В общем, крайне эффектная и крайне сердитая барышня. Она ему улыбнулась, а в глазах – синие разряды гневного электричества.

Она взяла его за руку.

– Виктор, милый, наконец-то! – Тон игривый, но явно лживый.

– Привет. – Он всё-таки слегка запыхался.

– Этот, что ли? – Третий-пока-не-лишний, высокий, почти одного с ним роста, накачанный пижон, смерил Виктора презрительно-недоверчивым взглядом.

– Да. – Надя прижалась к Виктору, и ему пришлось ее обнять.

Упиваться ощущением близости ее тела Виктор себе запретил: солдат на службе.

– Познакомься, Артур, это Виктор – мой жених.

Пауза, еще один взгляд, всё такой же презрительный, с оттенком недоумения. Артур засмеялся громко, на публику.

– Ох, насмешила! Этот? Твой жених?

– Да! – Надя горделиво вздергивает подбородок, одновременно пребольно ущипнув Виктора за бок.

Раба начали наказывать.

– А в чем, собственно, дело? – Виктор демонстративно спокоен, и взгляд его – прямой, в глаза.

Еще один взрыв смеха, на сей раз – почти искреннего.

– Ты себя видел? Где ты и где Надя?

Ну, положим, видел себя. Утром, в зеркале, когда брился. Нормально выглядел утром. Правда, день выдался сегодня суматошный. Откровенно говоря, принц на белом «мерседесе» был прав. Смотрелись Надя с Виктором вместе… странно. Безупречно одетая, с идеальным макияжем, выжавшая все сто двадцать процентов из своих и без того весьма нескудных природных данных, Надин. И Вик… Из приличного на нем были только часы – серебристые «Rado» на запястье – никак не сочетающиеся с красной в зеленую клетку рубашкой. Это подарок отца. Часы едва выглядывают из-под обтрепанной манжеты. Джинсы как джинсы, подранные в паре мест. Любимые «Converse», вполне даже чистые. И футболка тоже свежая, утром достал из шкафа. Рюкзак на плече. Брит с утра, как уже отмечалось. Ах, да… прическа. Как бы Виктор ни стригся, разве что исключая «под ноль» с вариантами «под ноль плюс пара миллиметров», а это он пока не рисковал практиковать… Так вот, во всех прочих случаях любая стрижка на его голове выглядела так, будто он только что встал с постели. И ничего с этим Вик поделать не мог. Да и не пытался особенно, его всё устраивало и так. Но рядом с похожей на фотомодель Надей он выглядел… ну, совершенно не к месту!

– А это тебя не должно касаться. Это только наше дело, – холодно и ровно уронила Надя.

Интересно, к чему весь этот спектакль? Не похоже, чтобы их представление имело успех, Артур смотрит на них крайне недоверчиво.

– Витюша, я так по тебе соскучилась…

Зубы заныли… От ее сладкого тона… От ненавистного «Витюши»… От того, что сейчас произойдет…

– Я тоже, маленькая, – склонился он к ней.

И начал считать: один, два, три, четыре, пять, шесть… Только так возможно не потерять голову, когда они целуются. Это поцелуй-демонстрация, он ничего не значит для нее, она его исполняет равнодушно, но безукоризненно. А Виктор продолжает мысленно считать: одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Лишь бы не дать себе поддаться теплоте ее губ, ее языку и теплому дыханию, магии ее такого близкого, прижимающегося к нему тела. Не поддаться и не сорваться. Считай, Баженов, считай!

– Эй, ты! Ты что себе позволяешь! А ну, отвали!

На его плечо весьма недвусмысленно легла рука Артура. Самый поганый вариант. Еще и агрессивный клиент. Виктор оторвался от губ Надежды, вздохнул. Повернулся к прилипчивому поклоннику, одним движением задвинул Надьку за спину и… Наглец даже заметить ничего не успел толком – так занят был замахом с целью дать наглому кучерявому в рожу. А спустя секунду сам оказался в весьма унизительном положении, согнувшись в три погибели, с больно завернутой за спину рукой. Зеленый пояс «карате шотокан» – это вам не шутки.

– Отпусти, придурок!

– Что скажешь, Надь?

– Отпусти его, Вектор.

Виктор разжал хватку.

