Она вдруг разрыдалась так, что Дэвиду пришлось подать ей воды. Дело было так. Услышав призывный крик из комнаты Джона Дайтона, он решил, скорее из жалости, войти к тому, кого все еще считал своим отцом. Джон Дайтон попросил его приблизиться и наклониться – якобы он хочет сказать ему что-то важное. Когда же Дэвид исполнил это, он внезапно схватил мальчика здоровой рукой за шнур ладанки и, рывком подтянув его к себе, стал душить, словно удавкой.

– Он оказался так силен, что я не мог ни вырваться, ни закричать. И он бы наверняка справился со мной, если бы в этот миг не вбежала матушка и не стала бить его по голове кочергой, пока он не потерял сознание и не ослабил хватку.

Тогда Дэвид и его приемная мать поняли, что жизнь мальчика остается в опасности до тех пор, пока Джон Дайтон находится в замке. Поправится он или нет, но все равно не откажется от попыток погубить Дэвида. И Элисон рассказала мальчику, что Дайтон никогда не был ему отцом, и они решили избавиться от него, заточив в подвале. Всем было сообщено, что сэр Джон отбыл для лечения в некое отдаленное аббатство, а сам он в это время был опущен в подземелье, и, кроме супруги и двух верных слуг, к нему никто не спускался.

– Могу ли я его видеть? – холодно осведомился Джеймс Тирелл.

После некоторого колебания они согласились. Правда, Элисон начала было испуганно креститься, увидев, как решительно положил руку на рукоять меча этот рыцарь в черном.

Однако Тирелл, увидев тот холод и мрак, в каком пребывал Дайтон, едва не решил, что смерть будет для него слишком легкой карой за все его преступления. Дайтон же, поняв, что сэр Джеймс спустился в подвал отнюдь не с целью спасти его, сам вымолил у него это избавление – смерть, при условии, что он откроет тайну, как вышло, что сын Филипа и Анны остался жив.

– Не знаю, что тогда спасло этого змееныша. Реликвия ли у него на груди, воля небес, его детский шлем или ветка, за которую я зацепил секирой, когда наносил удар. Но оказалось, что я лишь оглушил его. Однако сам я этого еще не знал. Я сбросил его вместе с перерубленной веткой со стены, но Господь Бог, зачастую столь равнодушный к тому, что творят смертные, этой ночью вдруг послал этому щенку ангела-хранителя. Как иначе можно объяснить, что он не свалился вниз, а повис на кривой сосне, что проросла сквозь нейуортскую стену? Я узнал об этом лишь утром, когда взошло солнце и я заметил его тело, висящее на корнях сосны. Тогда я решил убрать его, чтобы не вызывать подозрений, но, когда по веревочной лестнице я спустился вниз, я понял, что щенок Майсгрейвов еще жив. Он застонал, когда я снял его с корневища. И тогда сам бес попутал меня. Вместо того чтобы докончить начатое, я решил сохранить мальчишку. Герцог Ричард мог заплатить мне за него немалый куш, и я спрятал его, бесчувственного, в соседней роще, завалив буреломом. Но когда я пришел к своему господину и хотел поведать ему все – он отправил меня к вам, Черный Джеймс. А ведь я столько сделал!… Никто не сможет понять, что я совершил ради него в ту дьявольскую ночь. Впервые в жизни я был так оскорблен и решил до поры до времени спрятать ото всех щенка. Я увез его, еле живого, в Миддлтон и стал ждать удобного случая, чтобы поведать о нем, но мой господин так нянчился с Анной Невиль и ее девчонкой, что мне казалось, что мое время еще не пришло. Как я был глуп! Эта зеленоглазая сука опередила меня. А ведь я уже был готов открыться моему королю!

Тирелл спокойно поднялся.

– Довольно, сэр Джон. Я поклялся доставить королеве вашу голову и я выполню свою клятву. Если еще есть молитва, которую вы не забыли, – молитесь.

Джон Дайтон подчинился. Начав что-то бубнить себе под нос, он вдруг разразился грязной бранью.

– Мой король все равно отомстит тебе за меня! Он распознает твое предательство, черный пес! Нельзя служить двум господам и не понести за это наказания.

Тирелл тяжело вздохнул.

– Это так, Джон Дайтон. И если тебе от этого станет легче – я уже понес свою кару.

С этими словами он стремительно опустил занесенный меч.

