- Прошу прощения, сударь, - отвечал Мозес, - я еще не могу оценить всю силу вашей аргументации; впрочем, если бы вы представили ее в виде одной-единственной посылки, то я думаю, что без труда мог бы ответить вам.

- Нет уж, сударь! - вскричал помещик. - Увольте! Вы, оказывается, хотите, чтобы я снабдил вас не только аргументами, но и мозгами. Прошу прощения, сударь, но вы слишком многого захотели!

Все стали смеяться над беднягой Мозесом, который один хранил унылый вид среди веселых лиц, его окружавших; в течение всего вечера он не проронил более ни слова. Мне вся эта сцена не доставила ни малейшего удовольствия. Зато Оливия принимала все ходячие, истасканные остроты нашего гостя за чистую монету, вследствие чего он и сам показался ей в высшей степени блистательным молодым джентльменом; и если вспомнить, что в понятие это входят стройный стан, изысканный наряд и хорошее состояние, то нам не трудно будет простить ее заблуждение. Несмотря на то, что на самом деле мистер Торнхилл был сущим невеждой, он умел непринужденно болтать, с величайшей легкостью разглагольствуя обо всем, что составляло обычный предмет разговоров в гостиных. Удивительно ли, что, обладая такими талантами, он завоевал расположение девушки, привыкшей ценить в себе, а следовательно и в других, один лишь внешний лоск?

Когда наш гость ушел, мы снова принялись обсуждать его достоинства. Так как все взоры и речи свои он обращал к Оливии, никто уже не сомневался, что она и была причиной его посещения. Да и сама она как будто без досады принимала добродушное подтрунивание сестры и брата. Моя Дебора тоже вся сияла, торжествуя победу дочери, словно то была ее собственная победа.

- Теперь, мой друг, - обратилась она ко мне, - я тебе, так и быть уж, признаюсь, что это я разрешила девочкам принимать ухаживания нашего помещика. Я ведь никогда не падала духом, и вот теперь ты видишь, что я права! Ибо кто знает, чем все это кончится?

- Кто знает! - повторил я со вздохом. - По правде сказать, мне это совсем не нравится: человек бедный да честный, признаться, мне больше был бы по душе, нежели блистательный этот джентльмен со всем его богатством и безбожием. И если он на самом деле таков, каким он мне кажется, знай: не видать вольнодумцу моего дитяти!

- Однако, отец, - воскликнул Мозес, - не чересчур ли вы суровы? Ведь небо карает не за помыслы, а за поступки. У всякого человека могут оказаться греховные мысли, коих он не в силах в себе побороть. Быть может, и в данном случае вольные мысли о религии забрели в голову этому джентльмену нечаянно. А раз так, то как бы порочны ни были его мысли, сам он, являясь лишь пассивным их вместилищем, не более виноват в своих заблуждениях, чем правитель города, не защищенного крепостной стеной, в том, что в него вторглись неприятельские полчища.

- Верно, сын мой, - возразил я, - но правитель, который зазывает к себе неприятельскую армию сам, никакого снисхождения не заслуживает. Точно так же обстоит дело с теми, кто намеренно идет навстречу заблуждению. И не в том беда, что они не в силах устоять против некоторых доводов, которые кажутся им убедительными, а в том, что на другие доказательства, которые предлагаются их вниманию, они и взглянуть не желают. И пусть мы не вольны в своих мыслях в ту минуту, когда они у нас возникают, все же они получают доступ к нам либо вследствие закоренелой развращенности нашей, и тогда мы заслуживаем наказания, либо по причине крайнего легкомыслия, и тогда мы достойны презрения.

Тут жена вступила в разговор, уведя его, впрочем, несколько в сторону. Она заметила, что среди наших знакомых, к тому же вполне почтенных, можно насчитать немало вольнодумцев и что они тем не менее все оказались превосходными мужьями, не говоря о том, что она знавала девиц, которые, выйдя замуж за вольнодумцев, так искусно повели дело, что мужья их вскоре превратились в самых добрых христиан.

