— Знаешь, что? Ты самая жалкая из тех людей, которых я знаю. Я не имею понятия, что я тебе сделала и почему ты ко мне так относишься. Но знаешь, мне все равно. Мне все равно на тебя и всё равно на твое мнение. Знаешь, что ты сделала вчера? Ты ещё раз доказала, какая ты мерзкая и отвратительная. Когда я смотрю на тебя, то чувствую, что к моему горлу подступает тошнота, — начала я. — Это ты меня не знаешь. Ты не знаешь, что мне пришлось терпеть все эти годы. Черт побери, ты ничего не знаешь! Ты не всемогущая, Крисс, и далеко не идеал. Ты полная стерва. Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу, слышишь?! — я вздохнула и посмотрела на ребят. Они ошарашено смотрели на меня, и я им улыбнулась. Это ещё больше повергло их в шок. — Спасибо Ник, спасибо Джеймс. Пока, — я помахала рукой и удалилась.

      Я начала бежать, бежать, смахивая слезы с лица.

      А потом я поняла.

      Я поняла, наконец-то.

      Я сделала то, что должна была сделать.

      Я сделала всё правильно.

      Я сказала всё то, что так долго было внутри меня.

      И это круто.

      Чертовски круто.

***

      Я стою перед порогом своего дома. «Я не трусиха», — говорю я себе, но убеждаюсь в обратном. Я боюсь всего и всегда. А особенно сейчас.

      Я медленно и осторожно открываю дверь, надеясь, что меня никто не увидит, и я спокойно пройду в комнату. Я на корточках. Ф-ух, в гостиной никого нет. Ещё несколько…

      — Дженнифер Грин! — раздался голос отца. Сейчас меня будут убивать. Меня всегда бесит, когда кто-то называет меня полным именем, а они частенько меня так называют, когда злятся. А как только я прошу, чтобы они меня так не называли, то идут такого типа вопросы: «Тебе что, не нравится твое имя?». Для меня это слишком официально. Тем более с фамилией.

      — Пап… — Вздохнула я, сглотнула ком в горле и обернулась. Он явно пришел с кухни, черт. У него от ярости раздулись ноздри, и я даже боялась представить, что будет дальше.

      — Сядь, — уже более спокойным тоном сказал он, но я по-прежнему дрожала. Мне было страшно. Я села на наш диван, который стоял в гостиной. — Дженнифер, где ты была? Я требую объяснений, — прошипел отец. Моя голова взрывалась от мыслей. Как бы мне соврать?

      — Э-э-эм… Я к подруге пошла, — ложь хуже некуда. Но надежда в то, что он поверит есть.

      — К какой подруге? Дженни, объясни мне. Я тебе вроде понятным языком говорил, что ты под домашним арестом и тебе нельзя никуда идти. Я сейчас ты сбегаешь из дома. Для тебя это нормально? — спросил он.

      — Извини, пожалуйста. Я не буду больше. Извини, — одними губами просила я, шепот срывался с моих уст. Мне сейчас хотелось закричать, закричать на всю планету. Я не хочу так. Я хочу ходить туда, куда мне захочется, а не туда, где хочет меня видеть отец. А сейчас я прошу прощение за то, что в кои-то веки пошла на вечеринку.

      — Я тебя прощаю. Но ещё один прокол, и ты два года будешь сидеть дома, ни с кем не общаясь, — грозно сказал он. Теперь я уверенна — мой папа тиран. Я всего лишь хотела развлечься, а он это воспринимает так, будто я неделю домой не приходила. Как будто он в молодости не ходил на вечеринки.

      — Хорошо, пап. Я пойду, — предупредила я и вышла из комнаты.

      Фиби не было дома, обычно она никуда не ходит в субботу, но это не важно. Главное то, что я в одиночестве. Я одна.

      Я.

      Должна.

      Быть.

      Одна.

      Мне не место среди людей.

      Тишина.

      Покой.

      Одиночество.

      Это то, чего я хотела? Да. Это оно.

      Я падаю в пропасть. Я хватаю руками землю. Я пытаюсь остаться, я пытаюсь не упасть. У меня ничего не получается. Люди не хотят, чтобы я осталась, они топчут мне руки ногами, они хотят, чтобы я упала. И я падаю.

      Падаю в пропасть.

      Я падаю далеко отсюда. Я хочу упасть далеко. Я не хочу быть здесь. Они не хотят, чтобы я была здесь.

И я ухожу. Ухожу из этого мира. Я бегу отсюда. Я лечу отсюда. Я падаю отсюда. Я делаю всё, чтобы уйти.