Когда он вышел из подземелья, из обернутого его плащом свертка капала темная кровь. Дэвид расширенными от страха глазами глядел на темные пятна на полу, пятясь от Тирелла.

– Все равно когда-нибудь это должно было случиться, – холодно произнес сэр Джеймс. – А теперь, Дэвид, скажи, хочешь ли ты повидать свою мать?

Элисон Миддлтон громко рыдала, когда они уезжали. Дэвид вдруг тоже расплакался, обнял ее и обещал, что не забудет ее и обязательно еще вернется к ней. Тирелл же думал о другом. Когда сын Майсгрейва увидит Анну Невиль, он не сможет не полюбить ее, не сможет расстаться с ней. И все время, что они были в пути, рассказывал ему о королеве. Дэвид поначалу дичился странного черного рыцаря, к луке седла которого был приторочен страшный сверток. Но постепенно привык. Ведь Джеймс Тирелл был так внимателен и заботлив и так много рассказывал ему о загадочной и прекрасной женщине, которая порой приходила к Дэвиду в его снах и которую он считал наваждением. Все это было слишком сложно для двенадцатилетнего подростка, но чем больше они удалялись от Миддлтона, тем большее нетерпение охватывало его.

И вот теперь они почти у цели. Они ехали через лес, было удивительно тихо, лишь порой каркало воронье.

Неожиданно Дэвид натянул поводья.

– Сэр Джеймс, что это? Вы разве ничего не замечаете?

Тирелл был слишком погружен в свои мысли.

– В чем дело, мой мальчик?

– Вы посмотрите – сейчас полдень, а солнце… Словно опускаются сумерки.

Теперь и Тирелл заметил обступающую их мглу. Вороны подняли отчаянный гам. Он поглядел на небо, и ему показалось, что солнце уменьшилось в размерах. Невероятно! Он осенил себя крестным знамением и замер, поймав устремленный на него взгляд мальчика. Нет, он не должен его пугать. К тому же… о, он вспомнил!

– Где-то я слышал о таком… Порой это бывает, но потом проходит. Древние хроники упоминают нечто подобное. Однако нам следует спешить. Мы совсем близко.

С большим трудом Тиреллу удавалось говорить спокойно. Он не знал, что его так тревожит. Странный ли свет, или нечто иное. В груди ныло, словно от дурного предчувствия. Пришпорив коня, он поскакал вперед.

Когда они выехали к перекрестку дорог, где стояла харчевня, здесь царила суета. Кто-то спешно разворачивал телегу, кто-то неистово кричал. Какая-то старуха, стоя на коленях и раскачиваясь, вопила:

– Вот она, кара за грехи наши! Конец света! Судный день!

Толстый монах, стоя меж двух куч навоза, громко читал «Отче наш». Кто-то ему вторил. Но многие просто толпились, галдя и растерянно глядя вверх, где солнце становилось все меньше и небо приобретало зловещий фиолетовый оттенок.

– Это наш король загубил добрую Англию! – выкрикнул кто-то. – С тех пор как этот злодей воссел на трон, все мыслимые несчастья обрушились на наше многострадальное королевство.

Рванул резкий ветер, стало холодно. Люди заметались.

– Да-да, это король, он погубил свою душу и всех нас вместе с собой!

– Господь и Пресвятая Дева, помилуйте нас! За что караете нас из-за преступлений одного-единственного владыки?!

Монах, перестав читать молитву, громко закричал:

– На колени! На колени, смрадные грешники! Вы все виновны в том, что кричали: «Многая лета королю Ричарду!» Ведь всем известно, что его трон стоит на крови и омерзительных преступлениях. Он убил невинных племянников, он хотел жениться на родной племяннице, он уморил в изгнании добрую королеву Анну! Ее гибель станет последней каплей, которая переполнит чашу терпения Господа! Сегодня из аббатства в замок призвали священника, ибо эта святая женщина чахнет. Молитесь же, грешники, молитесь за ее величество, и, может, тогда кара Господня минует вас!

Кто слушал его, кто голосил в ужасе. В поднявшейся суматохе ржали лошади, между ног людей, квохча, носились куры.

Тирелл на мгновение словно утратил слух. Он глядел на размахивающего руками монаха и видел лишь беззвучно открывающийся рот. Анна… Что с ней? Он сделал над собой усилие, чтобы вздохнуть. Оглянулся на Дэвида. Мальчик со страхом озирался по сторонам. С трудом справляясь с перепуганной лошадью, он выглядел растерявшимся и не понимающим того, что выкрикивал монах.