Марло. Ничуть, мистер Хэстингс. Нам необыкновенно приятно ваше общество. (К Хэстингсу.) Послушай, Джордж, неужто ты уйдешь? Как ты можешь оставить нас?
Хэстингс. Наше присутствие только помешает вам вести разговор; мы лучше удалимся в соседнюю комнату. (К Марло.) Ты забываешь, друг мой, что нам тоже надобно устроить себе небольшой tete-a-tete.
Хэстингс и мисс Нэвилл уходят.
Кэт. (после паузы). Но мне думается, что вы были не только наблюдателем, сэр; надеюсь, что дамы не были совершенно лишены вашего внимания?
Марло (снова оробел). Извините, мэдэм, я… я… до сих пор старался… только… быть достойным их.
Кэт. А это, говорят, наихудший способ добиться их расположения.
Марло. Быть может, мэдэм. Но я люблю беседовать лишь с наиболее серьезными и рассудительными представительницами прекрасного пола… Однако ж я боюсь наскучить вам.
Кэт. Нет, нет, сэр; я сама ничего так не люблю, как серьезные речи; я готова без конца слушать их. Право, я часто удивляюсь, как может чувствительная натура прельщаться этими легковесными пустыми забавами, где ничто не трогает сердца.
Марло. Это… болезнь… ума, мэдэм. Ведь вкусы столь различны, что должны найтись и такие люди, которые, не имея склонности к… э…
Кэт. Я понимаю вас, сэр. Должны найтись и такие люди, которые, не имея склонности к наслаждениям изысканным, делают вид, что презирают то, что неспособны оценить.
Марло. Вы выразили мою мысль, мэдэм, но несравненно лучше, чем я сам. И я не могу не заметить… э-э…
Кэт. (в сторону). Ну, можно ли предположить, что этот человек способен при случае быть дерзким. (К Марло.) Вы собирались сказать, сэр…
Марло. Я намеревался сказать, мэдэм… прошу извинить меня, мэдэм, я позабыл, что я собирался сказать..
Кэт. (в сторону). Я тоже, клянусь (К Марло.) Вы говорили о том, сэр, что в наш лицемерный век… что-то о лицемерии, сэр.
Марло. Да, мэдэм. В наш лицемерный век мало найдется людей, которые при более строгом подходе не… м… м… м…
Кэт. Вполне понимаю вас, сэр.
Марло (в сторону). Значит, она понимает меня лучше, чем я сам.
Кэт. Вы хотите сказать, что в наш лицемерный век мало найдется людей, не осуждающих во всеуслышание то, чем они сами занимаются втайне, и полагающих, что они отдают достаточную дань добродетели, восхваляя ее.
Марло. Истинно так, мэдэм. Кто наиболее добродетелен на словах, менее всего добродетелен в душе. Но я утомляю вас, мэдэм.
Кэт. Нисколько, сэр; в вашей беседе есть нечто столь приятное и возвышенное, в ней столько жизни и силы… прошу вас, сэр, продолжайте.
Марло. Да, мэдэм. Я говорил… что бывают случаи… когда полное отсутствие мужества, мэдэм, губит все, что… и подвергает нас… э-э…
Кэт. Совершенно согласна с вам; в некоторых случаях отсутствие мужества уподобляется невежеству и предает нас именно тогда, когда мы более всего хотели бы отличиться. Продолжайте, сделайте милость.
Марло. Да, мэдэм. Рассматривая вопрос с нравственной точки зрения… Но я вижу, мисс Нэвилл ожидает вас в соседней комнате. Ни за что на свете не хотелось бы мне мешать вам…
Кэт. Что вы, сэр, мне никогда еще не было так интересно. Я слушаю вас.
Марло. Да, мэдэм, я намеревался… Но она подает нам знак, чтобы мы шли к ней. Мэдэм, могу ли я… окажите мне честь проводить вас…
Кэт. Я тотчас же последую за вами.
Марло (в сторону). Эта приятная и непринужденная беседа доконала меня! (Выходит.)
Кэт. (одна). Ха-ха-ха! Навряд ли у кого-нибудь была более благонравная и высоконазидательная встреча! Я уверена, что он и не взглянул на меня за все это время. Однако ж, если б не эта непонятная робость, он был бы совсем не плох. Он умен, но так погружен в свои страхи, что это утомляет более, чем невежество. Если б я могла научить его держаться хоть немного увереннее, это оказало бы одной известной мне особе немалую услугу. Но кто сия особа? — На этот вопрос я затрудняюсь ответить, честное слово! (Уходит.) Входят Тони и мисс Нэвилл, за ними миссис Хардкасл и Хэстингс.