      Люди давят меня, люди уходят от меня, люди предают меня. Люди делают всё, чтобы я сгнила, чтобы я умерла, чтобы я осталась брошенной. И у них получилось.

      Я умираю. Я гнию в своей же могиле.

      Я уже не знаю, какое время. Я битый час думаю о своем существовании. Я думаю, о существовании без любви, без друзей, без всех радостей жизни. Я думаю просто о жизни. Никудышной жизни.

      Внезапно зазвонил мой телефон. Я подняла его с пола и увидела неизвестный номер. Обычно я не беру неизвестные номера, но, что мне терять? И так нечего делать.

      — Алло, — говорю я охрипшим голосом. Странно.

      — Привет, это Ник. Дженн, извини меня. Крисс очень бестактна, и я думаю, ты это знаешь. Просто мне стыдно за то происшествие, которое произ…

      — Стоп, стоп, стоп. Остановись. Во-первых, маньяк, откуда ты знаешь мой номер? — в недоумении произнесла я.

      — Ну, ты уснула и я позвонил к себе с твоего…

      — Ты что, офигел? Ты вообще понимаешь, что сказал? Ты воспользовался моим телефоном, пока я спала? Ты точно маньяк, — проговорила я и ещё не отошла от услышанного. Зачем ему нужен мой номер? Таким, как он, не нужны номера таких, как я. Мне не хочется говорить с ним, мне не хочется прощать его. Я просто хочу умереть.

      — Извини. Я просто… — я опять перебила его:

      — Остановись, я тебе сказала! — прокричала я. — Мне не нужны твои извинения. Мне вообще ничего от тебя не нужно. Я просто хочу побыть одна, ясно? И не надо оправдываться, я всё понимаю. И не надо говорить, что это всё случайность. Я думаю, что Крисс не первый раз обсуждала меня с вами.

      — Ты права, не первый, — его голос стал серьезнее.

      — И что? Она тебе рассказывала, какая я идиотка? Какая я чокнутая? Да, наверно. Поэтому не вижу смысла и пользы тебе общаться со мной. Ещё моего сумасшествия наберешься, и тогда твои дружки кинут тебя. И не надо жалеть меня. Последнее, что мне хотелось слышать от тебя — так это твое сожаления. Я не виновата, что родилась. Я не виновата, что не могу быть вами и не могу оправдать твоих ожиданий и ожиданий Крисс. И мне не наплевать на то, что кто-то меня обижает или унижает. Мне действительно жаль её, потому что я не могу сидеть и помалкивать, в то время, когда она издевается надо мной. И мне жаль тебя, из-за того, что связался со мной… — мой голос стал дрожать, я чувствовала, что сейчас взорвусь. Эмоции бурлили во мне, они вырывались наружу. Я не хотела быть внутри, я хотела быть снаружи. Рассказать всё, что меня мучило всё это время, я хотела освободить себя, я хотела быть свободной. Открыться кому-то — это значит навечно унести свои тайны. Унести те тайны, которые ты так усердно оберегал, чтобы никто не узнал их. Я хотела. Я хотела это сделать.

      Но.

      Я.

      Не.

      Могу.

      Не могу. Не могу, не могу, не могу. Мои тайны — это то, благодаря чему я сейчас жива. Они у меня глубоко в верхней части живота, в моем сердце. А я не хочу, чтобы кто-то воровал мое сердце.

      По крайней мере, сейчас.

      — Я не слушаю слухи о тебе. Я не слушаю то, что говорит Крисс. Я хочу слышать только тебя, здесь и сейчас. И мне всё равно, кто что говорит. Я хочу слышать только тебя.

      — Не говори это, пожалуйста… — слезы полезли наружу, он не должен говорить это, не должен. Я не смогу это вытерпеть. Я не хочу это терпеть. Я хочу отключить телефон, я хочу сделать что-то, чтобы не слышать это. Но нет. Я должна.

      Я должна услышать то, что он хочет сказать.

      — Пожалуйста, нет, — умолял он. — Я хочу сказать.

      — Мне не надо, чтобы ты что-то говорил! — закричала я. — Я и так всё прекрасно знаю! Не надо мне говорить о том, что тебе не всё равно на меня. Да ты даже мое имя не знал. Ты меня не знаешь. Ты мне никто, и я тебе — никто. Мы никто для друг друга. Никто, — я повторяла это слово, словно молитву, словно единственное, что у меня осталось. Я хотела закричать. Но всё, что я могла это заплакать и ещё раз сказать: «Никто».