Спустя минуту белый «мерседес-кабриолет» с пробуксовкой колес вылетел с парковки.

Виктор повернулся к Надежде.

– Обидели юношу… Такой удар по самолюбию… – Он потёр запястье. – Тебе не стыдно, королевишна? Когда перестанешь парням головы морочить?

– Если бы ты приехал в нормальном виде, – огрызнулась Надька, – ничего бы этого не было! Что, так трудно было надеть костюм? У тебя же есть, я знаю! И взять у отца «Ауди»?

– «Ауди» мамин, – меланхолично поправил Вик.

– Какая разница! Ты понял, о чем я!

– Я не успел.

– Тогда не жалуйся.

– А я и не жалуюсь, – пожал он плечами. – Не он же мне навалял, а я ему. Я просто интересуюсь: сегодня я себе на кофе заработал?

– Пошли уже… – Надя царственным жестом поправила сумочку на плече. – Угощу тебя кофе. И даже мороженым.

Виктор пропускает ее вперед. Он очень воспитанный молодой человек. И к тому же, помимо мороженого, он явно сегодня еще заработал себе бонус полюбоваться ее попкой, обтянутой то ли голубым, то ли зеленым платьем.

Они знали друг друга всю жизнь. Наверное, даже с тех времен, о которых сами не помнили. Их родители дружили еще до их рождения. И выбора у них не было. Вместе играли на даче, пока родители занимались своими взрослыми делами. Вместе ходили на речку, вместе были покусаны пчелами соседа на тихомировский даче – деда Миши. Дрались из-за качелей, девчонок дергали за косицы, на мальчишек ябедничали взрослым. В общем, всё шло своим чередом. Удивительным был, пожалуй, один факт. Подросшие до самого отвратительного возраста – тринадцати лет, «трое из ларца, одинаковых с лица» сестры-тройняшки Соловьевы наконец-то в полной мере осознали, что то, что их трое, может стать источником разнообразных и увлекательных развлечений. Они разыгрывали всех, с разной степенью успешности и тяжести последствий. Всех, кроме родителей и Витьки Баженова. Он каким-то непостижимым образом всегда различал их, как бы они ни старались. Ни разу им не удалось провести его. Единственный был прецедент, когда он перепутал-таки Любу и Соню, но ради справедливости стоит сказать, что они к этому розыгрышу готовились почти месяц. А вот Надю он вычислял всегда, на раз.

Девчонки подрастали, становились настоящими красавицами, что было ясно практически с самого начала. Синеглазые темноволосые бестии. Но сногсшибательно привлекательные бестии. О Викторе, как о красавце, такого сказать было нельзя.

Он родился рыжим и мелким. Таким и рос. Ко всему прочему постоянно болел, мать постоянно таскала его по всевозможным врачам. Без особого результата, кстати. В девять лет у него село зрение, и прошлось носить очки. Добавим к этому музыкальную школу – мамина инициатива, отец лишь пожал плечам, не пожелав вступать с супругой в спор. По классу скрипки, ни больше ни меньше, ко всем прочим Витькиным несчастьям у него еще и приличный слух музыкальный обнаружился.

Вот и представьте себе – мелкого, тощего, рыжего, кудрявого, со скрипкой и нотной папкой мальчишку. Представили? А теперь добавьте к этому пытливый, хоть и детский ум, взрывной характер и нежелание терпеть насмешки над собой. А поводов для насмешек было в достатке – и мелкий рост, и рыжие волосы, и очки, и эта проклятая скрипка, и то, что учился он – ну что ты будешь делать! – хорошо, ему всё давалось легко, без усилий.

В общем, дрался Витька чуть ли не каждый день. Приходил домой в синяках и шишках, упорно отмалчивался, не сдавая своих «оппонентов», на все вопросы матери отвечал упрямо: «Я сам!» В конце концов, в Витькины «бои без правил» вмешался отец, за что сын ему был бесконечно благодарен, вовремя тот вспомнил, что воспитанием сына должен заниматься и отец, в том числе.

В одиннадцать лет Витю отец сам привел в секцию карате к очень хорошему тренеру, который разглядел в тощем маленьком очкарике бойцовский характер. Еще через год Витя уже собственным волевым решением перешел из класса скрипки в класс гитары, четко понимая, что совсем уж бросить «музыкалку» не получится – мать его сгрызет.