- И кто знает, друг мой, - заключила она, - чего только не удастся добиться нашей Оливии! Девочка за словом в карман не полезет, о чем ни заговори, да и спор вести она как будто мастерица.

- Вести спор, душа моя? Разве она читала какие-нибудь полемические сочинения? Не помнится мне, чтобы я давал ей подобные книги. Ты, право, преувеличиваешь ее достоинства.

- Ах нет, батюшка, - возразила тут Оливия, - ничуть. Я перечитала ужас сколько рассуждений. Я читала диспут между Твакумом и Сквэром, спор Робинзона Крузо с дикарем Пятницей, и сейчас как раз читаю о словесном состязании в "Благочестивых влюбленных"[18].

- Отлично, - вскричал я, - умница! Теперь я вижу, что ты просто создана для того, чтобы обращать вольнодумцев на путь истинный, - так поди же помоги матушке испечь пирог с крыжовенной начинкой!

На следующее утро нас вновь посетил мистер Берчелл, а между тем я, имея на то особые причины, начинал уже находить его визиты чересчур частыми. Но что делать? Не отказывать же бедняге от дома! Труд его, правда, более чем окупал гостеприимство, которое мы ому оказывали, ибо он работал вместе с нами, не жалея сил, и чем бы мы ни были заняты - воротили ли сено, или складывали его в скирды, - старался за двоих. Под его забавный разговор всем нам работалось веселей, да и сам он был так умен, до такой степени ни на кого не похож, что невольно возбуждал и любовь, и смех, и сердечное участие. Не нравилась мне в нем только явная его привязанность к моей Софье. Он шутливо величал ее своей маленькой госпожой, а когда дарил моим дочерям ленты, то самые красивые доставались младшей. Каким-то непостижимым для меня образом с каждым днем он все больше чаровал нас своим обхождением, замечания его казались нам все остроумнее, и даже в самом простодушии его мы теперь видели особую мудрость.

Обедали мы тут же, на лугу, и сидели, вернее сказать возлежали, за своей скромной трапезой, постлав скатерть прямо поверх сена, причем душой пиршества был мистер Берчелл. Перекликавшиеся друг с другом два дрозда да дерзкие малиновки, которые прилетали клевать крошки прямо с наших ладоней, довершали идиллию, а звуки, которые доносились до наших ушей, казались лишь эхом, лишь отзвуком безмятежности, нас охватившей.

- Всякий раз, как я сижу вот так, - говорила Софья, - я невольно вспоминаю столь прелестно описанных мистером Геем влюбленных, которых смерть сразила в объятиях друг друга[19]. Описание это так трогательно, что я сто раз, наверное, перечитывала его, всякий раз заново им восхищаясь!

- А по мне, - возразил мой сын, - самые сильные места в этой картине уступают тем, что мы встречаем в "Акиде и Галатее" Овидия[20]. У римского поэта сильнее развито чувство контраста, а ведь искусство трогать сердца зиждется как раз на умелом использовании этого приема.

- Замечательно, - сказал мистер Берчелл, - что оба названных вами поэта в одинаковой степени способствовали развитию дурного вкуса у себя на родине, ибо у обоих можно видеть чрезмерное увлечение эпитетом. Поэты же посредственного дарования обнаружили, что легче всего подражать им в их недостатках; и вот английская поэзия, точно так же, как и поэзия Римской империи, представляет собой лишь набор пышных образов, без всякой связи и содержания; цепь эпитетов, ласкающих слух, но не прибавляющих ничего к смыслу. Впрочем, сударыня, я смело критикую других, и вы вправе требовать, чтобы я сам предстал перед судом людским. Согласен с вами, и, признаться, затем только и сделал свое замечание, чтобы иметь предлог прочитать собравшемуся обществу балладу; каковы бы ни были ее недостатки, она, во всяком случае, лишена тех, о которых я сейчас говорил.