Тони. Зачем вы бегаете за мной, кузина Кон? И не стыдно вам так приставать?
Мисс Нэвилл. Мне думается, кузен, что каждому разрешается говорить со своими родственниками и не подвергаться за это осуждению.
Тони. Да, но я-то знаю, каким родственником вы желаете меня сделать; а этому не бывать. Не бывать, кузина Кон, понимаете? А посему прошу вас держаться подальше, более близкого сродства мне не надобно.
Она идет за ним вглубь сцены, продолжая кокетничать.
Миссис Хардкасл. Право, мистер Хэстингс, мне весьма интересно беседовать с вами. Ничего я так не люблю, как потолковать о Лондоне и о светской жизни, хотя я никогда сама там не бывала.
Xэстингс. Никогда не бывали? Удивительно! По вашему виду и обращению я заключил, что вы воспитывались в Рэнелей, Сент-Джеймсе или на Тауэрской верфи.
Миссис Хардкасл. О сэр, вы говорите это лишь из любезности. Откуда могут быть приличные манеры у нас, деревенских жителей? Я влюблена в столицу, и это позволяет мне не опускаться до уровня некоторых наших соседей, что попроще. Но кто же может иметь надлежащее обращение, не видав Пантеона, Гротто Гарденс, Боро и прочих мест, которые более всего посещаются знатью? Мне остается наслаждаться Лондоном лишь из вторых рук. Я стараюсь не упустить ни одного tet а tete' из «Журнала сплетен» и узнаю о всех новейших модах из писем обеих мисс Риккет из Кривого переулка. Скажите, мистер Хэстингс, как вы находите мою прическу?
Хэстингс. Необычайно изящна и degagee, мэдэм, даю слово! Ваш парикмахер, я полагаю, француз?
Миссис Хардкасл. Что вы, сэр, я сама сделала себе прическу по картинке в «Дамской памятке» за прошлый год.
Хэстингс. Неужто? Если б такая головка появилась в театральной ложе, она привлекла бы не меньше любопытных, чем супруга лорд-мэра на балу в муниципалитете.
Миссис Хардкасл. Право, с тех пор, как стали прививать оспу, некрасивых женщин более не видать; вот и приходится одеваться несколько оригинальнее, а не то затеряешься в толпе.
Хэстингс. С вами, мэдэм, этого никогда не произойдет, в каком бы наряде вы ни появились. (Отвешивает ей поклон.)
Миссис Хардкасл. Но что толку в моем наряде если подле меня такая древность, как мистер Хардкасл? Как ни убеждай его, он не расстанется ни с одной пуговицей на своем камзоле. Ведь сколько раз я высказывала ему свое желание, чтобы он сбросил этот огромный белый парик и зачесывал на плешины собственные волосы наподобие милорда Пэйтли!
Хэстингс. Вы правы, мэдэм; как нынче среди дам нет уродов, так среди мужчин нет стариков.
Миссис Хардкасл. И знаете, что он мне ответил? Со своей обычной бесцеремонностью он заявил, будто я хочу, чтобы он сбросил парик, дабы я могла сделать из него себе шиньон.
Хэстингс. Это нестерпимо! В ваши годы вы можете носить все, что вам вздумается, и все будет вам к лицу.
Миссис Хардкасл. А скажите, мистер Хэстингс, какой, по-вашему, самый модный возраст в столице?
Хэстингс. Не столь давно в моде были сорок лет, но говорят, что нынешней зимой дамы собираются ввести пятьдесят.
Миссис Хардкасл. Неужто? Тогда я буду слишком молода для моды.
Хэстингс. Ни одна дама не носит теперь драгоценностей, покуда ей не минет сорок. Вот, к примеру, эту мисс в светских кругах сочли бы ребенком, которому еще надлежит сидеть дома и заниматься рукодельем.
Миссис Хардкасл. Однакож госпожа племянница уже воображает себя взрослой женщиной и так же любит драгоценности, как самые пожилые дамы.
Хэстингс. Ах, это ваша племянница? А тот молодой джентльмен, я полагаю, ваш брат?
