. Он слышал, что Анна едет шаг в шаг за ним, опасаясь отстать хоть на пядь, и, лишь когда они вступили на более твердую дорогу, поравнялась с его конем.

– Ричард…

– Я к вашим услугам.

– Ричард, я не хочу, чтобы вы сердились на меня. Я хочу, чтобы мы остались друзьями.

– Друзьями вы можете оставаться с лордом Стенли. Чего хочу я – вы знаете.

Анна промолчала. Ричард выдержал паузу и заговорил:

– Пожалуй, мы могли бы быть и друзьями. Но в браке. Вы, видимо, полагаете, что я рано или поздно откажусь от своей мысли. Но я терпелив. Я буду вас ждать, как ждал все эти годы. Мы с вами родственные натуры, миледи, мы оба горды и упрямы, оба презираем условности и в конце концов добиваемся своего. Мы бы отлично поладили. Мне нужна именно такая жена, как вы. Гордая и прекрасная, настоящая герцогиня. Вы не хотите, чтобы я говорил с вами о любви? Извольте. Я буду говорить о нашем союзе, как, опять же, о сделке. Я предлагаю вам дружбу, имя, уважение и защиту. Увы, этот мир жесток, и Господь установил так, что женщина всегда нуждается в покровительстве. Теперь, когда вы стали первой невестой Англии, вас, разумеется, не оставят в покое. Никто не поймет вашей скорби и верности. Вы можете стать lapis offensionis et petra scandali[20] для нашей знати, и тогда сам король решит распорядиться вашей судьбой по-своему. Опасаюсь, что вы будете вынуждены подчиниться. Даже моя дружба не сможет вас оградить от этого, ибо после того как вы твердо отказались стать моей невестой, я не смогу вновь защитить ваши права. Если же вы вступите со мной в брак, я сделаю все, чтобы этот союз не стал для вас обременительным. Я не ставлю никаких условий. Пускай не будет ответного чувства – я не стану вас ревновать к тому, кто умер. Более того, я позволю вам чтить память о нем, как и раньше. Вы говорите, что новый брак окажется изменой по отношению к Филипу Майсгрейву… Это даже смешно. Он всегда пребудет с вами. Стоит только подумать о нем, и его образ воскреснет в вашем сердце. Независимо от того, будете вы замужем или нет.